Ольга, княгиня зимних волков
Шрифт:
– Варяг он, разбойник и убийца! В князья пролез, Велеборовичей загубил, думает, теперь ему что хочешь можно творить!
– Все наши исконные обычаи попирать, земли наши отнимать, сыновей и братьев убивать!
– Так он князь-то не настоящий! Не нашего корня!
– Что ему наши обычаи!
– Ему человека убить – что плюнуть. А теперь на пир приглашает, мириться хочет!
– Не будем мириться! – кричали подвыпившие братья. – Не продадим кровь брата нашего за горсть ногат!
– Кровью возьмем!
– Кровью!
Равдан молчал, пока старшие его мнения не спросили, но чувствовал, что его устроил
Вот только вооружать их чем… Мелькнула мысль о варяжских клинках. Сделал ли Лютояр из них настоящие мечи, как собирался? В последнюю их встречу Равдану было не до того.
Толком заговорили о деле лишь за день до княжьего пира. И теперь, когда гости и хозяева протрезвели, послышались другие речи.
– У него вон какая дружина, да все в бронях, с мечами да с топорами! А мы что? Мужиков соберем, да чем воевать?
– Погубят нас всех, как Лиджичей загубили, да Волотичей, да Горошичей. Нас перебьют, баб и детишек варягам же продадут, и все, сгинет род Озеричей.
– Свирьке-князю только повод дай! Все боится, мы опять свой волок отобьем.
– Может, сходишь, брате, вызнаешь, чего предлагает?
– Может, он с тоски было ума лишился, а теперь очувствовался?
Все понимали: невозможно, имея своего же князя кровным врагом, жить как прежде. Или мир – или война. Но как воевать с князем? Все равно что телу со своей головой, какая бы дурная она ни была. Даже и победа означает крушение нынешнего порядка. Без князя нельзя, а где другого брать?
Порешили все же пойти узнать, чем князь предлагает искупить свою вину. И уже после этого Равдан сказал, что ему нужно поговорить с отцом и его братьями без лишних ушей.
Отступать было некуда. Он не мог отпустить их в Свинческ, так и не открыв им, что они этому самому Сверкеру – сватья. Это меняло дело. Да и как отцы себя поведут, если внезапно столкнутся с пропавшей и возвращенной княжьей дочерью и узнают в ней свою изгнанную невестку-русалку?
От этой новости Краян онемел. Поначалу он сидел, выпучив глаза, и открывал рот – то ли не находя слов, то ли будучи не в силах их выдавить из пересохшего горла. Равдан стоял перед ним бледный, но спокойный. Его уже удалили из рода. Хуже с ним уже ничего не могли сделать – разве что убить сгоряча на месте.
– Все-таки правильно бабы говорили – она во всем виновата! – Немига первым обрел голос и хлопнул себя по колену.
Краян в недоумении повернулся к брату, и тот пояснил:
– Ее искали-то! Княжну искали, потому и полезли к твоей девке, за то и Шумилку… Сидела бы дома – ничего бы не было!
– Ну ты, дядька, придумал! – возмутился Равдан. Ему было не по званию спорить со старшим родичем, но он не мог стерпеть такой напраслины. – Девка-то чем виновата? Испокон веков убегом замуж идут, и если до утра не нашли – у отца уже прав нет.
– Это правда, – согласился Дебрян. – До утра не поймали – девка уже твоя. Я сам старуху мою так
брал. А мириться мы поехали к Жирковичам уже с дитем на руках. И деды так делали. Так что здесь ты, Немига, парня не вини. Нельзя винить…– Так разбирать надо, кого берешь!
– Ха! – Дебрян даже развеселился. – Сразу видать, что ты, брате, давненько молодым не был! Где там разбирать, на Купалиях? Увидишь девку хорошую – бери да волоки за куст, куда там разбирать! Пока разбирать будешь да выспрашивать, кто ей мать-отец, ни с чем останешься! То-то твои лопухи который год все разбирают!
– Меня мать послала за женой и без жены наказала не возвращаться, – добавил осмелевший от поддержки Равдан. – Верно, говорю, отец? Ты ведь сам грозил меня в лес к вилькаям насовсем согнать, если не приведу жену с Купалий? Грозил?
– Грозил, – наконец выдавил из себя Краян. – Ох ты, сыне… ну ты мне и дал леща… Опомниться не могу… Это вот… Эта у нас… за матерью ходила… кисель варила… блины пекла… которой я материну рухлядь отдал… это была княжья дочь?
– Где ж тебя подобрали такого? – продолжал негодовать на братанича Немига. – С самого детства от тебя покою нет! То одно учудишь, то другое! Лучше бы навек в лесу остался! Лучше б ты… и правда русалку мокрохвостую из реки проволок, чем княжну!
– Ты на сына моего сноп не роняй! – возмущенно обернулся к нему Краян. – Своих поди поучи! А он чем виноват, что девка не простая оказалась? Она мне хорошей невесткой была. И матери… как за своей ходила. Мать сама велела ей укладку всю отдать. А мать знала в людях толк!
Убежденность, что Уксиня заступилась бы за сына и невестку, подсказала Краяну, как быть. Он унял Немигу, который в досаде хотел найти виноватого поближе, и велел братьям думать, как же теперь быть.
Ясно было, что это нежданное родство с князем ужасно все запутало! Но и выносить это на общий совет родичей Краян не решался. Поднимется шум до небес. И к чему это приведет сейчас, когда они и так находятся в кровной вражде со Сверкером – своим сватом!
– Ох, мать, мать! – едва не со слезами взывал Краян к ушедшей от него Уксини. – Только у тебя мудрости бы хватило эту опару развести… А тут думай, как знаешь!
– Свой-то ум ты с бабой не похоронил, – ответил угрюмый Немига. – Мой при мне, а ты как знаешь…
Поуспокоившись, братья пораскинули умом. Девушка была уведена с игрищ, пошла за женихом по доброй воле, и родичи не вернули ее не только до наступления следующего утра, но аж до зимы. Над ней был проделан обряд вхождения в род Озеричей. По дедовым обычаям, Ведомила дочь Сверкера теперь принадлежала Озеричам, и даже родной отец более не имел на нее никаких прав. Выходило, что беззаконным похитителем молодухи теперь является как раз Сверкер. К внушительному перечню обид на него добавляется еще одна, не менее других весомая.
Но столь же очевидным было то, что Сверкер, доведись ему обо всем этом узнать, обвинит Озеричей в похищении дочери. Прежняя вражда дополнится новой, и война станет единственным выходом.
– Но он ведь правда украл мою жену, – тихо напомнил Равдан. – Неужели мы так оставим?
– А ты хочешь с ним воевать? – спросил отец с безнадежно огорченным видом. – Коли она княжна… а не русалка… если князь отдал бы ее, мы бы ее приняли в род назад. Живите. А не отдаст – воевать за нее мы не в силах.