Ольховая аллея. Повесть о Кларе Цеткин

Теперь они уже вступили в другой этап беседы: практический. Обсуждали проект тезисов о коммунистической работе среди женщин. Клара ощутила мощную поддержку своей позиции. Ведь ее мысли о специальной работе среди женщин многими встречались в штыки.

Было видно, что Ленин хотел сказать еще что-то, но Клара заметила какую-то перемену в обстановке. К ним уже дважды стучались, и Ленин, хотя и не прерывал разговор, но посмотрел на дверь озабоченно.

Клару тронуло, что, прощаясь и помогая ей надеть ее по-европейски легкое пальто, Ленин с искренней заботой заметил, что «Москва — не Штутгарт», надо одеваться теплее.

Клара вспомнила, что при каждой встрече он никогда не забывал спросить о ее сыновьях, и женским чутьем она угадывала в этом настоящий интерес к ее человеческой судьбе.

Дождь не шел больше, солнце, уже на исходе, положило косой луч на зеленую лужайку.

Девушка, провожавшая Клару до ворот Кремля, широколицая, в красном платочке на гладко причесанных волосах, поглядывала на Клару со сдержанным любопытством. Остановившись у выхода, она обратилась к ней по-немецки:

— Отсюда вам совсем недалеко до гостиницы. Вы знаете дорогу? — Она говорила осторожно, но правильно. У нее, несомненно, был хороший учитель и — никакой практики.

— Вы учили немецкий язык в школе? — спросила Клара, тоже стараясь четко выговаривать слова.

Девушка засмеялась:

— Нет, я училась в школе только четыре года. И пошла работать на фабрику. Мы занимаемся немецким в кружке.

Клара заинтересовалась, ей не хотелось отпускать девушку.

— Вы можете пройти со мной немного по этому бульвару?

— Конечно, товарищ Клара. Это — Александровский сад.

— Скажите мне: что это за кружок, кто в нем занимается?

— Ну… — девушка подыскивала слова, — это — при клубе Трехгорки, такая фабрика…

Клара знала Трехгорку, она выступала там.

— Нас много в этом кружке. И не только молодежи.

С внезапно вспыхнувшей доверительностью она продолжала:

— Есть даже один пожилой. Он был солдатом еще в царскую войну.

Клара поняла, что эта война для девушки — уже история, как и все по ту сторону совершившейся революции.

— И что же солдат?..

— Он успевает больше всех. Хотя не очень здоров. Он был отравлен газами. И поэтому сейчас не в Красной Армии.

— И вы все занимаетесь в кружке после работы?

— Да, конечно. Три раза в неделю. Мы хотим поскорее научиться говорить по-немецки.

— Вот как? Именно говорить? А почему вы решили изучать немецкий язык? — Клара сбоку взглянула на собеседницу: ее вопрос не вызвал у нее раздумья.

— Потому что в Германии, наверное, тоже скоро будет пролетарская революция. И наверное, наша помощь тогда понадобится.

Клара молчала, и девушка добавила:

— У нас в кружке все так думают.

Клара вернулась. Она вернулась к своим друзьям, единомышленникам, соратникам. И к своим врагам. К своей борьбе, к своим тревогам. Что изменила в ней самой поездка? Что внесла в ее жизнь? Теперь, когда она вышла из ливня впечатлений, Кларе хотелось разобраться в этом.

— Эти впечатления нельзя расписать по карточкам и сунуть в картотеку, как ты любишь делать, — сказала Клара Кете Дункер. — То, что я видела, — сложно. Голод, нищета, разруха. Страдания. Как же сумма таких слагаемых дает в итоге — счастье людей?

Да, в самом деле: после того как она все видела своими глазами, она могла по совести сказать: «Я была в счастливой стране!» Но ты же видела там солдат в ботинках, разваливающихся у них на ногах. Изможденных от недоедания работниц. Главу государства, на столе которого был черный хлеб и жидкая каша. Да, все это так. Но это были не солдаты, а красноармейцы. И эти работницы говорили Кларе: «У нас все делается для детей, все, что можно. А потом…» Они видели это «потом», и оно было прекрасно. «Вот только кончится война, покончим с контрреволюцией и разрухой…» Они произносили слово «мы» с достоинством людей, которые строят свою судьбу сами. Так что же делает людей этой страны счастливыми? — Свобода!

Теперь она была солдатом Третьего Коммунистического Интернационала и выполняла его задания. Не только в Германии. И не только в женском движении.

В один из декабрьских дней того же 1920 года Клара ехала во Францию, в Тур, где происходил учредительный съезд Коммунистической партии Франции. Ей пришлось вернуться к навыкам подполья. С чужим паспортом она пересекла границу и появилась на трибуне съезда. С огромным подъемом выступила на съезде.

И опять нелегальная поездка на конгресс Итальянской социалистической партии в Милане. Клара выдает себя за актрису, приглашенную Миланским оперным театром. Свою речь на конгрессе Клара закончила словами о поддержке Советской России.

Третий конгресс Коминтерна, на котором Клару чествовали горячо и сердечно в день ее рождения, открыл перед ней новую полосу работы: она была выбрана членом Исполкома Коминтерна и возглавила секретариат по женской работе.

Международный женский секретариат забил тревогу при первых признаках тайной подготовки новой войны. И Клара Цеткин опять в пути: она ездит по странам мира. Подымает голову фашизм. Клара собирает силы для отпора этой главной опасности времени!

Глава 4

Старые люди спят мало и трудно засыпают. Даже в таком доме, словно созданном для покоя. В доме, где все устроено с великой любовью, сыновними руками — для матери.

И все же она не спит. Откинувшись на спинку кресла, прислушивается в тишине.

Биркенвердер сдался на милость глубокой осени. Последние листья, сорванные порывом ветра, падают на землю так обреченно, словно струятся желто-красными струями, которые сливаются на аллее парка в дрожащий мелкой зыбью поток, распространяющий терпкий запах тления и ржавой осенней воды.

Это была хорошая мысль: поселиться здесь, на дальней северной окраине. Биркенвердер! Ольха — любимое ее дерево, песок, нагретый солнцем. Тишина.

Дом полон тишиной, словно омут — туманом. И кажется: там, за окном, тоже стоит крепкая, густая тишина. Но это не так. Колеблются верхушки ольхи, перемещаются тени на песчаной прогалине между деревьями, беспокойство разлито в воздухе.

И ей тоже неспокойно. В этом доме, где все сделано по ее вкусу. Ее сыном. Для ее покоя и работы. Дом невелик, весь на виду: ограда совсем низкая и ажурная, — она никогда не любила высокие ограды словно что-то скрывающих, затаившихся вилл. Несколько каменных ступеней, лестница — боковая, в ней нет парадности, а есть милая данность. И поздние настурции в ящиках на площадке хорошо выглядят: оранжевые на сером камне дома. Комнаты просторны, не заставлены мебелью, полны света и воздуха. Все скромно, целесообразно, современно.

Убранство ее рабочей комнаты — как раз то, что ей надо. Письменный стол — впритык к большому, во всю стену, окну. Свет падает прямо на столешницу, и чистый лист бумаги на ней слегка розовеет в солнечном луче. Так волнующ, как обещание хорошей работы — этот чистый лист, обласканный солнечным лучом. Старинный стол-секретер, приземистый, со множеством ящичков. На полке секретера ее любимые комнатные цветы: маленький фикус со своими словно отполированными листьями и крошечный кактус, ежиком выглядывающий из горшочка. Кресло перед столом, разлапистое, удобное, располагает к работе, к тем неспешным и важным размышлениям, которые сопутствуют ей.