Окно с видом на площадь

Я все еще не могла успокоиться:

— Вы слишком много берете на себя! Вам никто не давал права следить за моей нравственностью. Я очень хорошо знаю, что мне следует делать и чего не следует, но я не испытываю слишком большой симпатии к миссис Рейд.

— Полагаю, это довольно естественно, — заметил Эндрю. Я опять увидела намек на жалость в его глазах и снова вспыхнула:

— Вы ведь знаете, что она хотела уволить меня? — спросила я. — Что она сказала мне, чтобы я покинула дом? Она верит всему, что говорит ей Гарт, и не хочет даже выслушать меня. И только благодаря вмешательству мистера Рейда я осталась здесь.

— Гарт побеспокоилась о том, чтобы меня обо всем проинформировали, — поспешно вставил он. — А что бы вы могли ожидать, кроме увольнения, в подобных обстоятельствах?

— Ожидать? Я ничего не желаю ожидать! Но я надеялась, что мне позволят помочь Джереми, как я считаю нужным. И без вмешательства его матери или мисс Гарт. Но при настоящем положении дел кто бы мог быть более всего нежелателен, чем я, если бы мне пришлось отнести эти подарки наверх к миссис Рейд?

Эндрю замедлил шаг и встал, остановив меня.

— Неужели вы ничем не можете утешить ее, Меган? Неужели то унизительное положение, в котором она находится сейчас, не вызывает у вас сострадания?

— Скорее мое положение можно назвать унизительным, — ответила я, — раз мне не дают возможности поступать так, как я считаю нужным.

Неожиданно резким движением он взял меня за локти и развернул к себе так, что я вынуждена была смотреть ему прямо в глаза. Он заговорил с такой настойчивостью, которой я у него никогда не замечала.

— То, что я предлагаю, правильно. Вы знаете, что такое одиночество. Когда вернетесь, отнесите подарки миссис Рейд наверх, в ее комнату. Ей очень нужен друг в этом доме — дружеское участие женщины, более близкой ей по возрасту, чем Гарт. И вы сможете ей помочь, если захотите.

Я не хотела, чтобы его доводы поколебали меня.

— Но почему же вы вникаете во все это? — задала я вопрос. Мгновение он колебался, и привычная насмешливая гримаса тронула уголок его рта. То, что он сделал потом, было для меня полной неожиданностью. Он нагнулся и поцеловал меня быстро и нежно.

— Вероятно, вот почему, — сказал он. — Вероятно, потому, что таково мое отношение к вам, Меган. Хотя из-за своей вечной занятости вы вряд ли это заметили.

Он засмеялся, снова став самим собой, и мягко отстранил меня. Какое-то время я только молча смотрела на него, не столько с удивлением, сколько с чувством испуга. Разве я не чувствовала, что его иногда влекло ко мне, и разве я сама не думала порой о том, что было бы лучше, если бы я могла ему ответить тем же? То утешение, о котором он говорил, было нужно, как я заподозрила, не столько Лесли, сколько ему самому, и мне захотелось быть добрее к нему.

— Если вас это устраивает, — проговорила я, желая хоть этим утешить его, — я сделаю то, о чем вы просите. Я отнесу ей подарки, если вы верите, что это поможет.

У меня не было желания обманывать его. Мы уже приближались к дому, и у самого дома он остановился.

— Я не могу подсказывать вам, Меган, что вы должны делать, — спокойно сказал он. — У меня и правда нет прав советовать вам, как поступить, или осуждать ваши действия в этом деле.

Он взял мои руки в перчатках, повернув их ладонями кверху, и немного подержал в своих руках. Мне показалось, что он хотел добавить что-то еще, но раздумал и отпустил меня. Пока я взбегала по ступеням и отпирала дверь, он стоял неподвижно. Когда я оглянулась на него, он все еще был там, но смотрел куда-то вверх, на дом.

Я вошла и направилась прямо в гостиную, где Кейт уже занималась уборкой. Глупо это или нет, но я должна была сдержать слово, данное Эндрю. Поэтому я собрала подарки и отправилась вверх по лестнице в комнату Лесли.

Глава 21

В моих руках было столько подарков, что, когда я подошла к двери комнаты Лесли, у меня не нашлось даже свободного пальца, чтобы постучать в дверь. Я позвала ее негромко, наполовину надеясь, что она спит и не услышит меня. Тогда я могла бы вернуть все, что было у меня в руках, обратно под елку со спокойной совестью, так как мне ничего бы и не оставалось делать. Я не верила, что поступаю правильно и что миссис Рейд отнесется благосклонно к моему поступку. И все же, если я хочу показать Эндрю, что не собираюсь следовать своему увлечению мистером Рейдом, я должна сделать это.

Слабый голос миссис Рейд попросил меня войти. Дверь не была заперта, я толкнула ее и вошла в полутемную комнату.

— Я принесла вам рождественские подарки, — сказала я. — Я подумала, что, может быть, вам было бы приятно, если они будут здесь, где вам удобнее развертывать их.

Она смотрела на меня пристально ничего не выражающим взглядом, и я почувствовала, что мне надо добавить еще что-нибудь.

— Вас так не хватало у рождественской елки сегодня утром, — проговорила я, раскладывая подарки у нее на кровати. — Я надеюсь, что вам лучше.

Она оставалась безразличной, безучастной и безответной. Несмотря на роскошь, эта комната в полумраке казалась ужасно мрачной и тоскливой. Отсутствие воздуха и света, конечно, влияло на состояние женщины, лежавшей в постели.

— Вы мне позволите раздвинуть портьеры? — спросила я ее.

— Делайте, как хотите, — ответила она, не проявляя никакого интереса.

Впустив свет позднего утра в комнату, я налила ей чашку свежего чая из уютно укрытого чайника, поставленного возле кровати, и помогла ей сесть. Она не сопротивлялась и стала пить чай маленькими глотками, мрачно наблюдая за мной из-за края своей чашки.

Темные круги лежали у нее под глазами, на лице не было следов пудры, на щеках не было румян. Безжалостный дневной свет выявил бледное, усталое лицо, и я заметила наметившиеся тонкие линии у внешних уголков глаз и первые бороздки, проложенные постоянным одиночеством, вокруг рта. «К ней можно испытать жалость, — подумала я, — как это делает Эндрю».

Я подвинула подарки из того места, где они лежали в беспорядке в ногах, поближе к ней и весело спросила:

— Какой из них вы хотите открыть первым?

После минутного колебания она потянулась к ним и сделала выбор. Это был подарок от Брэндана.

Она прочитала карточку и отложила ее в сторону. Я не могла не увидеть первые слова надписи, сделанной уверенным, твердым почерком: «Моей обожаемой жене…»

Со свертком в руках она подняла глаза на меня:

— Почему вы это делаете, мисс Кинкейд?

У меня не было желания объяснять, что мне поручили сделать так или что я начала испытывать жалость к ней.

— Свертки выглядели такими одинокими под елкой, — ответила я.

И это было правдой.

Не выражая никакого интереса, она развязала ленту на свертке. В свертке оказалась большая плоская коробка с ярлыком ювелирного магазина Тиффани, и как только она дотронулась до коробки, крышка откинулась.

У меня перехватило дыхание. На прекрасном черном бархате, которым была обита коробка изнутри, лежал гарнитур из золота с рубинами и бриллиантами. Комплект включал ожерелье, висячие серьги и браслет. Я никогда не видала ничего более красивого и была немало удивлена, когда Лесли оттолкнула коробку в сторону и залилась слезами. Совершенно опустошенная, она рыдала, не скрывая слез.