Окно в Полночь
Шрифт:
Я кивнула, мудро вняв предупреждению. Значит, эта нехорошая «геройская» история стала последней. И даже если не закончена… Возможно, она больше поняла, больше успела записать. А мне пригодится любая информация.
— Я — в подвал, — оповестила на всякий случай, и Сайел кивнул:
— Свечу и зажигалку с собой возьми.
— Зачем?
— А тебе охота двадцать раз взад-вперед по лестницам с пыльными папками бегать? Здесь оставь одну свечу горящей, в подвале зажги вторую, и я между ними проход сделаю.
— А…
— Дом не спалим, я присмотрю.
Я в сомнении посмотрела на своего собеседника,
Небольшое подвальное помещение загромождали старые шкафы и комоды, горы ящиков на кривых столах и пирамиды из стульев. Сломанных, старых и покрытых ажурной пылью. И почему она это не выбросила?.. Открыв книжный шкаф, я осмотрела полки. Так, а это что?.. На дверце шкафа с внутренней стороны — надпись. Выжженная. На старославянском, спасибо, образование. Непонятная совершенно, спасибо, лень. И пара папок на полках. Одна из которых завладела моим вниманием всецело. Неужели история о ящерах?..
Поставив свечу на полку, я открыла папку. Все тот же почерк и кривые строчки. И рисунок на обложке папки, с внутренней стороны: желтый цветок пламени и черная ящерица среди вьющихся огненных лепестков. Черная. Я на мгновение закрыла глаза. Черная… Совсем из головы вылетело… Впрочем, и не мудрено, после такого-то потрясения… «Черный? — спросил Валик. — Саламандр черный?». Черный…
— Сай?
— Что?
— А ты единственный саламандр, или с тобой еще кто-то пришел? Из соплеменников?
— А ты с какой целью интересуешься? — он неуловимой тенью возник за моей спиной.
Я не стала отпираться. Повернулась и показала рисунок. И добавила про слова Валика. На подвижной физиономии Сайела отразилось жгучее желание спалить папку вместе с содержимым, причем немедленно. Я быстро прижала добычу к груди и покачала головой. Не дам.
— Нет, не единственный, — признался угрюмо. — Нас пришло… около восьми. Точно знаю, что обжиться здесь смогли трое, не считая меня. Остальные… пропали.
— А черный кто? — напомнила я. — Он из тех, кто обжился? И почему кто-то черный, а кто-то белый?
— Цвет пламени — это основная способность, — объяснил саламандр неохотно. — Нас учат владеть всеми возможностями, но душа лежит только к одной, которую развиваешь постоянно. И она определяет цвет внутренней силы. Красный, — и на его раскрытой ладони заплясали алые огоньки, — это раскаленные угли, новые искры, жизнь огня. Желтый, — и огоньки сменили цвет, — это тепло, согревающее, спасающее и исцеляющее, дух огня. Багровый — бушующее пламя, бешенство и бесконтрольность, неукротимость огня. Зеленый — питание, способность поглощать все подряд, всепроникающая суть огня. Черный — сожженное, искалеченное, но способное возродиться, это огненная кара, наказание. А еще есть синий, пурпурный, оранжевый, коричневый…
— А белый? — я смотрела на него с любопытством. — Ты ведь белый?
На сухощавой ладони распустился вьющийся белый цветок. Чтобы, спустя секунду, сгореть дотла и осыпаться щепоткой пепла. Я поджала дрогнувшие губы, вспоминая. Горящая сущность в руках
«инквизитора», и пепел, устилающий пустую темную улицу… «Пепельная ящерица»…— Белый, — с неприятной усмешкой подтвердил Сайел. — С небольшой примесью желтого. А с черным сама познакомишься. Не знаю, как скоро, но наверняка. Так, какие папки наверх заберем?
— Что?.. — я не сразу вникла в вопрос, но рефлекторно прижала к груди историю саламандров. — Папки? Вон, на столе стопка… И еще сейчас соберу. А на эту даже не смотри!
— Зачем тебе другая история? — он небрежно подбросил указанные папки к потолку, и они… исчезли. Сгорели в зеленом пламени.
Я пожала плечами:
— Мало ли… Один голый ящер на меня уже свалился. Если появятся еще желающие… я хочу все о них знать.
— Голый ящер… — весело фыркнул Сайел. — Однако у тебя фантазии!
— Это у тебя фантазии! А у меня — кошмары! — и добавила: — И про тебя прочитаю. И пойму, зачем прицепился. Ведь не в обещании же, данном бабушке, дело, верно? Зачем ты рядом вертишься? Чего хочешь?
— Убежища, — ответил он… слишком быстро.
— Врешь.
— Нет.
— Значит, недоговариваешь.
— Имею право, — Сайел резко открыл стенной шкаф. Противно скрипнула старая дверца, и в воздух взметнулись клубы пыли. — Фу-у-у… Уверена, что и это тебе нужно?
Я подошла и заглянула через мерцающее плечо. Неужели все писцы — такие… странные? В чем же тогда мои-то странности проявляются? Ну, кроме того, что я до сих пор не замужем, обитаю в компании пестрого шизариума, и в книжках мне сходить с ума интереснее, чем на кухне, среди вечных кастрюль и троих детей? В шкафу отсутствовали полки, а пыльные стены покрывали выжженные надписи. Старослав, древнегреческий, латынь… Какое счастье, что бабушка не выучила шумерский или наречие майя…
— Сай, а ты можешь сгонять наверх и принести блокнот с ручкой? А лучше — фотоаппарат, он в тумбочке рабочего стола лежит.
— Думаешь, пригодится?
— Мало ли… А еще пару тряпок захвати. Протереть бы здесь…
— Без проблем, — отозвался саламандр и… дунул.
Раскаленная пыль ударила в лицо и забилась в нос. Я с визгом отскочила и зашипела, ушибив о край стола мягкое место. Пыль взметнулась дымовой завесой.
— Дура-а-апчхи!.. — я сердито чихнула и протерла глаза.
Сайел хохотнул, подпрыгнул к потолку и исчез в зеленой вспышке. Я отложила на край стола папку, потерла ушибленное и снова чихнула. Детский сад, штаны на лямках… Глаза слезились и чесались. И не прибьешь гада… Прочихавшись и протерев глаза, я огляделась. Саламандр уже вернулся и сидел на краешке стола, положив рядом блокнот, фотик и тряпки. А вот папка… исчезла.
— Нечестно! — я поджала губы.
— Не стоит лезть в тайны, которые тебя не касаются, — мягко ответил Сайел. — Если Евдокия Матвеевна решила похоронить мою историю в пыльном подвале, наверно, она имела на то причины. Не так ли?
Я промолчала. Вооружилась влажными тряпками и протерла стены с надписями. Настроила фотоаппарат и обошла подвал, снимая каждую надпись. Саламандр не сводил с меня глаз. И эта слежка, и молчание становились невыносимыми, но я упорно занималась своим делом. Фотографировала и проверяла пыльные ящики.