Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке
Шрифт:
Это была ещё более ответственная работа, тем более что учёный мог располагать лишь небольшим набором старой аппаратуры и несколькими техниками-самоучками. Не сорвать программу Куваеву помогло то самое «вятское упрямство». Из отчёта Олега Михайловича о работе Чаунской рекогносцировочной геофизической партии за 1959 год: «Заброска партии началась 25 апреля тракторами… Основные затруднения заключались в отсутствии транспорта, поэтому первоначально рейс намечалось выполнить пешком. Однако в последний момент всё же удалось нанять собачью упряжку, и рейс по льду Чаунской губы был выполнен на собаках… Наступившая в первых числах июня распутица вынудила прекратить работы… Для производства повторного рейса вертолёт не явился, и после 6 дней ожидания было принято решение отправиться к месту летних работ пешком, с переносом самых дефицитных грузов на себе. Этот рейс протяжённостью 110 км занял 8 суток, ввиду чрезвычайной трудности перехода по весенней тундре… Сплав по рекам Угаткын и Чаун проходил в условиях острого
В записных книжках Куваева находим детали, не попавшие на страницы отчёта.
13 июня
Отъехали от базы на 6 км. Сильный ветер, захлёстывает волна. Из-за поломки мотора пристаём к берегу. После шестичасовой возни с мотором плывём дальше.
16 июня
Снег. Ветер. Продукты распределены на 3 дня. Норма выдачи сахара: кусок в день, галет: по три штуки на обед. Много уток…
20 июня
Люди предельно устали, по нескольку минут стоят по пояс в ледяной воде, и только окрик заставляет двигаться дальше.
2 июля
Перемеряли продукты. 37 кружек гречки, 15 заварок макарон. Хлеб кончился. С самого начала по 0,5 лепёшки на человека. Сахар кончается. При экономии можем протянуть 10 дней.
Дождь. Ветер… Ребята в маршруте… Перевернулась лодка с продуктами… Спальные мешки пропитались водой – не поднять. Сушимся – и снова в путь. Со дня выхода не было ни одного дня с сухими ногами.
7 июля
Чуть пригрело солнце, и снова всё хорошо. Утром плыли, температура была +3°. Ветер тянет лодку назад, против течения, и от мокрого весла невообразимо стынут руки. Пухнут пальцы. Мокрые ноги сводит, и спина болит. Но днём стих ветер, пригрело солнце, и опять всё хорошо. Плывём дальше. Радостно причалить лодку и бежать по косе, собирая дровишки на «чифирок»!
16 августа
Солнце печёт. Вот так август! И нерпы высовывают любопытные обтекаемые головы из воды. Глаза будто подведены для красоты тушью.
25 августа
Опять крепчает (в который уже раз!) ветер. Скажу прямо: страшно в темноте на волнах в такую погоду. Чтобы немного отвлечься, прошу Мишу спеть что-нибудь. Потом надумали вскипятить чай. Налили в ведро воды, на ведро – миску с бензином и сверху чайник. Всё это повесили на вёслах поперёк бортов. Граммов 400 бензина хватило, чтобы чайник закипел.
Отдельный сюжет – упомянутая в отчёте история с собачьей упряжкой: в колхозе собак не оказалось, и Куваев на лыжах пробежал 15 километров от базы партии в Усть-Чауне до землянки охотника Василия Тумлука в устье реки Лелювеем: «Тумлук, низкорослый и сутуловатый, как большинство тундровых охотников, отлично говорил по-русски… Дать собак он отказался наотрез. Это было в общем-то справедливо, так как я сообщил ему, что в жизни не ездил на собаках. Ехать со мной он также не хотел, ссылаясь на занятость хозяйством. Я извлёк содержимое рюкзака. Но через час добился лишь того, что Василий Тумлук стал считать меня неплохим человеком и потому подробно объяснил, почему нельзя ехать…
– Собачки устали, – объяснял Василий. – Длинный сезон, всё время в работе. Сейчас весна. Тяжёлый снег. Длинный перегон.
Но ехать всё-таки было надо. И где-то во втором часу ночи Тумлук с этим согласился…»
Куваев заносит в записную книжку клички собак, записывает чукотские выражения… С Тумлуком они добрались до Айона, пройдя за сутки 90 километров. Обратно тронулись другим, более длинным маршрутом. «Этот затяжной беспрерывный рейс продолжался около тридцати часов. После него собаки и мы два дня отлёживались и откармливались. Аня, жена Тумлука, кормила нас рыбьими брюшками, собак – обильно сдобренной жиром манкой. Нерпичьим жиром я мазал лицо, которое обгорело на весеннем солнце и воспалилось. Через два дня Тумлук сдал мне в аренду упряжку из шести собак, нарту, немного корма, подарил кухлянку, и я начал работать самостоятельно, без каюра, решив сделать как можно больше маршрутов, пока держится лёд на губе», – вспоминал Куваев.
В те дни, когда партия напрасно ждала вертолёта, Куваев впервые увидел розовую чайку, о которой он потом будет столько писать. Впервые эту птицу добыл английский мореплаватель Джон Росс в 1823 году на полуострове Мелвилл в Канаде. Нансен заявлял: «Я готов раз увидеть розовую чайку и умереть». Редкая птица стала символом Арктики. В 1904 году зоолог Сергей Бутурлин нашёл гнездовья розовой чайки в Нижне-Колымской низменности, и долгое время считалось, что она гнездится только там. Но гнездовья обнаружились и прямо у базы куваевской партии – Олегу их показали местные рыбаки: «Мы отошли от базы не больше километра. Низовья Чауна изобилуют мелкими тундровыми озёрами…
Мы остановились у ничем не примечательного озерца. Стая маленьких чаек кружилась над нами. Ей-богу, я не видел в них ничего особенного, необычным был только полёт – чайки кружились в неровном, изломанном полёте и совсем нас не боялись». Рыбак застрелил одну из птиц, и она легла на ладонь Куваева: «Перья на груди были окрашены в нежнейший розовый оттенок. Такой цвет иногда приобретает белый предмет при закате солнца. Клюв и лапки были яркого карминно-красного цвета, верхняя часть крыльев, особенно плечи, жемчужно-серого или, скорее, голубоватого оттенка, и вдобавок шею украшало блестящее, агатового цвета ожерелье» (птица эта не в прямом смысле розовая, как фламинго; речь скорее о тонком «закатном» оттенке груди и брюшка, в полёте эту розовость разглядеть непросто). Олег дал себе слово никогда не убивать эту птицу. В 1964 году он вновь встретится с ней в низовьях Колымы и сделает осторожное предположение о том, что ареал розовой чайки расширяется. В 1986 году журнал «Вокруг света» сообщил о новых находках гнёзд розовых чаек на востоке Таймыра, в низовьях Лены, в Гренландии, на Камчатке… Розовая чайка, один из любимых куваевских образов, – это не синица в руках и даже не журавль. «Люди, видевшие её, навсегда заболевали двумя болезнями: противоестественной тягой к полярной стуже и отвращением к суете обыденной жизни», – говорится в «Тройном полярном сюжете» Куваева (сначала эта повесть, первый вариант которой написан ещё в 1961 году, называлась «Розовая чайка», затем она выходила как «Птица капитана Росса»). Прототипом главного героя повести Сашки Ивакина, которому, как уже говорилось выше, Куваев дал девичью фамилию матери и часть собственной вятской биографии, стал Альберт Калинин – «приятель по… скитаниям в тундре и по льду, собутыльник и партнёр по беспутствам» («Идеальный спутник. Сильный и, главное, спокойный», – характеризует его Куваев во время полевого сезона 1959 года в записной книжке).Интересно, что в этой повести (имеющей некоторые параллели с каверинскими «Двумя капитанами»), помимо розовой чайки, появляется целый ряд героев, мелькающих в других произведениях Куваева: чукотская девочка Анютка, «авиационный циркач» с репутацией аварийщика – бортмеханик Витя Ципер (возможный прототип – Виктор Михальченко), бичеватый Васька Феникс…
Не менее ценным для Куваева было пройти по местам, впервые описанным в середине XVIII века полузабытым мореплавателем Никитой Шалауровым – «доброй памяти отчаянным человеком». Эта фигура (как и другие здешние первопроходцы – например, Михаил Стадухин) притягивала Куваева не меньше розовой чайки.
С острова Айон после месячной работы возвращались на полуфанерной лодке-«утюге»: «Последним приключением этого года был шторм, который застиг нас перед мысом Горбатым. Мотор наш окончательно перестал уже тянуть, и, чтобы ускорить дорогу, ещё на острове мы сделали из плавника мачту и сшили парус из джутовых мешков [5] … У берега был сильнейший накат, и втроём мы не могли бы выдернуть на него лодку сразу же, как пристанем… Аппаратуру мы спасли, но всё остальное вымокло безвозвратно». С трудом выбравшись на берег, геологи трое суток чинились и сушились у рыбаков из айонского колхоза.
5
Вот ещё часть того, говоря ахматовскими словами, «сора», из которого, пробиваясь через глазницы черепа быка-примигениуса, вырастал рассказ «С тех пор, как плавал старый Ной».
Снова процитируем отчёт о работах 1959 года: «Задачу по сбору полевого материала… партия выполнила полностью со значительно большим охватом площади гравиметрическими работами против проектной… Получены первые на Чукотке данные гравиметрической съёмки… Сотрудникам партии пришлось пройти пешком в маршрутах более 500 км, около 250 км было сделано по рекам на лодке, 500 по морю и свыше 300 пройдено на собачьих упряжках». Далее – выписка из протокола техсовета: «Результаты весьма интересны. Желательно дальнейшее проведение работ. Считаю, отчёт заслуживает хорошей оценки. Главный инженер Чаунского райГРУ Н. И. Чемоданов».
Борис Седов: «Новизна этих работ заключалась не только в первых сведениях о геологическом строении шельфа, но и в выполнении исследований со льда. Результаты этих работ не могли быть опубликованы, поскольку они были связаны с гравиметрией и помечены грифом „Совершенно секретно“».
Яков Ларионов: «Такой комплекс методов на Чукотке применялся впервые… В процессе работы проявилась связь нескольких сторон натуры Куваева. Первая – его энергия, настойчивость… Ещё во время организационного периода, зимой, зная о том, какие работы будет проводить, он самостоятельно организовал маршрут из Певека на остров Айон и провёл геофизический профиль, который потом послужил тому, чтобы все объёмы исследований были проведены своевременно и качественно… Не менее важным оказалось его умение действовать оперативно. Когда не появился вертолёт, он мог сидеть и ждать его… но Куваев решился на пеший переход… Предельно тяжёлый переход на минимальном рационе питания, затем сразу же в обратную дорогу, с середины пути – вновь жёсткое лимитирование продуктов… Но ведь весь комплекс работ завершён успешно!»