Олег Рязанский против Мамая. Дорога на Куликово поле

Распустив воевод, Олег лег спать. Длинный июньский день, догорая, угасал у дальней кромки лесистого горизонта.

Олег в эту ночь спал тяжело. У него вдруг разболелись старые раны, он стонал и просыпался. Пил воду, мучимый духотой и жаждой, снова валился на ложе. Но едва Олег смыкал воспаленные веки, как все пережитое им за прошедший день опять наваливалось на него. В горячечном забытьи Олег снова и снова видел себя бредущим по развалинам, оставшимся от Рязани. Вот Олег натыкается на мертвого боярина Громобоя, изрубленного татарскими саблями. Вот мимо Олега проносят на перекрещенных копьях бездыханное тело огнищанина Увара с отрубленной правой рукой. Вот в свежевырытую могилу опускают прах княжны Ольги, завернутый в грубое полотно. Глядя на рыдающего Пентега, Олег сам не в силах удержаться от слез…

Едва занялась заря нового дня, Олег был уже на ногах. Глаза у князя красные от недосыпания, лицо усталое, но голос звучит твердо и властно. Олег собирает свою семью в дорогу, ему будет спокойнее, если его дети переждут беду в Солотченском монастыре. Воеводы намекают Олегу, мол, неплохо бы и ему самому где-нибудь укрыться до поры до времени. Мамаева орда стоит под Зарайском, а это недалеко от села Борки. Олег сердито цыкает на своих приближенных, затыкая им рот. Олегу было важно, чтобы уцелевшие рязанцы видели его возле пепелищ, при погребении павших ратников, среди беженцев, наводнивших Борки и ближние к ним деревни, куда татары не дошли. Пусть все видят, и бояре, и смерды, что Олег не падает духом, что и в дни тяжкого бедствия он вместе со своим народом. Кто, как не Олег, вдохнет в людей, потерявших жилье и близких, надежду на возрождение многострадальной Рязани!

Разорив Зарайск, Мамаева орда подошла к окской переправе неподалеку от Коломны. Простояв на правом берегу Оки три дня, татары двинулись на юг, к верховьям Дона. Мамай не решился перейти через Оку, поскольку на противоположном берегу в полной боевой готовности стояли московские полки. Мамай привык действовать наверняка, он не хотел повторить ошибку Бегича.

И вот Олег опять объят хлопотами по восстановлению своего стольного града. Он заново переживает все то, что свалилось на него после набега Арапши полтора года тому назад. Только на этот раз картина разрушений в Рязани намного плачевнее.

Первым протянул Олегу руку помощи серпуховской князь, приславший ему обоз с хлебом. Затем из Серпухова прибыл к Олегу посол, вручивший ему шкатулку, полную серебряных монет.

Владимир Андреевич через своего посланца поинтересовался у Олега Ивановича, в чем у того наибольшая нужда, обещая оказать ему любую поддержку.

Видя, как недружелюбно встречает Олег посла из Серпухова, Клыч Савельич не удержался от упреков.

— Не дело это, княже, собачиться с соседями и родственниками, сидя на пепелище, — сказал боярин, отведя Олега в сторонку. — Нам сейчас любая подмога во благо. Владимир Андреевич всегда был к тебе дружелюбен. Будь же благоразумен и поступай по-христиански! На телеге обид и злопыхательства далеко не уедешь! За спиной у Владимира Андреевича стоит московский князь, овеянный славой побед и обладающий несокрушимыми полками. Это тоже надо разуметь, княже. — Клыч Савельич встряхнул Олега за руку. — Пора начать сближение с Дмитрием! Без союза с Москвой нам одним против татар не выстоять!

Олег досадливым жестом высвободил свою руку из цепких пальцев Клыча Савельича и раздраженно обронил:

— Опять старую песню запел, боярин. Как тебе не терпится надеть на мою шею московский хомут! Иль не ведома тебе участь тверского князя, печальная судьба ярославских и костромских князей! Ратной славы и у меня хватает. Иль забыл ты, боярин, кто разбил Тагая и Арапшу!..

— Не обманывай сам себя, княже, — нахмурился Клыч Савельич. — Ныне Мамай с огнем и мечом прошелся по твоему княжеству. А на земли московского князя Мамай не пошел. Почему? Рати московской Мамай убоялся, ибо победа Дмитрия на Воже еще у всех на слуху. Слава сей победы долго будет греметь на Руси и в Орде!..

— А рязанцам-то какой прок от победы Дмитрия над Бегичем? — сердито проговорил Олег. — У нас от чужой славы на спине соль… Мамай ведь пришел на нашу землю, желая отомстить за поражение Бегича.

Глава тринадцатая «Было прошлое, и будущее будет!»

Наступила золотая осень. Рязань понемногу отстраивалась. Смерды с утра до вечера подвозили на лошадях бревна из окрестных лесов. По реке Трубеж тянулись длинные плоты из сцепленных воедино сосновых, буковых, березовых и дубовых стволов, очищенных от веток. На плотах стояли сплавщики леса с длинными шестами в руках, орудуя которыми, они не позволяли плотам сесть на мель или приткнуться ненароком к берегу. Плоты были прицеплены длинными тросами к насадам, которые шли на веслах, преодолевая течение реки.

Большие груды бревен лежали на низком песчаном берегу неподалеку от речной пристани. Сюда причаливали плоты, здесь бревна вытягивали из реки на сушу для просушки. Над этим трудились с рассвета до заката множество княжеских и боярских холопов.

Хотя жизнь в Рязани постепенно налаживалась, все же немало горожан продолжали прозябать в нищете, ютясь в шалашах и душных землянках. Мужских рук не хватало, а женские и детские руки не всегда справлялись там, где требовалась физическая сила и ремесленное мастерство.

В бедственном положении пребывали рязанские бояре и купцы, лишившиеся почти всех своих богатств и припасов. Те из бояр, у кого уцелели загородные подворья, считались счастливчиками. У них, по крайней мере, не было хлопот с поиском крыши над головой. Большинство же знатных рязанцев были вынуждены проживать в деревенских курных избах, потеснив семьи смердов, которые вдруг оказались богаче своих господ.

Боярин Клыч Савельич со своей женой и овдовевшей дочерью устроили себе жилье в старой, вытащенной на берег ладье. Прикрыв досками и парусиной ветхую палубу судна и затыкав мхом щели в бортах, семья Клыча Савельича, по крайней мере, имела укрытие от дождя и ветра. Днем в подпалубном помещении ладьи было нестерпимо жарко, а по ночам там держалась невыносимая духота. Поэтому Клыч Савельич был рад любому пасмурному и дождливому деньку.

Однажды в гости к Клычу Савельичу пожаловали бояре Собирад и Агап Бровка. Клыч Савельич встретил их, сидя на корме судна под полотняным навесом. В последнее время у Клыча Савельича стали болеть и опухать ноги. Лекари посоветовали ему держать больные ноги в горячей воде, настоянной на крапиве и клевере. Вот и в этот вечер, перед тем, как лечь спать, Клыч Савельич прогревал ноги в ушате с горячим целебным настоем.

Поздние гости, поднявшиеся по скрипучим дощатым сходням на палубу ладьи, поздоровались с Клычом Савельичем. При этом Собирад участливо проговорил:

— Что, брат, опять боли в ногах мучают?

— И не говори, друже, — отозвался Клыч Савелич. — Кое-как ноги переставляю, с палкой хожу. По ночам не сплю, маюсь, как баба беременная.

— Лекари-то что молвят? — поинтересовался Агап Бровка, присев на низкую скамейку.

— А то и молвят, что старость ко мне пришла и хвори с собой принесла, — проворчал Клыч Савельич. — Мол, никуда от этого не деться. Кому-то на роду написано под старость глохнуть, кому-то слепнуть, а у иных ноги отнимаются.

— Какой же ты старик, тебе же семьдесят еще не стукнуло! — сказал Собирад, желая взбодрить Клыча Савельича. — У тебя и волосы почти не поседели, брат. И станом ты прям, как ясень. Бог даст, оклемаешься!

Клыч Савельич лишь досадливо махнул рукой, показав этим жестом, что от лекарей проку мало, а на помощь Господа он и вовсе не рассчитывает.

— Мы пришли к тебе вот по какому делу, брат, — доверительным тоном заговорил Агап Бровка. — У князя нашего разум помутился от гордыни и неприязни к Дмитрию Ивановичу. Князь козельский и князь серпуховской прислали Олегу деньги на возрождение Рязани из пепла, токмо сие серебро тратится неразумно.