Около музыки

Апрель скоро. А может, уже. Может, меня леший четвёртый месяц за нос водит.

Вот как, интересно, спускаются с этого моста? Тротуар обрывается, и всё: опять трёхполосное шоссе, попробуй перескочи! И я перелез через решётку, чтобы спуститься прямо по склону и попасть под мост.

Чёрт, как скользко!

Да, я не первый — тут какое-то подобие тропинки, но по ней совсем нельзя идти, загремишь. Всё заледенело. Чёрт, чёрт!

Всё-таки свалился, но нормально, не совсем вниз — в сугроб. То есть не сугроб, а куча дорожной грязи пополам со льдом. Чего вот здесь лестницы нет, элементарная же вещь! Повезло ещё, что не выкатился на дорогу…

Под мостом из водосточной трубы смотрело на меня ледяное чудовище, прямо живая рожа. Сверху, видимо, солнце топит лёд, а здесь тень — и замерзает. Такая дикая сосулища, с глазами. Я сфотографировал её на телефон. Надо было ещё вот эту тень от решётки… Ладно, в другой раз.

Я подхватил сумку поудобнее и пошёл дальше, вдоль реки. Странная это штука — река в городе. Хотелось бы мне жить у такой тёмной воды, поближе. А, вот и моя школа. Надо же, я не знал, что возле неё есть речка так недалеко. Буду потом сюда ходить.

Там, парарам, там, папам! — это барабан. И губная гармошка: ту-у-у-рутуту-у-у-у-у… Гордон умеет здорово на гармошке, я пока не научился. Вот, на гармошку мне денег хватит. Надо купить и научиться, самому.

Новый охранник у нас в школе почему-то. Не ответил на «здравствуйте». Ну да, пока не понимает, как ему реагировать, если человек к концу уроков приходит.

Ладно, хоть домашнее задание возьму. Раздевалка странная какая-то, что у меня с головой? Ведь не так всё было… Кружится голова, и начинает сильно болеть с боков, где виски.

И лестницы нашей нет. То есть есть, но это не наша. И стены жёлтые, а у нас…

Короче, это другая школа. Типовой проект. Ну и кретин же ты, Кит. Кому рассказать — не проверят.

Охранник очень подозрительно посмотрел на меня. Ну да, зашёл такой в раздевалку, и назад! Может, по карманам лазает.

Меня аж передёрнуло от мысли, что про меня могут подумать такое.

И я пошёл скорее. Всё равно куда.

Я понял, что школу уже прогулял, и стало легко, некуда торопиться. И ладно, совру там чего-нибудь. Я учусь нормально, поэтому ко мне вопросов не будет. Сделаю потом что нужно было и сдам. Вот, голова болела, скажу. Тем более — правда.

…А ещё к Соне приходили разные молодые люди. К Оле — никогда; она вечно сидела тихонько на кухне, варила себе гречку и читала толстые книжки. А у Сони были разнообразные гости: то валторнист, то скрипач. И звук этих инструментов я тоже хорошо себе представляю. Дольше всех был Ваня, виолончелист. В тельняшке ходил, на руке — татуировка, якорёк; а сам с виолончелью. Он меня свистеть научил.

А ещё как-то к Соне пришёл Майкл. Такой модный — волосы торчком, а сбоку маленькая косичка. Улыбался и говорил с акцентом: это риал коммуналка? Риал?!

«Риал, риал», — отвечал ему Гордон. А потом оказалось, что Майкл этот — лютнист. На лютне играет, старинный инструмент. И они схлестнулись с Гордоном на нашей кухне, а я сидел и слушал, открыв рот. Они по-английски, хорошо, что Оля мне переводила тихонько. В общем, Майкл говорил, что надо возвращаться к старинной музыке, что отказ от чего-то там… Что эмоции должны быть внутри. Ну, я не помню точно, но он говорил, что самая сила — когда мало нот. А Гордон отвечал, что если к его лютне добавить ритм-секцию, то будет самое оно. Потому что современный человек живёт в другом темпе, другом ритме. А Майкл отвечал — нужно останавливаться. Искусственно замедлить этот темп, оглядываться по сторонам. Созерцать там, и ещё чего-то… А, вспомнил: наклониться к цветку. А Гордон отвечал — что цветы бывают разные…

В общем, потом мы долго сидели у Гордона, и Майкл играл на своей лютне. Такая старинная штука вроде гитары, с резным окошком посередине. И звук почти как у гитары, но другой чуть-чуть. А Гордон отвечал ему на флейте, и на барабанах, и на гитаре, и было уже очень поздно, а у меня были не сделаны уроки, а потом пришла с вечернего дежурства мама и тоже сидела с нами, и Гордон наливал ей чай в тонкую чашечку, откуда только у него такие, он сказал — китайцы подарили; и никто не гнал меня спать, а потом я всё-таки заснул, и меня перенесли в нашу комнату…

Потом Майкл зашёл ещё два раза, и уехал. Сонька ходила заплаканная, и целую неделю к ней никто не ходил, а может, две. Потом появился этот Ваня как раз, матрос-виолончелист…

Как я скучаю по ним. По своему старому дому, единственному — ни с чем не перепутаешь. Не то что школы эти одинаковые… Нет, конечно, это очень круто — своя квартира. Главное — ванная. Своя! И кухня, и ведь у меня тут целая комната. А там, в нашей коммуналке, были ведь и другие люди, о которых мне не хочется вспоминать. И старая школа мне не нравилась. А здесь, в новой, у меня сразу появился хороший друг, Лёвка. Это так смешно: он Лев, а я Кит.

Но я вдруг подумал, что могу больше никогда не увидеть ни Гордона, ни Соню с Олей. Вот так наши пространства разбежались насовсем. Мне ужасно их не хватает. Даже слёзы откуда-то пришли, хотя может, от ветра. Сильный ветер, надо уходить от этой реки.

Я шёл и шёл, не замечая, куда. Всё равно уже, куда-нибудь да приду. А там обязательно будет трамвай. Обычно трамваи вывозят меня к людям. Это мой якорь и спасительный круг — схему трамваев я знаю наизусть. Мы выучили с папой, в третьем классе. Я тогда потерялся сильно, и мама с Гордоном бегала, искала меня по всему городу. И потом папа заставил меня выучить трамваи, и экзаменовал меня по телефону. Чтобы с любого маршрута я знал, как пересесть на наш, тринадцатый. И с тех пор какие бы фокусы не выделывало со мной пространство, трамваи твёрдо стоят на своём месте, как до-мажор.

Только тут, похоже, нет никаких трамваев. Промзоны какие-то. Заборы и заборы, глухие стены. Хоть и светло, но не по себе. И людей нет. Вот такое я не люблю, никто не любит. Лютня и бас-гитара. Ссорятся. Сначала одна говорит, потом вторая перебивает. Но потом бас-гитара замолкает, и лютня опять… И ритм: там, там-пирам, парапарададам! На пять четвертей. Я в этом понимаю, в ритме. Паратирададам!

Пахнет соляркой, наверное, железная дорога рядом. Точно! Дырка в бетонном заборе, и я вылез прямо к рельсам. Путей много, раздваиваются, растраиваются — видно, рядом станция. Растраиваются — смешное слово, само раздваивается.

Я опять достал телефон. Батарейка почти села, всё-таки много заряда тратится на эти карты. Железная дорога, так… Вот она на карте, и здесь распухает — станция Депо. Депо! Вот я где.

Ужас какой-то. Далёкий конец города. Не мог я пройти столько. Я попытался отследить свой маршрут: видимо, вот там я сбился, с самого начала, из-за этой трубы. Она повернула там, во дворе, а я не заметил. И вот здесь, эта река…Ага. Ну, ладно. Зато обратно поеду на электричке; а от вокзала идет как раз мой тринадцатый трамвай. Осталось дойти до станции.