Око Каина

— Послушайте, — сказал Томас. — Какова бы ни была наша общая… э-э-э… проблема, однако четверо из нас проснулись совершенно нормально: мальчишка, я, заправщик и Перл.

Элизабет невольно подумала о том, не была ли фотомодель ранена в результате автокатастрофы, и не удержалась еще от одной мысли: интересно, теперь мужчины находят ее столь же привлекательной, как раньше?

— Однако Перл почти ничего не соображает и ничего не помнит, — продолжал Томас. — Так же как и Сесил — он помнит все только до того момента, как получил удар по голове. Что до Питера, из него нельзя вытянуть ни звука. Он, видимо, настолько потрясен, что лишился дара речи.

— Я была бы рада вам помочь, но… Думаю, все выяснится, когда прибудут спасательные службы.

Молчание.

— Они ведь, наверно, уже выехали?..

— Не знаю.

— Как это?

— Никакие средства связи не действуют.

— Никто не вызвал полицию? Не предупредил наших близких?

Снова молчание.

Рот Элизабет сам собой приоткрылся. Она начала понимать.

— Том, скажите мне правду. Где мы?

— Не знаю, — снова повторил он.

Он взял ее руки в свои. Такой фамильярный жест удивил Элизабет, но она не сделала попытки освободиться. Она уже знала подобный взгляд. Это был взгляд ребенка, ожидающего чуда.

— Попытайтесь вспомнить, — попросил он. — Хоть какую-то картину, какую-то деталь. Все что угодно.

Она старалась из всех сил, но напрасно.

Разве что она вспомнила, как подавился Леонард Штерн. Он так сильно кашлял, что ей пришлось постучать его по спине. Он был явно испуган, хотя и сыпал проклятьями сквозь кашель. Она невольно улыбнулась — Шон, ее первый муж, ругался точно так же. По сути, это больше забавляло, чем ужасало. Совсем иным был Дик, который не любил ругательств. Если Элизабет иногда, забывшись, повышала голос, он брал веревку. Связывал ей запястья. Очень спокойно. И наказывал по своему усмотрению.

Она освободила руки.

— Якое-что вспомнила, — сказала она. — Но это, наверно, не важно.

И рассказала про кашель. Линкольн слушал не перебивая. Когда она закончила, его глаза как-то странно блеснули.

Потом он улыбнулся.

— Спасибо, миссис О’Доннел. Вы мне очень помогли. В самом деле. Но нам нужно уходить отсюда, — продолжал он. — Здесь мы не в безопасности.

— В церкви? Боже мой, я…

— Бога здесь нет. Посмотрите вокруг: ни крестов, ни риз, никаких предметов, связанных с религией.

Он задул свечу и быстрыми шагами первым вышел из комнаты. Элизабет последовала за ним почти бегом. Оба поочередно наклонились, чтобы не стукнуться о низкую притолоку. Затем они вернулись в церковь.

— Что вы хотите сказать? — только тогда спросила она.

— Эта церковь осквернена, она больше не является святым местом. К тому же это не самое надежное укрытие. — И он указал на прорехи в крыше. — Так и ждешь, что на голову тебе обвалится штукатурка или черепица Лучше перебраться отсюда — с другой стороны дороги есть заброшенный бар.

Элизабет резко остановилась, пытаясь отдышаться.

— Подождите!

— Что такое?

— Еще пять минут назад вы были в сомнениях. Так что же изменилось?

Томас слегка укусил изнутри одну щеку, потом другую, словно раздумывая, сообщить ли о своей догадке.

— Кажется, я понял, — сказал он.

— Что?

— Как именно мы здесь оказались.

ГЛАВА 14

Безумие — вот что он у себя подозревал.

Он думал, что рассудок у него помутился вследствие очередного приступа тревоги и в результате он слетел с катушек. Ни Элизабет, ни кто-либо из остальных этого не заметили, но почти два часа он боролся сам с собой, чтобы вернуть себе ясность сознания.

Это было не в первый раз. Достаточно было вспомнить смерть Джимбо.

Джимбо тогда был год, Томасу — семь. По «собачьему счету» они были ровесниками. Его четвероногий приятель, маленький золотисто-белый ретривер с черным пятном на мордочке, весело скакал вокруг музыкального киоска на Олд-Плаза… Том ненадолго спустил его с поводка, чтобы тот побегал вволю. Домашняя кошка, оказавшаяся неподалеку, тут же помчалась на другую сторону Норт-Лос-Анджелес-стрит, и Джимбо припустил за ней как сумасшедший, мимо пожарной части и дальше, совершенно непредсказуемым маршрутом. Машина, ехавшая по улице, задела его и отбросила на тротуар. Удар был не слишком сильный, но Джимбо распластался на асфальте и лежал неподвижно.

Томас помнил, как почти час просидел рядом с Джимбо, обнимая его и прижимая к себе. Это была его первая встреча со смертью, и ему казалось, что земля разверзлась у него под ногами. Странным образом его отчаяние переросло в физическое страдание — голова стала буквально раскалываться от пульсирующей, все нарастающей боли. Первый в жизни приступ мигрени…

Он не помнил, как его нашел отец. Не помнил, что понадобилось несколько человек, чтобы отобрать у него тело пса.

Он полностью отключился от происходящего.

После того как первый шок прошел, Томас почувствовал себя полным кретином. Так страдать из-за обычного пса — он находил это смешным. И тогда он решил выковать стальную броню для своей души. В семь лет он поклялся себе, что всегда будет стойким и никогда не будет несчастным. Но, разумеется, это ему не удалось.

Он пережил еще немало таких моментов. И разумеется, бессчетное количество мигреней. Как говорил Фостер Линкольн, его отец: «Не горюй, сынок, если споткнулся на одной ступеньке, найдется еще много других, по которым можно карабкаться». Вспоминая об этом сейчас, он думал о том, что его старик оказался чертовски хорошим прорицателем.

Карабкаться — да, это Томас умел делать лучше всего.

Он вернулся в часовню, чтобы заняться остальными. Не то чтобы с большой охотой — изображать сиделку ему совсем не улыбалось. Но Карен была права: только он сейчас мог ободрить их, сдержать панику. Поскольку, если их охватит паника, эти самые обычные мужчины и женщины могут стать очень опасными. Доктор Уэлш это знала. Знал и сам Томас.

Она логично мыслит. Она умнее тебя, признай это. А ты что думал? Что после всех этих лет она с плачем бросится к твоим ногам и будет умолять о прощении? Ты посмотри на нее: она предала тебя, но это не мешает ей держаться как ни в чем не бывало.

Итак, он принялся за работу, обходя всех поочередно. Улыбка, хлопок по плечу, беглый осмотр повреждений (несколько ожогов, несколько синяков, в целом ничего страшного). Следующий. Никакой болтовни. Деловитость и сосредоточенность.

О, этот доктор Линкольн, король блефа.

Он даже нашел время, чтобы помочь Сесилу обыскать автобус — точнее, то, что от него осталось. К сожалению, не нашлось никаких средств связи: приемник представлял собой лишь мешанину пластмассовых осколков и проводков, чем-то напоминая полусгоревшее елочное украшение. Зато несколько чемоданов оказались почти не повреждены.