Ола

…Выходит, не сам фра Мартин эти слова придумал!

– Мы ничего не докажем, – вздохнул дон Фонсека. – Ничего! Игнасио – не свидетель, висельник он. Да и не слышал он ничего о замысле злодейском, догадки же к делу не прилепишь.

– Или мы отдадим Торквемаде иудеев – или он возьметс-ся за нас-с… [64]

Зря это его сиятельство сказать изволил! Ох, зря! Плеснуло мне в глаза огнем желтым.

– Так за вас, дон Федерико, самое время взяться! – хмыкнул. – А то сапожники все, священники… Или благородным можно детей воровать да резать? Головы на крючья насаживать? С упырями погаными жить?!

[64] 7 декабря 1492 года король Фердинанд Арагонский, муж Изабеллы, был тяжело ранен в результате покушения, в котором обвинили марранов. В ответ был издан указ о полном изгнании иудеев из Арагона и Кастилии. Казни марранов и еретиков продолжались до XIX века. Последняя казнь на костре состоялась в 1826 году.

Не кричал – почти шепотом говорил. А все одно сорвал горло.

Вновь переглянулись они – с пониманием переглянулись. Да так, что сразу ясно все стало. Не выпустят! Зря сюда ты пришел, Начо. Что та стая, что эта – все одно разорвут!

– Королеву и нас-следника охранять будут, – кивнул наконец его сиятельство, словно и не было ничего. – Эрмандаду С-святую из С-севильи пока выведем. Что еще, падре Хуан?

– Что еще – то мое дело, – вздохнул сеньор архидьякон. – С этим решить следует…

Даже в мою сторону поглядеть не изволил, да только сразу мне ясно стало – с кем.

…А не страшно почему-то! То ли отбоялся, то ли о шиле в подметке вспомнил. Двое их, конечно, да и падре Хуан не чета фра Мартину…

Но только за решетки больше не сяду!

– Его найдут, – тихо проговорил сеньор де Кордова. – И у нас-с, и в Арагоне, и в Италии. Торквемада – как Аргус-с, у него всюду глаза.

Поглядел на меня падре Хуан, почесал голову свою бритую.

– К туркам, что ли, услать мерзавца? Пусть чалму напялит да тихо сидит, пока не позовем.

Воспрял я духом – не убьют! Видать, им тоже свидетель нужен. А ежели так…

– А я и сам уеду, сеньоры! Вы только, падре Хуан, прикажите завтра утром каравеллу через бар пропустить.

…Вся стража морская ему, сеньору архидьякону, подчиняется. На то и расчет у меня был, потому и к нему, к дону Фонсеке, пришел. Иначе нипочем идальго моему из Гвадалквивира в море-океан не выбраться.

И снова друг на друга они поглядели.

– Пропустить-то можно, – раздумчиво молвил падре Хуан. – Да только куда ты собрался, разбойник?

– А я, кажетс-ся, понял, – улыбнулся его сиятельство. – Доберешьс-ся до Терра Граале, Игнас-сио, не забудь вес-сточку подать!

Вздрогнул я даже от улыбки этой. Все помнит, не забыл!

– Да не доберутся они, потонут, – поморщился сеньор архидьякон. – Хотя… Все лучше, чем с итальянцем этим, с Кристобалем Колоном, договариваться. Только ведь не так важно, как каравелла доплывет, важно, куда вернется! Да и вернется ли?

Отвечать не стал я падре.Тут отплыть бы, да подальше!А вернуться – будет видно.Ничего мне не сказали,Подождали, дверь открыли,Проводили по ступенькам…Ох, и плохо же смотрел онМне в затылок, дон Фонсека!Только я не обернулся,Хоть и тошно стало что-то.Отпустили? Дали волю?Или бросили наживкой —Прямо в омут, чтоб вцепились,Челюстями въелись в мясо?Никуда крючок не делся,И висишь на нем ты, Начо!Вышел я, вздохнул глубоко —И ударила гроза!

ХОРНАДА XXXIX. О том, как отплыли мы из славного города Севильи

Грохотало всю ночь. Грохотало, гремело, трещало, выло. Рвали белые молнии небо – спасайся кто может, добрые севильянцы!

Спаслись. Вымел ливень Севилью – начисто. Вместо народца ночного, по улицам шастающего, – воды потоки. Где по щиколотку, а где и по колено. Еще часок – и поплывет город каравеллой без палубы, лови его потом!

Только Хиральда-Великанша на месте. Громадная, словно подросла даже в эту ночь грохочущую. Нависла над улицами, колоколами гремит. Не звонари стараются, нет их, попрятались. А зачем им руки трудить, ежели ветер подсобить спешит?

Бом-м-м-м! Бом-м-м-м! Бом-м-м-м-м!

И не поймешь даже – бесы ли на волю вырвались, добрым католикам на погибель всеконечную? Или напротив, кончилось долготерпение у Господа нашего? И в самом деле, сколько же терпеть можно?

Сечет ливень, ветер по улицам Эрмандадой носится, лупят молнии, гремит Хиральда.

Бом-м-м-м-м-м! Бом-м-м-м-м-м!

– Мы догадывались, Начо, – кивнул сеньор Алессандро Мария Рохас. – Мы стали очень осторожными. Тот парень, которого вы послали в Саару, рассказал, что к Калабрийцу приезжали какие-то весьма подозрительные монахи. Я хотел сам поговорить с лодочниками…

Не понадобилось – вовремя я нашел толстячка. То есть не вовремя, конечно, раньше следовало.

…Ас другой стороны – не следовало, пожалуй. Предупредил – и всполошилась бы Супрема, придумали бы фратины позорные еще какую-нибудь пакость. А так – не успеют.

– Весьма! – усмехнулся сеньор лисенсиат, в окошко кивая. А за окошком – патио знакомый, водой залитый, хоть вплавь пускайся. – Повезло, Начо! Может, и вправду Господь гонимым помогает. Пока все попрятались, мы тоже спрячемся. Ежели убегут все вместе – те, кого Супрема ищет, Торквемада победу праздновать станет, на всю Кастилию звон поднимет, на всю Испанию. Убежали – вину признали, стало быть. Иначе мы поступим…

Как – не говорит, да я и не спрашиваю. Умен толстячок, сообразит!

– Очень хорошо, что вы зашли, Начо. Вам тоже скрыться следует. Вам – и Дону Саладо. Они не пощадят…

Поглядел я в окошко, на небо, от огня белое, на двор, воды полный. Поглядел, вздохнул. Это уж точно – не пощадят! Торквемада не доберется – дон Фонсека клешни на горле сомкнет. А не он – так его сиятельство булькающее.

– Помните, Начо, мы говорили, что Старая Кастилия уходит навсегда? Наша Кастилия, веселая свободная земля, где не было рабов, где каждый был благороден, где король считался лишь первым рыцарем, ведущим народ на бой с проклятыми маврами…

– А по дорогам идальго странствующие шастали да великанов гоняли, – кивнул я. – А в драке лежащих не били. И кошельки в карманы всякие не прятали…

Усмехнулся сеньор Рохас, дернул усиками тонкими. Горькая усмешка получилась!

– Может, и не было никогда такой страны, но мы верили в нее, все верили – от короля до последнего пикаро. И вот она уходит. Это не изменишь, но только сейчас становится ясно, ЧТО идет на смену.

Промолчал я – о чем спорить? Не мастак я красно болтать, но и у меня ясность на сей счет имелась. Вон, молнии лупят – не перестают! Не иначе Ангелы Наказания над Севильей собрались. Эх, пораньше бы!

– Быть может, Кастилия покорит Европу, найдет дорогу в Индию, откроет земли за морем-океаном, станет первой державой мира. Может, мы будем ходить по золоту и на золоте умываться. Но какой ценой, Начо? Чем заплатим за это? И что принесем другим – жестокость, алчность, фанатизм? Сожженную Землю?

Вздохнул я, затылок почесал. Ну его, такие мысли!

– А может, еще обойдется, сеньор? Сошлют Торквемаду в монастырь, зелененьких обратно на Сицилию отправят, а его сиятельство де Кордова сам дойдет – или голем придушит, или бесы уволокут?