Олимпия Клевская

У Олимпии даже не было времени запротестовать. Дверь комнаты распахнулась, вбежал перепуганный лакей, за ним — пристав и двое стражников.

— А вот и Баньер, — заявил представитель власти. — Я узнаю его.

— Но что вам угодно? — слабым голосом произнес бедняга.

Пристав направился к нему, пальцем указывая на него солдатам, и повторил фразу, единожды уже прозвучавшую:

— Именем короля я вас арестую!

— Да что он такого сделал? — вскричала Олимпия.

— Это дело судей, которым предстоит заняться этим господином. Что до меня, я получил приказ, и я исполняю его.

И Баньера повели прочь.

Олимпия, которую солдаты силой оторвали от несчастного, замертво упала в кресло.

Ее снедали угрызения совести из-за высказанного ею чудовищного пожелания, которое так быстро осуществилось.

Что до Баньера, он, увлекаемый стражниками, уже исчез из виду.

Он уходил все дальше, с каждым шагом утверждаясь в мысли, что виновницей его ареста была Олимпия.

Баньер ошибался.

С того мгновения, когда она сделала открытие, что любовник изменил ей, а ее утраченное кольцо попало к другой, у Олимпии не было ни времени, ни возможности обратиться к правосудию.

Зато аббат д'Уарак после разоблачения, сделанного Каталонкой, имел в распоряжении целые сутки.

И он воспользовался ими с проворством человека, которому не терпится отомстить сопернику и отделаться от него.

Иными словами, он обратился к официалу и сам изложил суть дела.

Разве не постыдно, что наперекор законам божеским и людским человек, разорвав духовный обет и добровольно взятые им обязательства, покинул Церковь, чтобы броситься на театральные подмостки?

Архиепископский викарий с живейшим пониманием воспринял эту теорему, подобным образом представленную ему.

В ответ он объявил, что нарушение обетов послушничества преступно.

Аббат д'Уарак, в восторге от того, что его мнение встретило отклик, продолжал:

— Не правда ли, скандалы получают сугубо отвратительную огласку, когда исходят от людей, призванных подавать другим добрый пример?

На это архиепископский викарий заметил, что ему особенно приятно обнаружить столь добродетельное направление мыслей в господине д'Уараке, который слывет в некоторой степени мирским человеком.

Аббат, сияя, отвесил поклон.

— Итак, вы намерены изобличить некоего греховного священнослужителя? — осведомился викарий.

— Да, сударь, — подтвердил аббат.

— И этот священнослужитель стал комедиантом?

— Да, сударь.

— Парламент изрядно ограничил наши возможности, — сказал викарий, — но правом провести расследование мы все еще располагаем.

— Ах! — вздохнул аббат д'Уарак. — Должен вас предупредить, что мы имеем дело с проходимцем, имеющим тонкий нюх: во время расследования он почует охотников и скроется.

— И как же его зовут?

При необходимости назвать имя аббат заколебался. Сердце честного человека всегда противится дурному поступку, однако зачастую такие поступки совершаются.

— Это тот самый, что играет царей в городском театре, — сказал аббат.

— А, стало быть, это Баньер? — уточнил викарий, подобно многим священнослужителям того времени весьма искушенный в театральных делах.

— Именно так.

— Э, — протянул викарий, — однако играет он недурно, мне нравится его манера декламации: благородство жеста, мерность голоса.

— Да. О, в этом смысле я нимало не отрицаю его достоинств.

— Но вы утверждаете, что он беглый послушник?

— Да, он бежал из Авиньона, от тамошних иезуитов.

— Я напишу преподобному отцу Мордону, чтобы он потребовал его возвращения.

— Хорошо! Вот только… как я уже имел честь докладывать вам, когда требование преподобного отца Морд она будет получено, Баньера и след простынет.

Викарий задумчиво поскреб подбородок.

— Мне понятно, чего вы добиваетесь, — проговорил он. — Предварительного ареста, каковой мы официально объявим задержанием в целях предосторожности.

— К вящей славе нравственных устоев, — заметил аббат.

— Ну да, ad majorem Dei gloriam! — со смехом вскричал архиепископский викарий, в котором чувствовался легкий душок янсенизма, так что при удобном случае он был не прочь бросить камешек в огород отцов-иезуитов.

Аббат д'Уарак улыбнулся, блеснув своими красивыми белыми зубами.

— Итак, вы питаете постоянный интерес к делам иезуитов? — полюбопытствовал официал, улыбаясь, как и аббат, только, увы, без зубов.

— Я пекусь обо всем понемногу, — отвечал его собеседник, — в этом отношении я следую примеру моего родича-архиепископа, который является более пастухом, нежели пастырем. Вам, приверженцам старой школы, этого не понять, вы придерживаетесь какой-либо одной главной задачи. Если бы покойный король был жив, он бы вас обвинил в арноизме и порроялизме! Для меня же быть иезуитом значит уподобиться пчеле Горация: я собираю мед с цветов правоверности повсюду, тут и там…

— Будь то даже в театре, — вставил официал с самой тонкой из всех своих улыбок.

— Если я говорю «повсюду», господин викарий, — продолжал д'Уарак, — это значит, что мне нет нужды самому писать другу моего дяди, преподобному отцу Мордону, и вы понимаете — не правда ли? — что я охотно уступлю вам возможность оказать ему эту услугу.

— Превосходно, мой дорогой аббат, и я с величайшим удовольствием готов потрудиться ради пользы господ иезуитов, если они сами проявляют стремление быть столь любезными. Преподобный отец Морд он — человек умный, он не преминет воздать нам за услугу, которую я ему окажу.

— Ну, — спросил д'Уарак, — и когда же вы намереваетесь осуществить это задержание в целях предосторожности?

— Да в любое время, которое вы сочтете уместным, господин аббат.

— Не угодно ли сделать это сегодня же вечером?

— Сегодня вечером?

— Да.

— Это возможно?

— Вполне.

— Пусть будет сегодня вечером. У вас есть какие-либо пожелания касательно способа ареста?

— О, никаких! Желательно избежать скандала, вот и все.

— Итак, мы его схватим у него дома?

— Полагаю, это было бы наилучшим выходом.

— А где он живет?

— Я в точности не знаю.

Аббату не хотелось признаваться, что ему известно, где проживает Баньер: из этого слишком уж ясно следовало, что он знает также, где обитает Олимпия.

— Ах ты дьявол! — пробормотал викарий. — Вы не знаете в точности?

— Можно справиться об этом в театре, — отважился на подсказку д'Уарак.

— Вы правы, господин аббат. Мы так и сделаем.

— И последний вопрос.

— Задайте же его.