Око силы. Четвертая трилогия

Пантёлкин едва удержался, чтобы не стать по стойке «смирно».

— …Нет, Хельги, молодой человек не из жиганов, глаза слишком умные. Был бы постарше, вполне бы сошел за «ивана» с тремя побегами. Лариса, я очень уважаю вашего батюшку, однако если вы здесь представляете ВЧК, то разговора не получится. Осознаю полезность этой организации, но не у себя дома. А если вы все же налетчица, рекомендую взять серебряные вилки, больше ничего ценного в квартире нет. Об архиве я, к счастью, побеспокоился.

— Я просмотрела вашу работу по Платону, — негромко проговорила Гондла. — Там эпиграф из Аристотеля: «Целью государства является благая жизнь.» Мы не из ОГПУ, Пантелеймон Николаевич, и нам действительно очень нужно с вами поговорить.

— «Целью государства является благая жизнь.», — негромко повторил Летешинский. — Хорошо! Если вас не смущает беседа с душевнобольным, то прошу!.. Хельги, побеспокойся, пожалуйста, насчет чая. Или молодые люди предпочитают неразбавленный спирт?

* * *

Часы-ходики за стеклом, книжный шкаф от потолка до пола, тяжелая бронзовая люстра… В отличие от коридора, комната, где обитал хозяин квартиры, выглядела на редкость обыденно. Леонид прикинул, что на стену, рядом с портретом Плеханова, стоило бы повесить ржавые кандалы с Акатуйской каторги, а в угол, вместо скучного комода, поставить перевернутую тачку. Пантелеймон Летешинский один стоил трех сибирских «иванов».

— Вы ошибаетесь, товарищи, — устало вздохнул старый большевик, откидываясь на спинку стула. — Не знаю, кто подал вам эту странную мысль, но у меня нет и не было никаких компрометирующих материалов на нынешнее руководство РКП(б). Если бы имелись, вашего покорного слугу не стали бы объявлять сумасшедшим, а просто убили, не глядя ни на какие заслуги. Поверьте, убивали и за меньшее.

— Поверю, — согласился Пантёлкин, не забыв приветливо улыбнуться. — Я, Пантелеймон Николаевич, по жизни человек страх как доверчивый, сам себе порой удивляюсь.

Смотрел не в глаза, не на лицо даже — на руки. Крепкие сухие ладони лежали на скатерти, словно снулые рыбы. Но Леонид знал, как непрочен бывает этот покой. Потому и Гондлу посадил поближе к хозяину. Пусть «девочке Ларисе» первой достанется.

— Но все-таки сомнения разрешите. Вы, товарищ Летешинский, можно сказать, самый старый большевик, если, конечно, Вождя не считать. Вам не только пенсия — музей персональный по чину положен. А держат вас, извините, на птичьих правах. Вроде бы, и свой вы, но без всякого доверия. Только в таком случае человеку справку дают на предмет психического расстройства.

Левая ладонь легко ударила по скатерти.

— Есть еще один случай, Леонид Семенович. Человек может быть и в самом деле болен. У меня бывают припадки, очень, признаться, неприятные. Нечто вроде эпилепсии, выбивает из жизни на два дня, а потом еще целую неделю дико болит голова.

— Эпилептик — не сумасшедший, — негромко констатировала Гондла, глядя в залитое дождем окно.

Леонид кивнул, благодаря за поддержку. Он уже понял, что старый большевик — орех крепкий, сходу не разгрызть. Но может быть, сам откроется?

— Давайте еще раз, — предложил он, — только по порядку. В ненормальные вас определил лично Вождь еще в сибирской ссылке, четверть века назад. Были бы вы провокатором или шпионом, вас бы просто в тайге прикопали. Захотели бы от партии отойти, никто бы мешать не стал. А если бы в уклон впали, то критиковали бы вполне открыто да еще бы в «Искре» пропечатали. Какой делаем вывод?

Пантелеймон Николаевич взглянул на гостя с интересом, но отвечать не стал.

— А вывод такой. Узнали вы что-то, товарищ Летешинский. Или догадались, это в принципе одно и то же. Знание ваше само по себе очень ценно, но для партии совсем ни к чему, мешает даже. В таких случаях принимается единственно верное решение: человека сохранить, но изолировать. Слух, что вы сумасшедший, надежнее, чем тюрьма. Кто больному поверит?

Старый большевик медленно сжал кулаки. Глаза тускло блеснули:

— Не по жандармской линии служите, юноша? Извольте, я и не скрываю. Не так давно ко мне девушка заходила, чтобы архивы мои забрать. Смешная такая, симпатичная, Платоном интересовалась…

— Зотова, — сквозь зубы, процедила Лариса Михайловна.

— Да, Ольга Зотова, от товарища Кима. Я ей все рассказал. У меня есть подозрения, что много лет назад, скорее всего, в 1891 году, известный всем нам Владимир Ульянов умер в Самаре, а вместо него в партию внедрили кого-то другого, возможно, не человека. Демона, инопланетянина, пришельца из Будущего, точно не знаю. Как вы думается, этого достаточно, чтобы попасть в желтый дом?

Пантёлкин покосился на Гондлу. Та дернула плечами:

— Я читала ее рапорт. Пантелеймон Николаевич, сплетни о Вожде распускаются уже много лет. Я была еще маленькой, но помню ваш разговор с отцом. Вы тогда смеялись над всеми этими байками и предложили свою версию — про марсианина, как самую корректную. А потом объяснили, откуда взялись слухи. Например, почему настоящее имя Вождя — Николай…

— Вижу, вы действительно выросли, Лариса, — холодно усмехнулся Летешинский. — Да, я пересказал симпатичной девушке Ольге Зотовой всю эту ерунду. Товарищу Киму хотелось узнать, не сошел ли я с ума по-настоящему. Я ответил, но не прямо, а шарадой. Он человек умный, думаю, понял.

— А почему Вождь — Николай, а не Владимир? — не утерпел Пантёлкин. — Поделитесь, очень уж интересно!..

— Потом! — резко перебила Гондла. — Сама объясню, не велик секрет… Я тоже разгадала вашу шараду, Пантелеймон Николаевич. Нелинейное время — и недоступные нам измерения. Это уже не марсиане, правда? Товарищ Ким понял, что вы в здравом уме, причем настолько, что смогли притвориться перед этой дурочкой сумасшедшим. Она поверила.

— Погодите, погодите!..

Пантёлкин, встав, провел ладонью по мокрому лбу, резко выдохнул.

— …Одно лишнее измерение — и мы становимся плоскими, слепыми. Да! Поэтому мы не можем подняться НАД Временем, увидеть, что наш мир не единственный. Миров много, они ветвятся, любое наше действие порождает новую реальность.

«Чемодан» с Кирочной. Оживший экран, белые ветви, белые листья и желтые огоньки — маяки, куда уже можно дотянуться. Маленький уголок невидимой взгляду вселенной.

— Неплохо, совсем неплохо! — Летешинский тоже встал, расправив широкие костлявые плечи. — С теорией, вижу, знакомы. А с фактами? Про страшного Агасфера вам наверняка уже рассказали…

Леонид молча кивнул.

— Тогда что вам нужно от меня? Суть ереси, которую я разделяю, вы изложили точно. Тогда в Сибири, Вождь пытался вернуть меня к доктрине трех измерений и линейного времени. С его точки зрения, мои взгляды могли смутить молодых партийцев, отвратить от материализма. Для истинного коммуниста Земля должна быть плоской, а Солнце вращаться вокруг Центрального комитета. Вот и все!

— Нет! — Лариса Михайловна покачала головой. — Не все. Вождь объявил бы вас богоискателем, богостроителем, еще кем-нибудь, отлучил от марксизма… У меня, Пантелеймон Николаевич, появилась совершенно невероятная мысль…