Олимпиада

— Сегодня было так весело, Лили! — проговорила Кристина, подойдя ко мне и Джеймсу. Поттер тяжело вздохнул, отвернувшись, а я мечтала поскорее оказаться возле Слизеринцев. — Скажи, отчего же ты не купаешься? Не умеешь?

Я бросила на Мерс холодный взгляд, пытаясь успокоить внутри ярое желание просто выбежать из комнаты и найти чёртова Лунна, чтобы узнать, как там Харли.

— Или ты стесняешься себя? — подала голос Маргарет, отчего я резко вздрогнула. Что, простите? Я посмотрела на Саймон долгим и холодным взглядом, пытаясь вложить в него всё своё презрение, но сладкая улыбка на глазах девушки говорила, что ничего у меня не вышло. — О, кажется, я попала в цель!

— Не мели чушь, — я развернулась на сто восемьдесят градусов и удивленно посмотрела на Поттера. Джеймс устало потирал веки и не смотрел ни на кого. — Она не купается, потому что не любит большое скопление людей в воде, да и к тому же Сириус тоже приложил к этому факту руку.

Откуда он мог знать это, я не понимала. Видимо, Джеймс оказался намного наблюдательней, чем казалось на первый взгляд. Так, значит, выходит, что всё это время он не обращал внимание на Кристиан, а всегда исподтишка поглядывал на меня. Я победно улыбнулась, бросив взгляд на поникшую Мерс и пошла в сторону мужских спален, придумывая, что бы можно было сказать в свое оправдание. Правда, когда я уже стояла у деревянной двери, вся решительность куда-то испарилась, а смятение накрыло меня с головой. Что если они не хотят со мной разговаривать? Или за это время произошло что-то настолько серьезное, что им не до меня? Я мялась у входа, бросая мимолетные взгляды, боясь, что Джеймс может заметить меня, и тогда всё наше более-менее приемлемое общение падёт в лету.

Я гипнотизировала дверь, надеясь, что она каким-то чудом откроется, а моя решительность превращалась в пепел на глазах. Я тяжело вздыхала, отсчитывая минуты своего бездействия и хотела незамедлительно уйти, но странный страх за Харли заставлял меня стоять здесь и ожидать непонятно что. И поэтому, наверное, где-то на сто восьмидесятой секунде моего ступора, дверь резко открылась и я нос к носу столкнулась с Люисом. Парень хмуро оглядел меня со всех сторон и молчаливо попыталась обойти, но я уверенно перегородила ему вход.

— Почему ты такой хмурый? Что случилось? — не унималась я, перекрыв ему путь своей рукой. Лунн чертыхнулся полушепотом и грозно поглядел на меня, сверкая своими зелеными глазами.

— Мерлин, Эванс, ты можешь хоть иногда не совать свой нос в чужие дела? Неужели так не ясно, что тебе не рады или ты понимаешь только напрямую? — Люис обессиленно взмахнул рукой, а я почувствовала, как сердце внутри сильно-сильно бьётся. Его слова были настолько обидными и одновременно правдивыми, что мне захотелось, невыносимо сильно захотелось накричать на него. Я резко отошла от него, пытаясь передать всем своим существом обиду и негодование.

— А чем ты лучше меня Люис? Сначала втаскиваешь в это дело, прося о помощи, а потом пытаешься огородить Вайт от общения со мной, — я скривилась на секунду, вспоминая наше взаимодействие всё это время. Во мне в момент вспыхнула вся обида на него, потому что я действительно не понимала, чем же так не угодила ему. — Почему ты меня так ненавидишь, даже после того, как я помогла тебе, хоть и не должна была? Если ты не заморачиваешься над чистотой кровью, то чем же я так плоха?

Люис расхохотался. Так горько, что мурашки прошлись по моим рукам. Было уже плевать, заметят нас или нет, услышат или вмешаются. Я стояла и просто падала в пропасть, которую вырыла сама, наблюдая за тем, как Слизеренец почти захлебывается от своих эмоций. Лунн откашлялся, а потом подошел ко мне чуть ближе, так, чтобы я видела только его глаза и медленно проговорил.

— Мерлин, люди, почему вы всегда думаете, что проблема в вас? — он внимательно вглядывался в мой пустой взгляд, а я ощущала себя настолько глупой сейчас, что хотелось провалиться сквозь землю. — Нет, Эванс, проблема не в тебе, а в нас. Ты ещё не поняла, в какое дерьмо вляпалась? Нет? Тогда я тебе расскажу, а потом, когда, наконец, поймешь, какая ты неимоверная идиотка, запомни — пути назад уже не будет.

Он резко схватил меня за руку, и не успела я опомниться, как Люис, громко хлопнув дверью, завел меня в свою комнату. Лунн отпустил мою руку, заставив тем самым сесть на кровать и начал перерывать ящики стола в поисках чего-то. Изорванные и покрытые пятнами письма падали к моим ногам, как пыль, пока Люис метался в агонии. Следом за исписанными конвертами падали черно-белые колдографии, местами тоже чуть помятые и изорванные, а потом он достал большой снимок, сделанный, наверное, лет двенадцать назад в каком-нибудь богатом доме, откуда на меня смотрели маленькие дети.

— Нам было пять лет, когда мы впервые познакомились друг с другом, — начал Люис, и в этот момент я поняла, что найду ответы на все свои вопросы. — Бал, танцы, яркий свет. Мы были маленькими детьми, разодетыми в богатую одежду и не смевшими даже улыбнуться, — Лунн оскалился так отчаянно и горько, что я была готова заставить его замолчать. — Многие думают, что быть аристократом весело. Приемы, светские раунды, деньги, известность. Ни черта, Эванс. Абсолютно нет, потому что если ты аристократ, то это значит лишь одно — за тебя расписали твою жизнь, пока ты был ещё в утробе. Ты не имеешь права выбирать свою судьбу. Не имеешь права жить или пытаться принимать решения самостоятельно. Ты даже факультет выбрать не можешь, потому что погряз в этом замкнутом круге ещё с младенчества, и любое неповиновение будет отомщено или выбито из тебя непростительными заклинаниями.

Люис вздрогнул на секунду, нервно сглотнув, и я в ужасе уставилась на некогда непоколебимого Слизеринца. Всё вокруг излучало боль и напряжение, а наэлектризованный воздух давил на легкие. Я дрожала всем телом, понимая, хорошего конца здесь никогда не будет.

— Есть, конечно, исключения, — тихо продолжил он, глядя пустым взглядом куда-то сквозь меня. — Сириус Блэк, например. Но у него было то, чего никогда не было у нас — характер. Всё-таки Блэк, знаешь ли. А ведь тогда мы с ним общались. Даже хорошо, если быть точным, — Лунн замолчал на мгновение, предавшись своим воспоминаниям, а потом продолжил. — Мы были самыми лучшими друзьями: я, Коул и Харли Вайт. Я помню, как она придумывала разные шалости, подстрекала нас на них и при этом так невыносимо улыбалась. Она думает, я не вижу, как вымученно она светится, насколько её улыбка жалкая и шаблонная. Она думает, что я живу в радужном мире и верю, что она будет жить, — Лунн запустил руку в волосы и сморщился от боли и ярости, пнув стул со всей дурью. — Но она умрет, Лили. Ты понимаешь, ей осталось совсем чуть-чуть, и это убивает меня. Я столько лет ждал нашей встречи, что не готов потерять всё в одночасье!

Он смотрел на меня с яростной болью, а я была не в силах сказать хоть что-то. Люис замолчал, резко нагнулся и подобрал стопку писем, задумчиво поглядывая на них. Что-то изменилось в его лице. Лунн внимательно глядел на грязные конверты и я слышала, как утихает его сердцебиение. А потом он встал, быстрым шагом подошел ко мне, плюхнулся рядом и протянул конверты. Я дрожащими руками приняла их и с округлившимися глазами вычитывала в поле адресата имя «Харли Констанция Вайт».

— Что…что это всё значит? — осипшим голосом прошептала я, смотря на него во все глаза. — Я не понимаю, Люис.

— Нам было пять лет, Лили, когда мы впервые встретились, — повторил он, пустым взглядом глядя на меня в ответ. — Я, Коул и Харли настолько нуждались друг в друге, что мы начали общаться. Писать друг другу письма с множеством грамматический ошибок, ходить друг другу в гости и поддерживать статус аристократии. Мы были не разлей вода. Мы были командой. И тогда я впервые почувствовал это странное чувство влюбленности. Я смотрел на маленькую, нескладную ровесницу, понимая, что отношусь к ней не так, как отношусь к друзьям. Нет, это была не любовь, это была просто глупая детская влюбленность, но она осталась в моем сердце навсегда. И я так сильно привязался к ней, что часто пытался удивить, выучивая назубок магловские стихи, которые находил у сестры под кроватью. Всё это казалось настолько долговечным, а длилось всего года два.

Люси вновь умолк, всматриваясь в черно-белые колодографии, а я перебирала потрепанные конверты, ощущая себя частью чего-то странного. Когда мой взгляд упал на Люиса, я тяжело вздохнула, сжав его руку, будто бы говоря, что мне очень и очень жаль. Только моя жалость здесь была ни к чему, потому что он пропитался ею сполна. И я знала это, как никто другой.

— Когда у нее нашли рак?

— Когда ей было восемь, — тихо прошептал Лунн. — Семейство Вайтов было очень древним. Оно не отличалось ни особым благоразумием, ни дружелюбием. За грехи надо платить, и Вайты поплатились. Когда Харли было шесть, умер её брат —единственный продолжатель рода. Он умер от чахотки, представляешь? Из-за того, что Вайты непомерно издевались над маглами, на их семью обрушилась череда проклятий, и каждый представитель рода умирал от какой-нибудь магловской болезни, испытывая страшные муки. Пожалуй, Харли в этом плане повезло больше всех. Она не только прожила девять лет после обнаружения её болезни, но и была лишена страшных физических болей, испытывая вместо них душевные, — Люис сжал кулаки, бросив на меня яростный взгляд, и поднял одну из фотографий, протягивая её мне. На меня смотрела Харли, которая выглядела лет на шесть моложе и Люис с Коулом, у которых на лицах был не то страх, не то боль. — Последний раз мы виделись с ней перед поступлением в Хогвартс. Она была очень грустная и задумчивая, но мы не понимали, в чем дело. Про то, что она больна мы узнали только перед самым нашим отъездом, в день, когда её навсегда должны были запереть в карцере, в обмен на ещё девять лет жизни.