Олимп

К его удивлению, женщина рассмеялась. Непринужденно, без предупреждения, совсем как Сейви; недоставало разве что легкого привкуса горечи, всегда присущего веселью старухи.

– Стопроцентная вероятность, – ответила Мойра.

Возлюбленный Ады ошеломленно промолчал.

– Когда мы готовили и отсеивали новое поколение «старомодных» людей, Фердинанд Марк Алонцо позаботился о том, чтобы все мужчины этого рода получили часть его хромосом.

– Понятно теперь, почему мы такие тщедушные, безмозглые и ни на что не годимся, – кивнул Харман. – Чего и ждать от горстки сожительствующих родственников.

Три недели назад (а мнится, прошло много лет) он почерпнул кое-какие сведения о законах генетики. Вспомнилось, как Ада мирно спала рядом с любимым, пока по его пальцам, запястью, руке бежали золотые буквы…

Мойра опять усмехнулась.

– Готов одолеть остаток пути до хрустального чертога?

Чуть заостренный прозрачный купол на вершине Таджа оказался гораздо крупнее, нежели могло показаться снизу: не то шестидесяти, не то семидесяти футов в поперечнике. Здесь уже не было мраморных выступов; металлические эскалаторы, как и чугунные мостки, обрывались точно посередине, блистая под солнцем, льющимся из окон.

Харман еще никогда не забирался столь высоко (хотя он бывал и на Золотых Воротах Мачу-Пикчу, в семистах футах над подвесной дорогой) – и никогда так не страшился упасть. Глядя вниз, он мог бы закрыть ладонью весь мраморный пол Таджа Мойры. Лабиринт и усыпальница в его центре смотрелись будто вышивка-микросхема на туринской пелене. Мужчина старательно не смотрел туда, поднимаясь по самой последней лестнице на кованую площадку.

– И это все? – произнес он, кивнув на десяти-двенадцатифутовое сооружение посередине платформы.

– Да.

Возлюбленный Ады ожидал, что так называемый хрустальный чертог будет похож на прозрачный саркофаг его спутницы, однако теперь увидел, что заблуждался. «Додекаэдр», – мелькнуло в голове Хармана. Правда, это слово мужчина не вычитал, а «проглотил» в какой-то книге и не был уверен, правильно ли запомнил. Двенадцать плоских невидимых граней чертога, соединенных тонкими рамами блестящего металла, напоминающего старую латунь, составляли вместе неровную окружность. По стенам купола к подножию сооружения тянулись разноцветные провода и трубки; саму площадку занимали таинственные приборы с темными дисплеями и клавиатурой, а также вертикально стоящие тончайшие ширмы из прозрачного пластика высотой пять или шесть футов.

– Что это за место? – спросил мужчина.

– Нексус Таджа.

Активировав несколько приборов, Мойра коснулась вертикальной перегородки. Пластик исчез, его заменила голографическая панель управления. Руки женщины заплясали среди виртуальных изображений, стены купола запели низким, глубоким голосом, и к основанию хрустального чертога потекли ручьи золота – жидкого, словно волны реки.

Харман шагнул поближе к двенадцатиграннику.

– Туда что-то льется.

– Да.

– Это бред. Я не смогу войти, я захлебнусь.

– Нет, не захлебнешься.

– Хочешь сказать, мне нужно погрузиться в чертог, на десять футов заполненный золотой водичкой?

– Да.

Мужчина помотал головой и попятился, замерев за шесть футов от края металлической платформы.

– Нет, нет и нет. Я не настолько свихнулся.

– Как пожелаешь, но ты отвергаешь единственный путь обрести мудрость, – возразила спутница. – Жидкость – это проводящая среда, способная передать содержание миллиона томов, собранных в Тадже. Здесь знания, без которых не обойтись, если ты собираешься стать нашим Прометеем в битве против Сетебоса и его злого племени. Если хочешь сделаться наставником вашего народа. И если желаешь спасти свою любимую Аду.

– Да, но там вода… или как ее… Десять футов, если не глубже. А я плаваю как топор… – начал Харман.

Внезапно, хотя мужчина не слышал шагов по металлическим ступеням, рядом на площадке возник Ариэль. Маленькое полупрозрачное существо держало в руках некий тяжелый предмет, обернутый в подобие красной туринской пелены.

– О, милый Ариэль! – воскликнула женщина голосом, звенящим от восторга и обожания, какого Харман еще ни разу не слышал ни от нее, ни от Сейви за время их близкого знакомства.

– Привет тебе, Миранда, – промолвил дух и, развернув алую ткань, преподнес Мойре древнее музыкальное орудие со струнами.

«Старомодные» люди умели петь, но владели лишь несколькими видами инструментов, не говоря уже о том, чтобы делать их.

– Гитара! – Женщина-«пост» приняла диковину из рук мерцающего существа и длинными пальцами провела по струнам.

Раздавшиеся ноты напомнили Харману певучий голос Ариэля.

Дух низко поклонился и учтиво изрек:

МыС гитарой – верные рабыТвои – и музыки волшебной.Прими же ты сей дар смиренныйИ дай гармонии урок,Какого мир явить не смог,Чтоб духу радостно воспрять,Чтоб счастье вспыхнуло опятьИ солнцем пламенным взошлоИ сладкой болью обожгло.Твой принц, твой Фердинанд изволил(А бедный Ариэль исполнил)Принесть сей молчаливый знакТого, что блекнет на словах. [51]

51

П. Шелли. «Леди с гитарой».

Мойра отложила еще не умолкнувший инструмент, наклонилась к существу и поцеловала его в зеленоватый мерцающий лоб.

– Благодарю, мой друг, порой слуга, но никогда не раб. Как поживал мой Ариэль с того дня, когда я крепко уснула?

И дух промолвил:

Слезы льет луна-колдуньяВ ожиданьи новолунья,Но поверь, что АриэльТосковал еще сильней.Ты вернулась – я с тобой,Словно ангел за спиной.Скажи – на крыльях вознесу,От бурь и горестей спасу.

Мойра коснулась его щеки, перевела взор на Хармана, потом обратно – на призрачную аватару земной биосферы.

– Похоже, вы уже знакомы?

– Встречались, – проронил мужчина.

– Что было с миром, Ариэль, с тех пор как я покинула его? – спросила дама, опять отвернувшись от человека.

И призрак отвечал:

Мир менялся, как рекаМорщит гладь от ветерка.Только испокон вековЯ тебе служить готов.

И уже не столь официально, словно завершая некий торжественный ритуал, прибавил:

– А ты, моя леди, как ты чувствуешь себя, заново родившись в нашем мире?

Видимо, настала очередь Мойры изъясняться размеренным, церемонным тоном, какого Харман ни разу не слышал от Сейви:

Заброшенный, печальный этот храм —Все, что оставила война титановС мятежными богами. Этот древнийКолосс, чей лик суровый искаженМорщинами с тех пор, как он низвергнут, —Просперо изваянье; я – Миранда,Последняя богиня этих мест,Где ныне лишь печаль и запустенье… [52]

52

Изменённая цитата из поэмы Д. Китса «Падение Гипериона». Перев. Г. Кружкова.