Ола
Шрифт:
…И, в-третьих, не поймешь, просит или требует. Вроде бы просит, и голос тихий, слабый такой. Но чего-то в голосе не так. Словно под бархатом сталь прячется.
Не просит – требует!
– Я знаю, чего стою, сьер де Фонсека. Вы умный человек, да. Вы должны понимать, что дешево величие не купишь.
А я уже ухо отрастил с лопух величиной. О чем это итальяшка речь ведет? И почему падре Хуан помалкивает – сопит только, громко так?
– Сеньор Колон! Ее Высочество пожелания ваши находит все же чрезмерными…
Ага, не молчит уже. Хмуро так отвечает, серьезно. А прозвище-то знакомое!
– Более
Даже вскочил я от слов этих. Хотел себя по лбу ладонью хлопнуть – еле удержался. Ну конечно, сеньор Колон – тот, что карты рисует! Я же о нем Дону Саладо толковал! Итальяшка, который хочет в Индию с запада попасть. Так-так, тогда понятно. Сеньор архидьякон при королеве не только такими, как я, ведает, но и торговлей заморской.
…Потому и с Башни Золотой на пристань поглядывает. На пристань – да на улицу Змеиную.
– Ее Высочество почитает сей проект излишне рискованным, сеньор Колон!
Твердо так сказал архидьякон – отрезал. Даже пожалел я итальяшку. Не плыть ему в Индию!
– Ваша королева рискнет стоимостью одного банкета. Я же буду рисковать головой, сьер де Фонсека, да! И я не думаю, что достигну Индии и Сипанго. Я это знаю!
Ого, да мы с характером!
Присел я обратно на сундучок, винца хлебнул, руки потер от удовольствия. Нашла, кажись, коса на камень!
– Сыне! Ее Высочество вполне способна направить каравеллы на запад и без вас. Королевству сие обойдется дешевле.
Хоть и за ширмой я, а словно воочию увидел: ухмыляется сеньор де Фонсека. Зубы скалит.
– Дешевле, да. Только до Индии никто не доплывет. Кроме меня.
Эге, да он, сеньор Колон, тоже, видать, зубы выщерил!
– Два года назад я пришел с этим проектом к Его Высочеству Жуану, королю Португалии. Он тоже пожадничал, да. Мне отказал, сам же послал каравеллу – якобы на острова Зеленого Мыса. С моей карты сняли копию, думали проплыть моим маршрутом. И не нашли ничего, да! Ничего!
Вновь засопел падре Хуан – громко так, шумно.
– Значит, и нет там Индии, сыне!
– Есть! – аж задрожал его, сеньора Колона, голос, задрожал, забился. – Есть! Только не каждый сможет до нее доплыть, да. Волею Господа дана мне сила – прозревать скрытое и входить в потаенное. Другие увидят лишь волны, я же смогу разглядеть землю за морем-океаном, смогу ступить на нее. А после этого, сьер де Фонсека, откроется она и для прочих. Я не просто кормчий, я – кебаль, проводник между мирами божьими!
Отвисла моя челюсть, до самого пупка отвалилась. Вот, значит, где сеньора Кебальо искать следует! И что же дальше?
А ничего дальше. Тихо за ширмой. Даже сопения не слышно.
– А не кажется ли вам, сыне, что сие – ересь зломерзкая, вере нашей католической враждебная?
Мягко так проговорил сеньор де Фонсека – словно бархатом постелил. Словно кошечка лапкой ступила.
…А ведь из этого окна не только Гвадалквивир видать, но и луга Табладо тоже. А там и Кемадеро близко.
Засмеялся сеньор
Колон, весело так, будто не картограф он, а пикаро с Ареналя. Даже дернуло меня от этого смеха.– Золото, сьер де Фонсека! Очень много золота, да. Золото, пряности, серебро, жемчуг, шелк. Победа над Португалией, над Алжиром, над османами, да. Власть над Европой, над миром. А за все – стоимость одного банкета и немного ереси. Между прочим, мой брат Диего сейчас в Англии, у тамошнего короля Энрике. Он, говорят, неглуп, король Энрике, да?
…А мне вдруг неинтересно стало. То есть интересно, конечно, только о другом подумалось-вспомнилось. Ведь не только о сеньоре Кебальо я слышал. И о величии Кастилии мне говорили, и о власти над Европой нашей. Только сеньор маркиз, его сиятельство булькающее, все больше не на Англию – на империю кивал. Сила вещей – и Сила Букв!
…Холодом вдруг повеяло – как тогда, в подвале. И круги горящие перед глазами – Корона, Величие, Милость, Распознание, Сила…
И язык черный – тот, что с крюка со мною говорил.
– Ну, слышал, сыне?
Даже отвечать я не стал, плечами дернул только. Когда это сеньор Колон отбыть успел? Вроде бы и дверь не скрипела.
Отодвинула лапища ширму, меня за шкирку взяла… отпустила.
– Или святой водой покропить тебя, Начо? Ишь, с лица спал!
Не стал я спорить. Можно и святой водой… Посопел дон Фонсека, табурет с шумом придвинул, рядом сел – со мною рядом и, само собою, с сундуком.
– Умный ты, сыне, хоть и дурня порою строишь, а посему вижу – слышал. Да не просто слышал – понял. И о чем сей еретик толкует, и для чего я тебя, оглоеда, сюда позвал. А теперь мне внимай!…
Помолчал падре, пальцами мосластыми покрутил. Сжались в кулак пальцы.
– Чего у маркиза де Кордова видел – забудь. Начисто забудь, пока я вспомнить не велю. Потому как маркиз, может, и умом тронутый, а может, наоборот совсем. Так что дело это державное, важное. Уразумел?
Придвинулся ко мне, навис башкой своей бритой… Сцепил я зубы, головой мотнул:
– Это чего же выходит, падре? Людей за два слова на костер отправляют, а если для державы – значит, можно? Все можно – и головы резать, и баб глиняных плодить, и кебалей этих в Индию посылать? Может, уже и Бога нет?
Сверкнуло в глазах совиных – словно бомбарда в лицо выпалила. Только на полу и очухался. Привстал, ухо потер – болит ухо!
– Это тебе, сыне, дабы не мудрствовал всуе, – вздохнул падре Хуан, костяшки кулачища своего потирая. – В следующий раз покрепче приложу, мало же будет – сам тебя, сквернавца, на мокрой соломе спалю. Понял ли?
– Понял, – кивнул я, ухо свое разнесчастное слюной пользуя.
– Вижу, не понял.
Только что на полу лежал – а вот уже и под потолком оказался. Пушинкой взлетел в лапах его стальных. Сцепились пальцы мосластые на горле моем – петлей намыленной сжались.
– Твое дело – мне да державе служить, вопросов лишних отнюдь не задавая. Понял?!
Куда уж тут деваться?
– Понял… Понял, падре.
Еле-еле воздуху на хрип хватило. На слабенький такой…
– Позову скоро, знак дам. Найдешь меня после вечерни, тогда и скажу, чего делать тебе надлежит. А сейчас – гряди вон, пока не передумал да в окно тебя, наглеца, не выкинул!