Окно в Полночь
Шрифт:
Сайел посопел, повздыхал и честно признался:
— Не знаю. Не знаю, Васюта. Мы никогда не вмешивались в жизнедеятельность. И, умирая, сущность оставляла размытое пятно в памяти. Все. О подмене реальности я никогда ничего не слышал, — и, помедлив, добавил неохотно: — Извини.
Кивнув, я рассеянно погладила кота. Странное ощущение, словно реальность и нереальность поменялись местами… Еще пару дней назад на работе я чувствовала себя в своей тарелке — в своей реальности, а все, что происходило дома, казалось сном. А теперь — наоборот. И Сай, и птеродактиль стали якорями, удерживающими меня в реальности, а весь рабочий день казался сном — дурным, мутным и очень далеким.
Часы на кухне пробили полночь, и я привычно вздрогнула. Мир поплыл, «проваливаясь», теряя очертания, становясь вязким. Я действовала интуитивно. Опустила Баюна на пол, схватилась за саламандра и сипло попросила:
— Обожги!..
— Чего?
— Обожги! Я не хочу писать про этого!.. Не сейчас!
Вчера шок помог обойти зов полуночи, и сегодня должен помочь…
— Обжигай, говорю!..
Ладони вспыхнули болью, словно на них кипятком плеснули. Я зажмурилась и закусила губу, чтобы не заорать. В голове помутилось, но точно не от «обморока». Если я права, и он меняет мою реальность, нужно этому помешать. Иначе крыша улетит и навсегда. Если, конечно, я права…
— Еще? — ехидно уточил Сайел.
Я нервно съежилась и кивнула. Мало ли… Он крякнул, присел на корточки и сжал мои предплечья. И меня тряхнуло. Не пальцы в розетку и двести двадцать, но похоже… И мой крик показался очень далеким, гуляющим под потолком эхом.
— Еще? — глухое и невнятное, как сквозь вату.
Я быстро замотала головой. Вдох-выдох, и сознание проясняется, и пусть трясет… С макушки по плечам поползло искристое тепло, унимая дрожь и снимая боль. И вспомнилось неожиданно «здоровое» утро. Так саламандр умеет не только убивать, но и лечить?.. А что он еще умеет?
— Много чего разного…
Кажется, я спросила вслух.
— …но без тела мои способности малы.
Я бессмысленно посмотрела в темные глаза, и Сайел пояснил:
— Физическое тело — это ограничитель. Когда становится больно, когда сила сжигает изнутри — значит, ее возможности на пределе, а перешагнуть через него — смерть. И тела, и духа — он развоплощается, сгорая. А это маломатериальное тело нечувствительно, и приходится… — он помялся, но добавил: — сдерживать возможности, чтобы не выгореть случайно. И полностью.
Я снова кивнула. Стало легче. Моргнула, присмотрелась и сглотнула. Я сидела на полу, прислонившись к стене. Перед носом болтался шипастый птеродактилев хвост, а на коже, щекочась, плясали белые искры. Стало хуже. Я зажмурилась, а саламандр захихикал. И пусть себе, смех продлевает жизнь…
— Спасибо… — выдохнула тихо.
— Спасиба — мало, хочу свечки, — весело отозвался Сайел.
— Не проблема, — я приняла протянутую руку и встала. Ноги будто ватные.
На кухне я включила свет и обнаружила Муза. Пьяный в дупель, он спал на подоконнике, обняв бутылку и завернувшись в тюль. Настенные часы показывали полпервого ночи, но спать не хотелось. И «обмороки» отступили.
— Почему ты не хочешь продолжать книгу?
Я помолчала, заваривая душицу с мятой. Внутренний голос против рассказа ничего не имел, и я изложила свои бредовые предположения.
— Думаешь, твой герой — тоже писец? — переспросил Сайел серьезно. И ни тени насмешки, только беспокойство. — А как он выглядит?
— Ну, он… на меня похож. Только коса короче и… он парень.
Саламандр матюгнулся. Походил по кухне от стеллажа к плитке и снова выругался. Остановился, посмотрел на меня, но ругнуться не успел.
— Да в чем дело-то? — я достала из тумбочки банку с медом.
Сайел
сел на табуретку, ссутулился и вытянул ноги. Потаращился на Муза, на потухшие свечи и тихо сказал:— Сядь. То, что я расскажу… Это легенда, древняя и мало кому известная. Заканчивай с чаем и садись.
— Думаешь, не устою? — выполняя обещание, зажгла свечи. — Ты меня пугаешь.
— Мне ли тебя пугать? — хмыкнул он. — Я же не зеркало.
Я едва не выронила зажигалку:
— Видишь, что ли?..
— Нет. Знаю, — саламандр смотрел исподлобья, внимательно и хмуро. — Все, что случается с ним, отражается на тебе, так? И ты это видишь в зеркале.
Я плюхнула в отвар два ложки меда и села на табуретку. Сайел довольно прищурился на пламя, помедитировал и загробным голосом начал вещать:
— С детства нам рассказывали легенду об изначальном мире — Эрении. Да-да, я только начал, когда позвонил этот… Васюта, не реви! И откуда у тебя столько слез?.. Ты меня сбиваешь! Вот, на полотенце… Значит, Эрения. Изначальный мир. Созданный из тьмы и света. Вась, ну хватит!.. — посмотрел на меня раздраженно и быстро закончил, не успев толком начать: — Словом, все миры — это отражения Эрении. Ее проекции. Как и все существа, в этих мирах живущие — отражения жителей Эрении. Вот. Вопросы?
— Не понимаю… — и украдкой высморкалась в полотенце. Действительно, откуда столько слез?..
— Тебе физику мироздания объяснить? — Сайел насмешливо поднял брови. — Рассказать о том, как мир при катаклизме сбрасывает силовую и информационную оболочки, обновляясь и порождая новые миры? О том, что и у твоего мира тоже есть проекции, в которых тоже живут похожие на вас существа?
— Не надо! — отказалась сходу. — Я гуманитарий махровый, и все равно ни черта не пойму!.. — и нахмурилась: — То есть ты хочешь сказать, что этот парень — мое… отражение?
— Боюсь, что нет, — саламандр тоже нахмурился. — Я сунул нос в твою книгу, прочитал немного… Похоже, ты пишешь об Эрении — об ее темной, полуночной стороне. И это ты — его отражение.
Я недоверчиво посмотрела на своего собеседника и иронично хмыкнула:
— Да ладно! Никакое я не отражение! Я живая, самодостаточная и самостоятельная личность! Какое же я отражение? Какая проекция?..
Он закатил глаза:
— Это формальный термин!
— А ты по-человечески объясни! А то «проекции», «изначальные»… Энцефалопатия, блин, неясной этиологии!
— То есть? — заинтересовался Сайел.
— Чушь, не поддающаяся научному объяснению и обоснованию, — я глотнула чая и скривилась: — Херня какая-то, в общем.
Саламандр зыркнул недовольно и засопел. Кажется, и рад бы по моим умственным способностям пройдись, а нельзя. И я мстительно добила:
— На примере объясни, а не «формальными терминами».
— Ладно… — он помолчал, посмотрел на мою взъерошенную макушку и улыбнулся: — Ладно. Одуванчик.
— В смысле?
— Одуванчик, — с довольной улыбкой повторил Сайел и пояснил: — Когда он отцветает — подуй, и во все стороны разлетятся «параюштики»-семена. Будущие одуванчики. Эрения — это одуванчик. Во время сильных «ветров» — когда раз в эпоху меняются сторонами Полдень и Полночь — с нее «сдуваются» мириады одуванчиков — будущих миров. Которые «вырастают» ее подобием. С полуднем и полуночью, с похожими существами-обитателями. Эрения находится в центре потоков силы, остальные миры — уже на периферии. Поэтому полноценного сходства в развитии нет и не будет. И у тебя, в отличие от твоего «героя», нет магии ночи. Но внешность и дар писца — как у него. Ты — его «парашютик», слепок силы с его сущности. Так понятно?