ОКО ЗА ОКО Этика Ветхого Завета

Например, в отношении к жертвоприношению среди израильтян существовало поразительное равенство. Не существовало градации ценности жертвоприношения в зависимости от статуса верующего. Жертва царя была столь же действенна, как и жертва обычного крестьянина. К тому же Давид, ставший прелюбодеем и убийцей, знал, что, несмотря на его положение, никакой жертвы не будет довольно, чтобы загладить грех; все, что ему оставалось — это уповать на милость Божью. С другой стороны, занимавшие руководящие посты должны были приносить большие жертвы, что говорило о большей ответственности (Лев. 4). Но в то же самое время для тех, кто беден, были сделаны уступки, позволявшие им приносить предписанные жертвоприношения. Жертва повинности могла быть принесена в соответствии с тем, что человек мог себе позволить: если бедный человек не мог принести животное или птицу, он мог принести «десятую часть ефы пшеничной муки», которая все равно считалась кровной жертвой — жертвой повинности (Лев. 5, 5–13). Это было свидетельством того, что объявляемое священником искупление зависело от милости Бога, а не от ценности самого жертвоприношения. Израильтянин, приходивший в нищете духа, приносил Богу не больше двух пригоршней муки, и все же уходил, слыша слова прощения от священника, и узнавал нечто о благодати Бога и нравственной силе покаяния.

Законы о религиозном календаре

В религиозной жизни Израиля присутствовала определенная цикличность. Во–первых, была еженедельная суббота (Исх. 20, 8–11; Втор. 5, 12–15), потом повторяющиеся ежегодные праздники в разные времена года (Исх. 34, 22–23; Втор. 16, 1–17). Ежегодно праздновали День искупления (Лев. 16). Также отмечались ежегодные приношения первых плодов и десятин, и особенная десятина каждый третий год (Втор. 14, 22–29). Был субботний (седьмой) год, который имел разнообразные социальные и экономические аспекты (Исх. 23, 10–11; Лев. 25, 3–7; Втор. 15, 1–6). И, наконец, — юбилейный год (после семи субботних лет — Лев. 25, 8–55). Все они по–разному возвещали всевластие Господа над временем и его власть над распределением времени Израиля. Все эти события или установления были священными в том смысле, что соблюдение их было обязанностью каждого израильтянина. Некоторые из установлений имели четкие социальные и экономические измерения, а также нравственное значение.

Например, субботний день должен соблюдаться как знамение завета, один из наиболее важных знаков, определяющих принадлежность к Израилю. Но непосредственная польза от еженедельного дня субботнего отдыха была для рабочего населения на любом социальном уровне. В Израиле работа не разделялась горизонтально, так чтобы рабы и крестьяне выполняли всю работу, а более привилегированные классы наслаждались отдыхом. Скорее она разделялась вертикально во времени периодичностью суббот. [256] Все должны работать и все должны наслаждаться отдыхом, включая рабов. Это было формой защиты наемных работников. Пророки ясно говорят, что пренебрежение или преднамеренное игнорирование субботы следовало рука об руку с вопиющей эксплуатацией нищих (Ам. 8, 4–6; Ис. 58).

256

См. Norbert F. Lohfink, Great Themes.

Подобным образом, главное экономическое установление субботнего года, включающее предписания оставлять землю невозделанной (Исх. 23, 10–11) и позднее, согласно закону Второзакония, освобождающее от залогов по займам (Втор. 15, 1–2), имело культовое обоснование. Постановление основывалось на идее принадлежности земли Богу (Лев. 25, 23) и называлось «субботой Господней»(Лев. 25, 4; курсив автора) и «прощением ради Господа»(Втор. 15, 2; курсив автора). Таким образом, материальные обязательства, связанные с соблюдением этого субботнего установления, считались обязательствами перед самим Богом.Тем не менее, их ожидаемый практический результат был гуманитарнойпомощью обнищавшим и должнику. Это прямо поясняется в каждом из трех упоминаний закона (ср. Исх. 23, 11; Лев. 25, 6; Втор. 15, 2.7–11). Суть была в том, что почтение к Богу, выражаемое в соблюдении закона, приносит благо самым бедным. Следовательно, здесь вновь в рамках культовогоправа мы сталкиваемся с базовым нравственнымпринципом, который пронизывает библейскую этику: служение Богу и забота о других людях неразрывно связаны между собой. Поклонение тех, кто пренебрегает справедливостью и состраданием, не может быть приемлемым для Бога. Это древнее израильское субботнее установление, которое могли назвать абсолютно устаревшим и неуместным в культурном (даже в сельскохозяйственном) смысле, представляет нам конкретный экономический образец фундаментального принципа библейской этики — принципа, согласно которому нам следует проявлять ответственную, внимательную и жертвенную заботу о нашем собрате. Отголоски этого можно найти во многих местах Ветхого Завета. [257]

257

См. Втор. 24, 10–15; Иов 31, 13–23; Пс. 14; Притч. 19, 17; Ис. 1, 10–17; 58, 1–7; Иер. 7,4–11; 3ах. 7,4–10.

Наконец, следует обратить внимание, что израильтяне должны были хорошо понимать, что праздники предназначены для всех социальных классов. Главные ежегодные праздники Израиля были, главным образом, семейными торжествами, связанными с плодами земли. А как же дело обстояло с теми, у кого не было семьи или земли? О них также не следовало забывать в этом празднике, поддерживая их десятиной. Это характерная особенность щедрой благотворительности Второзакония (см. Втор. 14, 27–29; 16, 11.14).

Символические законы

Существует еще одна категория законов в древнем Израиле, которая кажется более сложной для понимания современного человека, особенно западного (хотя более традиционным культурам легче понять мир Израиля в данном пункте). Это предписания, выражающие символический мир Израиля, делающие осязаемым понимание разнообразия многоуровневых отношений с Богом самими израильтянами, прочими народами и всем остальным творением. В израильском мышлении вся реальность разделялась на святое и обыденное (или «мирское» — слово, которое в Библии не обязательно означает греховное или кощунственное, а просто обыкновенное). Бог, конечно же, был высшей святой реальностью, и все люди или вещи, посвященные Богу, в некотором смысле были причастны его святости. Большая часть жизни относилась к сфере обыденного, где также существовало разделение на чистое и нечистое. Большинство вещей в их обычном состоянии были чистыми. Однако грех, различного рода осквернение, болезнь, некоторые физиологические особенности и, что хуже всего, смерть, делали вещи или людей нечистыми. Кроме Бога (абсолютно святого на одном конце спектра) и смерти (абсолютно нечистой на другом конце), большая часть реальности посредине могла быть в состоянии постоянного движения в любом направлении. Грех и осквернение превращали священное в мирское и чистое в нечистое. Но посредством крови жертвоприношения и разных ритуалов, связанных с ним, нечистое могло очиститься, а чистое могло быть освящено, и стать священным. Огромная часть обрядовой деятельности Израиля вращалась в этой постоянной динамике взаимодействия оскверняющих последствий повседневной жизни с очищающей и освящающей силой жертвенной крови. [258]

258

Отличное объяснение символического мира Израиля в связи с этими категориями священного, обыденного, чистого и нечистого и дальнейшим объяснением «многоуровневого» характера израильской концепции святости в отношении к священному месту, людям и объектам, см. Gordon J. Wenham, Leviticus;P. Jenson, Graded Holiness;John G. Gammie, Holiness in Israel.

Тем не менее, существовал еще одни аспект этого символического мира. Также как в самом Израиле священники (будучи святыми) отличались от прочих израильтян (бывших обыденными), существовало дальнейшее отличие Израиля как народа (который, как единый народ, должен быть свят и чист перед Богом) и остальных народов (которые не были в завете с Господом и считались ритуально нечистыми). Быть святым призванным народом завета — это коренное отличие Израиля от остальных народов, которые (пока) не занимали данного положения. Такое отличие должно было отражаться символическиво всей сложной структуре законов о чистых и нечистых животных и пище. Подобно тому, как Господь выбрал Израиль среди всех народов, так и Израиль должен соблюдать Божий выбор чистых животных среди всех остальных. Этот кажущийся произвольным выбор (в обоих случаях) не делал нечистых животных менее благим творением благого Творца, либо не избранные народы менее достойными человеческими существами, созданными по образу Божьему. Разделение на чистое и нечистое было символическим отличием Израиля от остальных народов.

Это наиболее ясно выражено в Лев. 20, 24–26:

Я Господь, Бог ваш,Который отделил вас от всех народов. Отличайте скот чистый от нечистого и птицу чистую от нечистой и не оскверняйте душ ваших скотом и птицею и всем пресмыкающимся по земле, что отличил Я, как нечистое. Будьте предо Мною святы, ибо Я свят Господь, иЯ отделил вас от народов, чтобы вы были Мои (выделено автором).

И если мы усвоили сугубо символический характер этих законов, это даст нам следующее. Во–первых, это поясняет, почему данные законы больше не имеют отношения к христианам. Причина проста: Христос положил конец различию, которое сохранялось в Ветхом Завете, между этническим Израилем и народами. Оно отменено посредством креста, и путь открыт для примирения с Богом новому искупленному сообществу верующих евреев и язычников (Еф. 2). Видение Петра привело к этому ошеломляющему прозрению (Деян. 10, 9–15), и Павел классически истолковал его в Гал. 3, 26–19. Итак, поскольку во Христебольше не существует различия между евреем и язычником, христианамбольше нет необходимости сохранять пищевые отличия, которые символизировали его.

Во–вторых, это наводит на мысль, что прочие законы и предписания в Ветхом Завете также могут относиться к данной категории. То есть они могли иметь символическое значение в связи со специфической верой Израиля, даже если некоторые аспекты их символизма могут быть сейчас нам непонятны из–за весьма отличающегося мировоззрения и символического мира. Вероятно, именно это стоит за теми законами, которые запрещают смешивать семена, ткани и животных (Лев. 19, 19). Подобным образом, некоторые законы о странных формах стрижки волос или бороды, нанесении знаков на тело могут иметь отношение к обычаям прочих народов и религий, чего следовало избегать (Лев. 19, 27–28).

Итак, мы увидели, что эти символические законы, отличающие Израиль, больше не применимы к нам. Тем не менее, концепция отличия Божьего народа от остального мира и необходимость стремиться к святости и чистоте в мире, где господствует нечестие и нравственное разложение, вовсе не является неуместной или устаревшей. Напротив, Новый Завет побуждает верующих к еще большей нравственной ответственности в отношении этих вещей, несмотря на то, что символика и внешнее выражение изменились:

Чему христиане могут научиться из этих законов? Во–первых, необходимости быть особым народом в мире. Даже для ветхозаветного Израиля ритуальная чистота, от кухни до святилища, должна была означать Божьи требования нравственной цельности, социальной справедливости и верности завету. По сути, как ревностно указывали пророки (и Иисус), если этих последних позиций не доставало, тогда даже самая доскональная ритуальная чистота на всех уровнях была бесполезной. Если бы христиане так же серьезно относились к нравственному отличию, как Израиль относился к ритуальной чистоте, тогда наши «соль» и «свет» имели бы большее влияние в мире. [259]

259

С. J. H. Wright, 'Leviticus', p. 139.

Сострадательный закон

Есть еще одна категория, которую мы вовсе не будем считать строго законом в юридическом смысле. В самом деле, предписания, которые мы можем собрать под данным заголовком, в Израиле также не считались бы законами, имеющими исковую силу. Это неудивительно, так как мы наблюдаем сострадательную тенденцию в других категориях закона как такового и степень проникновения богословских верований Израиля в практику судебной жизни, а также наличие массы подобных благотворительных и гуманитарных инструкций, которые рассеяны по сводам законов.