Око Мира. Новый пролог

платьях с вышивкой, словно сегодня и впрямь был

праздник. С другой стороны, большая часть мужчин

и мальчишек пришли без курток, и у кое-кого даже

рубашки были не заправлены.

Эгвейн не понимала, почему им это разрешали.

Женщинам работать было ни капельки не холоднее, чем мужчинам.

В одних из больших загонов, содержались уже

остриженные овцы, в других - только ожидающие

своей очереди купаться. Их сторожили мальчишки

от двенадцати лет и старше. Овчарки, небрежно

развалившиеся рядом, совершенно не подходили для

подобной работы. Группы старших мальчишек

деревянными посохами сгоняли овец к речке, а

затем этими же посохами не давали им ложиться на

землю, чтобы снова испачкаться, пока они не

высохнут, и мужчины на этой стороне луга начнут

их стричь. Как только овца была острижена, мальчишки отгоняли ее обратно в загон, пока

мужчины относили шерсть к длинным накрытым

столам, где женщины сортировали шерсть и

складывали ее для упаковки. У них были разметки, потому что приходилось следить, чтобы шерсть не

перемешалась с чужой.

Вдоль деревьев, слева от Эгвейн, другие женщины

уже начинали выкладывать еду для обеда на

длинные столы. Если она будет достаточно хорошо

носить воду, то на следующий год, а не через

два, ей может быть разрешат помогать с едой или

сортировать шерсть. Если она всегда будет делать

все лучше всех, то никто никогда не назовет ее

снова малявкой.

Она начала пробираться сквозь толпу, неся свое

ведро то двумя руками, то перебрасывая его из

одной руки в другую, останавливаясь, когда

кто-либо просил глоток воды. Скоро она вновь

вспотела, на шерстяном платье выступили темные

пятна. Возможно, мальчишки, расшнуровавшие свои

рубашки, были не так уж глупы. Она старалась не

замечать малышей, бегавших вокруг с обручами, игравших с мячиками или в догонялки.

В году было всего пять дней, когда собиралось

столько народу: во-первых - на Бэл Тайн, который

уже прошел; во-вторых, на стрижку; потом, когда

за шерстью приезжали купцы, но до этого еще был

еще месяц; затем следовал урожай табака, и снова

купцы; и на День Дураков, осенью. Были и другие

праздники, конечно, но ни одного, когда

собирались все вместе.

Ее глаза продолжали шарить по толпе. Среди всех

этих людей было бы очень просто наткнуться на

одну из ее четырех сестер. Она всегда их

избегала, насколько это было возможно. Беровин, самая старшая, была хуже всех. Прошлой осенью

она овдовела из-за огневицы-костоломки, и весной

вернулась домой. Было трудно не сочувствовать

Беровин, но она так суетилась, стараясь одеть

Эгвейн и причесать ее волосы. Иногда она рыдала

и говорила Эгвейн как замечательно, что

лихорадка не забрала также и ее малышку-сестру.

Сочувствовать Беровин было бы легче, если бы

Эгвейн могла перестать думать, что иногда

Беровин видит в ней младенца, которого она

потеряла вместе со своим мужем. И может быть, не

только иногда.

Она просто высматривала в толпе Беровин. Или

кого-то из трех остальных. Вот и все.

Около загонов она остановилась, чтобы стереть со

лба пот. Ее ведро полегчало, и теперь его можно

было легко нести одной рукой. Она осторожно

покосилась на ближайшую собаку, стоящую перед

загоном. Это была здоровенная зверюга, с плотной

вьющейся шерстью серого окраса и умными глазами, которая, казалось, знала, что Эгвейн не

представляет опасности для овец. И все же, она

была огромной - почти по пояс взрослому

человеку. В основном собаки помогали охранять

стада на пастбищах, охраняя их от волков, медведей и больших горных котов.

Она постаралась держаться от собаки подальше.

Мимо по направлению к реке прошли трое

мальчишек, гнавших пару дюжин овец. Они были на

пять-шесть лет старше, и даже не посмотрели в ее

сторону, все их внимание поглощали овцы. Это

была простая задача, она уверена, что даже она

бы справилась, но они должны были следить, чтобы

ни одна овца не успела пощипать травы. Овца, поевшая перед стрижкой, могла задохнуться и

умереть. Быстрый взгляд вокруг подтвердил, что

среди стоящих поблизости мальчишек, не было ни

одного, с кем ей хотелось бы поговорить. Не то, чтобы она хотела поговорить с кем-то конкретным.

Она просто посмотрела.

В любом случае, скоро снова надо будет наполнять

ведро. Пора было двигаться к Винному ручью. На

сей раз, она решила пойти по дороге, вдоль

которой стояли столы. Запахи вызывали танталовы

муки. Как на любом празднике здесь было все, начиная с жареного гуся, и заканчивая медовыми

пирожками. Дразнящий запах пирожков казался

самым привлекательным из всех яств. Все хозяйки

к стрижке овец наготовили все самое лучшее.

Пока она шла мимо столов, Эгвейн предлагала воду

женщинам, расставлявшим еду, но они только

улыбались ей и качали головами. Она, однако, продолжала, и это было не только из-за запахов.

У них была вода для чая, которую кипятили на

огне позади столов, но кому-то могло захотеться

холодной воды из реки. Ну, может теперь уже не

такой холодной, но все же…

Впереди у стола сгорбился Кенли, который больше

не пытался казаться выше. Если уж на то пошло, то сейчас он старался казаться поменьше. В одной

руке у него все еще было ведро, но, судя по

тому, как оно гремело, оно было пустым, и он уже

не мог никому дать воды. Эгвейн нахмурилась.