Октябрь

Анатолий Луначарский был свободомыслящим, эрудированным человеком, блестящим критиком, писателем и оратором. Это был очень деликатный человек, его любили за тонкость чувств и яркость интеллекта, он долгое время был противником механистической ортодоксии, критикуя за нее Плеханова и меньшевиков. Вместо этого он отстаивал этический, эстетический марксизм, проповедовал даже «богостроительство», атеистическую религию безбожия, обожествление самого человечества. За это и за другие прегрешения против марксистской теории Анатолия Луначарского ранее критиковал Ленин. Но к 1917 году Анатолий Луначарский и его товарищи были практически внешней фракцией большевиков.

Партийное единство для межрайонцев вскоре перестало иметь первостепенную важность по сравнению с ключевым вопросом о войне. К «оборончеству» они относились крайне негативно. Константин Юренев с гордостью вспоминал, что наряду с другими яркими и независимыми мыслителями из числа революционеров межрайонцы были единственной группой, которая издавала «листовки на самых ранних этапах революции». Еще двадцать седьмого февраля агитаторы-межрайонцы призвали рабочих голосовать за делегатов в Совет, по поводу которого они испытывали большее воодушевление, чем большевики на тот момент.

Механизмы выбора делегатов были составлены наспех, поэтому делегаты от солдат в скором времени оказались переизбраны. Для тех из них, кто все еще испытывал головокружение от свободы, Совет был родной организацией: несмотря на вмешательство Керенского, многие солдаты не доверяли Временному комитету Государственной думы, поскольку он выступал в поддержку офицеров, против которых они подняли мятеж.

В самом Временном комитете, вынужденно принявшем властные функции, не было единства относительно того, к чему следовало стремиться. Среди его членов были и те, кто еще надеялся на установление конституционной монархии, и те, кому история дала недвусмысленно понять, что такая возможность стала нереальной, какой бы желанной она ни казалась когда-то, равно как и те, кто не только понимал, что республика необходима, но и желал ее установления всей душой.

А вот в Кронштадте двадцать восьмое февраля не было днем восторга и радостных слез. В этом небольшом, расположенном на острове городке этот день стал днем революции.

Солдаты третьего пехотного полка кронштадтской крепости покинули свои казармы на Павловской улице под звуки «Марсельезы», которую играл полковой оркестр. За ними последовали солдаты-новобранцы из торпедо-минного отряда. По пути они застрелили офицера. Затем к ним присоединились матросы Первого Балтийского флота, затем гарнизон крепости, затем новые матросы. Мятеж подняли экипажи учебных кораблей в окованной железом гавани. «Не нахожу возможным принять меры к усмирению с тем составом, который имеется в гарнизоне, – кратко доложил своему начальству командующий гарнизоном вице-адмирал Курош, – так как не могу поручиться ни за одну часть».

Солдаты ходили демонстрациями по улицам и по главной Якорной площади. Со штыками наперевес они рассредоточились по всему обширному гарнизону и казармам, повторяя путь, который проделали ранее казненные кронштадтские мятежники. Нескольких уважаемых офицеров солдаты взяли под свою защиту, остальных притащили на площадь, бросили в канаву и там, в грязи, застрелили. Всего было казнено около пятидесяти офицеров. Многим удалось бежать, либо они были брошены в застенки Кронштадтской тюрьмы.

Матросы не знали, что они отстают на один день от большой земли, что они присоединяются к уже свершившейся революции. Они были уверены, что вслед за этим выступлением на них обрушится удар верных царскому режиму войск, и их жестокость была, конечно же, проявлением мести. Наряду с этим она также была вызвана острой потребностью и насущной необходимостью успеть сделать что-то, прежде чем произойдет это наводящее ужас сражение, классовая война. Восстановить дисциплину теперь уже не смог бы ни один офицер.

«Это не бунт, товарищ адмирал! – выкрикнул в этот день один из матросов. – Это революция!»

В сентябре 1916 года генерал-губернатор Кронштадта адмирал Вирен сообщил своему руководству, что «достаточно одного толчка из Петрограда, и Кронштадт… выступит против меня, офицерства, правительства, кого хотите. Крепость – форменный пороховой заряд, в котором догорает фитиль». Не прошло и полгода, как в глухой ночной час на рубеже между февралем и мартом адмирала Вирена вытащили из дома в одной рубашке.

Он выпрямился и проревел знакомый приказ: «Смирно!» На этот раз матросы и солдаты лишь рассмеялись.

Они погнали его, дрожащего, в одном нижнем белье по морскому ветру, на Якорную площадь. Там ему велели посмотреть на великий памятник адмиралу Макарову, на постаменте которого был выбит его девиз: «Помни войну». Адмирал Вирен отказался повиноваться. Тогда кронштадтские матросы закололи его штыками – но тот погиб, глядя им прямо в глаза.

Царь провел последний день февраля, колеся по рельсам по замерзшей России. Он путешествовал в роскоши, его поезд был дворцом на колесах. Вагоны с позолоченными интерьерами в стиле барокко, вагон-кухня, спальня, обставленная изысканным гарнитуром филигранной работы, роскошный кабинет карельской березы с обивкой из коричневой кожи, вишнево-красный ковер ехали и ехали, чуть покачиваясь, среди застывших от мороза окрестностей до самой темноты. Ночью поезд прибыл на станцию Малая Вишера, в какой-то сотне миль от Петербурга. Но телеграмма Бубликова сделала свое дело: вдоль линии железной дороги на станции стояли революционные войска.

Железнодорожные власти получили распоряжения Временного комитета перевести поезд на другой путь, попытаться вернуть царя по железной дороге, направить его, если получится, в Петроград, где его ожидали те, кто его сверг. По железной дороге ему можно было вернуться назад. Николай II и его свита, настороженные той путаной информацией об обстановке, которую они получили на станции, поспешно изменили свои планы. Торопливо постукивая на стрелках, царский поезд быстро выехал со станции и направился не в Царское Село, а в штаб Северного фронта в старинном русском городе Пскове. Николай надеялся, что оттуда, может быть, ему удастся найти путь в какое-то более подходящее место и, возможно, даже обрести поддержку со стороны каких-нибудь верных ему воинских частей.

Однако тот, кого уже фактически свергли, слишком поздно направлялся в ночную тьму искать поддержки.

Глава 3 Март: «постольку-поскольку…»

Глубокой ночью, когда февраль уже кончился, после переговоров по телеграфу с председателем Временного комитета Государственной думы Родзянко о ситуации в столице начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев отправил телеграмму генерал-адъютанту Иванову. Он приказал ему не продвигаться с войсками к городу, как планировалось ранее, поскольку «в Петрограде восстановлен полный мир».

Это совершенно не соответствовало истинному положению дел. Однако генерал Алексеев и думский комитет сделали данное заявление, исходя из необходимости воспрепятствовать шагам по подавлению восстания, обреченным на провал. Таким образом, вызревал заговор против Романовых.

1 марта Исполком Петросовета вновь собрался в Таврическом дворце в 11 часов утра на непростое заседание, чтобы обсудить вопрос о власти. Некоторые из депутатов из числа правых высказывались за сотрудничество с думским комитетом. Согласно их исторической и политической теории необходимость передачи власти Временному правительству не подлежала сомнению. Однако левое меньшинство Исполкома (три большевика, два эсера из крайне левого крыла партии и один межрайонец) призвали создать вместо этого «временное революционное правительство» без депутатов Государственной думы. Это весьма напоминало ленинскую довоенную позицию: тогда в то время, как меньшевики настаивали на необходимости для пролетариата и марксистов воздерживаться от сотрудничества с (неизбежным) буржуазным правительством, Ленин, напротив, выступал за временное революционное правительство под руководством пролетариата как оптимальное средство обеспечения (опять-таки, неизбежной) буржуазно-демократической революции.

По сути дела, несмотря на прозвучавший призыв со стороны меньшинства Исполкома Петросовета, большевики как партия не были едины в своем подходе как к самому Петросовету (некоторые из большевистских активистов по-прежнему были к нему настроены скептически), так и к вопросам о государственной власти. В тот день, когда левый Выборгский районный комитет большевиков агитировал на бурливших улицах за «временное революционное правительство», Центральный Комитет большевистской партии пытался обуздать эти недисциплинированные действия.