Окно в Париж для двоих

Гарик тут же запаниковал. Припомнил свою глупую ревность, что толкала его на безрассудные обличительные речи накануне. Изругал себя всякими словами и тут же принялся финтить сначала с ботинком, потом с машиной. Даша сама и предложила позвонить Ваньке и позвать его к ней на квартиру. И про блинчики сама сказала, Гарик не просил. И тут же захлопотала, забегала, отсылая его в магазин то за яйцами с молоком, то потом еще за джемом апельсиновым. Он не роптал и бегал, хотя рваный ботинок исправно черпал снеговую кашицу с занесенных накануне тротуаров, и нога тут же промокла до резинки носка…

— Заявлений не было. А вот звоночек на мобильный твоего брата, Даша, действительно в тот вечер случился. И, как думаешь, с чьего телефона был сделан? — Мазурин с ее разрешения курил в форточку на кухне, по-свойски ей «тыкал» и без конца показывал за ее спиной Гарику оттопыренный большой палец правой руки.

— С телефона Муратова? — не хотела, да ахнула она, не сумев сдержаться.

Все же надеялась, все же думала, что выбор ее тогда по осени не был роковой ошибкой и осуществлением коварных планов изощренных преступников. Пусть был просто ошибкой, просто случайной встречей случайных людей, не совместимых друг с другом по ряду причин. А так…

А так получалось, что и на скамеечке рядом с ней Константин Муратов оказался не просто так. И внимание ее на себя обратил не случайно, и очень ловко подвел все к тому, чтобы она предложила ему свою помощь вместе с крышей над головой и… собой в придачу. Хотя, странное дело, как это вообще можно было спланировать…

— Звонок был сделан с телефона Муратова, совершенно верно. Сейчас мои ребята работают со свидетелями. Как на грех, старик Щукин попал в больницу. — Иван выбросил окурок в форточку, выдохнул, закашлялся и полез за стол. — Простыл, бабка сказала. То ли бронхит, то ли воспаление. Под капельницей, пока трогать нельзя. А остальных задействуем. Думаю, ближе к вечеру возьмем голубчика. Тут такое дело, Прокопий…

Мазурин жадно посматривал на огромную тарелку, где томно плавился огромный кусок сливочного масла, брошенный Дашей в центр блинных кулечков. Аромат по кухне плавал потрясающий. Она же ванилина в тесто добавила, еще чуть корицы и лимонной эссенции. Теперь дождется, пока сварится какао, мама всегда подавала какао к блинчикам, Даша это отчетливо помнила еще с детства. Разольет его по высоким глиняным кружкам и уж тогда только позволит им все смести.

Иван Мазурин ей нравился. Он был добрым и порядочным, и необязательно Гарику было через слово напоминать ей об этом, она это и так чувствовала. Ему понравился ее дом, и он одобрительно прищелкивал языком, переходя из комнаты в комнату. Ему нравилось ее доверие Прокофьеву. Он даже благодарил ее за это. Чудной! Будто она и без него не рассмотрела его друга.

А друг-то Ванин, кажется, ее вчера ревновал, да! И так ревновал, что зубы у него поскрипывали. И говорил потом с ней с жестокой правдивостью или с правдивой жестокостью? Как правильно-то?

Ну, неважно. Важно, что ревновал. И ей это немного нравилось, когда он так вот молча, тихо, без сцен и упреков наливался злобой к сопернику, а ее… Ее потом любил почти с ненормальной какой-то страстностью, будто хотел оградить, закрыть от всего и от всех.

Это понравилось ей уже чуть больше.

А как утром пустился на маленькую хитрость, пытаясь остаться дома и не уходить от нее никуда, ее просто умилило.

Ну, хмурой она с утра проснулась, ну, недовольной, и что! Просто настроения не было. Просто снова навалилось все тяжелым грузом на душу, едва глаза открыла. А он, глупый, все принял на свой счет и тут же сотворил причину, чтобы никуда не уезжать.

— Угощайтесь, — коротко обронила Даша, присаживаясь на Лешино место у окна…

Она теперь никому не позволяла туда садиться. Никому…

В огромных глиняных кружках какао тут же подернулось ажурной пенкой, укрывая густой шоколадный аромат внутри. Блинчики начали исчезать с тарелки с молниеносной быстротой. Мазурин без устали ее нахваливал, только успевая накручивать хрустящее тесто на вилку. А Гарик просто млел от счастья, не сводя с нее восхищенного взгляда. Все казалось таким милым, домашним и обжитым, и молчать бы ей, а она возьми и все испорти, возьми и заставь его снова помрачнеть.

— Гарик, ну когда же мы все-таки с тобой съездим в Луковское? Давай уже завтра…

Глава 19

Она никогда не любила пятницу. С юных своих лет и до старости пятница ей казалась несчастливым днем. Канун выходных, а что же в них для нее было хорошего? Ну, ладно у кого семьи, родственники, дачи. Тут было все понятно. А у нее что? У нее пустота, одиночество, не занятых ничем сорок восемь часов субботы с воскресеньем, плюс вечер пятницы, который ну совершенно нечем было занять. Со стиркой, глажкой и уборкой благополучно справлялась посреди недели. Готовка… А много ли ей надо одной?! Пару картошек на сковородку, горсть капусты квашеной да стакан молока.

Вот и мыкалась всю жизнь с пятницы до понедельника, вот и не любила потому пятницу. А сегодня как раз пятница и выпала! Ну почему же именно она и именно тогда, когда у нее такое важное дело наметилось. Она так к нему готовилась. Так все обдумывала, сидя возле своего наблюдательного окошка в полном одиночестве и делая пометки в своей общей тетрадке в клеточку. И тут, как на грех, это ужасное совпадение.

Тамара Михайловна сделала очередную пометочку в своей тетрадке. Закрыла ее и, помыкавшись с ней по комнате, сунула в шкаф между пододеяльником и наволочками. Потом снова присела ненадолго у окна.

Часы на стене методично отщелкивали время. Люди передвигались по двору, как шахматные фигурки по доске. Все в соответствии с ее наблюдениями и записями в тетрадке. Без сбоев в графике!

Тамара Михайловна удовлетворенно улыбнулась.

Никогда раньше она не замечала за людьми такой обязательности в установленном ими раз и навсегда для самих себя расписании.

На работу — по времени, с работы — так же. Завтрак, обед, ужин — всегда в одно и то же время. Привычка — дело великое. Отучить организм от того, к чему он привык за долгие годы, бывает ой как трудно. Понаблюдаешь так вот с месяц и придешь к интересному выводу: а человечество-то и в самом деле огромный муравейник. Все по солнцу, все по времени. Даже алкаши несчастные и те удивляли, собираясь на одном и том же месте в один и тот же час.

Печалило ее другое. Печалило то, что подобными наблюдениями в их микрорайоне занималась не она одна. Имелся еще один человек с подобными увлечениями. Только мотивы у него были несколько другими. Не из праздного любопытства и вынужденного одиночества он отслеживал систему в беспорядочном, казалось бы, сновании людском.

Его интерес был преступным! И Тамара Михайловна мечтала теперь вывести этого мерзавца на чистую воду. И она это сделает непременно, невзирая на пятницу и обострившийся некстати радикулит.