Олег Верстовский — охотник за призраками

Потом мы лежали, уставшие рядом и Милана водила пальчиком по моему позвоночнику. Так вперёд до шейного позвонка, спускаясь ниже, ниже, до копчика.

— Да, теперь вижу, что ты мне не изменял.

— Это почему? — я приподнялся на локте и взглянул на неё с улыбкой.

Потом перевернулся на спину, заложив руки за голову, бездумно вгляделся высокое белёсое небо и громоздящиеся там, словно груды собранного хлопка, облака.

— Жадный слишком. Истосковался по женскому телу, бедняжка.

— А ты знаешь, как тоскуют мужики по этому?

Повернул к ней голову, стараясь нацепить на лицо маску недовольства, но получилось у меня это плохо. Просто потому что пребывал в такой не передаваемой никакими словами неге, когда всё вокруг кажется чудесным, а душу заполняет лишь сладкая радость.

— Да уж знаю, — без тени стыда, с улыбкой, сказала Милана, потрепала меня по волосам. Провела опять пальцем по лицу, шее, груди, сделала петлю, вернулась.

Я вскочил, прошёлся по полянке, по щиколотку утопая в траве, которая приятно холодила, щекотала ступни, уставшие от тесных ботинок. Чудесный запах нагретой коры, капли воды на шершавых листьях осины. И неяркий свет, пробившийся сквозь гладкие ярко-зелёные листочки молодой липы.

Но тут я услышал странный шум, который мог создавать только человек. Бросил взгляд на Милану. Расслабленно, раскинув руки, она млела, подставляя всю себя под лучи солнца. Полюбовался на красивой формы колени, тонкие щиколотки и маленькие ступни, которые всегда сводили меня с ума.

Прошёлся вглубь густых зарослей. Шум нарастал, потянуло дымком от костра, жареной колбасой или сосисками. Тонкий звон стекла — водочку распивали ухари. Я подошёл ближе.

— А всё же знаешь, Борька, странно всё это, — услышал я мужской, шепелявящий голос. — Откуда это дерьмо взялось-то? А?

— Та що ти заладив, бл…?! Грязюка там опосля дождя! — с хохляцким акцентом воскликнул второй. — Вот и выхлюпалась. Давай краще выпьем, — голос мужика показался знакомым. Я ощущал, что знаю его, но не мог припомнить, где мог слышать. Но почему-то внутри рефлекторно начал расползаться предательский страх, запульсировал на уровне солнечного сплетения. — Да, бл… так ей и надо, курве этой!

— А вот знаешь, я ведь потом это… подошёл ближе к этому фонтану, — вкрадчиво продолжил первый мужик.

— И що?

— А оттуда серой разило! Вот хошь верь, хошь не верь.

— Сирой? Пекло там понимаш? — Борька гоготнул, жадно выхлебал стакан и шумно срыгнул. — А ти мало не обисрався?

— Вот не веришь ты, паря. А я тебе верную вещь говорю. Я работал вместе с Верхоланцевым. На его картине, — и тут я превратился в слух, вжался в бороздчатый толстый ствол старой липы, а липкие листочки противно обволокли меня. — И так ведь Милана эта Рябинина играла. А там такая хрень была. Во-первых, актёра убили. Во-вторых, чертовщина какая-то происходила постоянно. И все из-за этой. А теперь она здесь играет, у Романовского. А он взял на главную роль жёнушку свою, а не Рябинину. Вот она и мстит.

— Х..ня! — вынес вердикт Борька. — Полная.

Я отшатнулся, винтовочным выстрелом сухо прогремел сломавшийся под ногой сучок. И я быстро вернулся к Милане. Она обеспокоенно привстала, прислушиваясь у шуму. Сквозь густой кустарник кто-то ломился.

Разошлись ветки. Вот они. Один поменьше, щуплый с унылым вытянутым лицом и грустными глазами брошенной собаки. А второй. Я замер. Длинный, с квадратной челюстью, оттопыренными ушами. Глубокие грубые складки залегли над переносицей. Надвинулся на меня. Это был тот же самый мужик из моих американских видений. В точности! Тот самый, который захватил в заложники Люка, а я спас его. В голове помутилось и я лихорадочно поискал вокруг подходящее оружие. Здоровенный сук подвернулся под руку.

— Борька! Узнаешь меня? Я из Москвы недавно приехал! — вырвалось у меня. Я постарался как можно шире и счастливее улыбнуться. — Жил на Кутузовском, дом двадцать три! Корпус два.

Он побагровел, сощурился, и пошёл на меня. Губы шевельнулись, показалось, что он пробормотал: «Стэнли, ублюдок, убью».

Хрясь! Тяжёлый сук обрушился прямо на лобешник Борьки. Я замахнулся и приложил ещё раз. Амбал зашатался, как пьяный и, раскинув длинные руки, рухнул на спину.

— Ты чо сделал? — запричитал второй мужик. Лицо у него сморщилось. — Мы разве приставали к вам? Просто шли… Вставай, паря, — протянул руку привставшему Борьке.

— Ты ох. ел? — Борис присел и уставился на меня, выставив вперёд квадратную челюсть. В глазах не было злости, лишь недоумение. — Я тебе чипав?

— Извини, Борис, — от стыда был готов сквозь землю провалиться. — Не разглядел.

— Забирайтеся отседа, поки я тебе не доклав, — сильно шатаясь, как при сильной качке, он встал во весь свой огромный рост, осторожно дотронулся до шишки на лбу. Та вспухала прямо на глазах.

Я вернулся к Милане, быстро стравил воздух из матраса и кое-как засунул в рюкзак. Она недоуменно смотрела на меня, но молчала, не расспрашивала. Взяв под руку, я как можно быстрее потащил её с поляны.

А потом мы сидели в том же трактире на берегу реки Нары, куда ходили как-то с Норой. На втором этаже на деревянном балкончике с резными балясинами. Отсюда по-прежнему открывался великолепный вид на крутой изгиб реки, пологие берега которой заросли густым лесом. Рассекали волны прогулочные теплоходы, оставляя за кормой белый бурунный след. И солнце напоследок устроило светопреставление, окрасив облака над горизонтом в буйный сине-алый цвет.

Мы мило болтали о пустяках, Милана деликатно не возвращалась к идиотской потасовке с Борькой. Она умела быть внимательной, и я ценил это. Подперев подбородок кулачком, вдруг спросила:

— А как поживает твой друг колдун, Касьян Кастильский. Ты навещал его? Как он?

Я вздрогнул, едва не выронив вилку из рук. Касьян! Нора сказала, что мне нужно обратиться к более сильному экстрасенсу, чем она. А Кастильский был самым подходящим кандидатом. Лучше не найти! Я звонил ему с месяц назад, поздравлял с праздниками. Выслал хороший подарок на день рождения. Он тепло поблагодарил. Но ни разу с той поры, как мы расстались, не съездил.

— Нормально вроде бы. На здоровье не жаловался. Приглашал в гости. Съездим как-нибудь, — я нежно взял Милану за локоток.

— Нет, Олег, — она вытащил свою руку из моей. — Ехать в это место… — она болезненно сморщила лоб. Поджав губы, отвернулась к реке. — Столько воспоминаний. Таких грустных. Не хочу, — она покачала головой.

Внутри задрожало нетерпение, и стало тяжело усидеть на месте. Ёрзая на деревянном стуле, словно у меня разыгрался геморрой, я с трудом выдержал милую беседу с женой. Распрощался и рванул в детдом, бросив в кейс лишь документы, прыгнул за руль своего красного «мустанга» и рванул по заасфальтированной бетонке М2 «Крым» в Москву. Уже начало темнеть, мимо проносились заброшенные деревни, бескрайние поля, обрамленные на горизонте мрачной грядой леса. Одновременно я лихорадочно искал подходящий рейс. Курортный сезон, я мог не купить билет перед самым отлётом в Адлер. Но меня уже было не остановить.