Олома Милагричи

– Хорошо, что никого нет на улицах, – думала Кони, – Рикардо должен, просто обязан пройти незаметно и добраться до своих. Всё-таки, он ещё очень слаб. Не забыла ли Мария отдать ему лекарства и мази? – волновалась за юношу девушка.

Сейчас ей стало ясно, что она влюбилась. Какое это не похожее чувство, не сравнимое ни с чем, что она испытывала раньше. Она не могла ни о чём и ни о ком думать, кроме него. Образ Рикардо полностью захватил все клеточки её сознания. В голове прокручивалось уже в тысячный раз каждое его слово, каждый жест, улыбка. Но откуда эта грусть? Неужели большое и глубокое чувство несёт с собой страдания, а не радость? Конечно, Констанция чуть ли не наизусть знала трагедии Шекспира, Данте, Петрарки. Да, наверно, это так и есть. Любовь – это болезнь, самая лучшая болезнь, которая бывает на свете.

Констанция, действительно, заболела. Однако, у неё не проявлялись какие-либо симптомы заболевания. Температуры не было, кашля и насморка тоже. Только глаза не светились искрящимся морем. Родителям оставалось разводить руками, они не могли взять в толк, отчего их дочь чахнет. А Кони не рассказывала им причину, да и как рассказать, ведь она тайно познакомилась с Рикардо, хотя никогда не обманывала родителей, и вообще никому не лгала. Сейчас, будущее ей казалось беспросветным, неопределённым, никаким. Возлюбленный ею человек, будучи революционером, не сможет никогда посещать их дом, не говоря уже о большем. Понурое состояние и нулевое настроение передавались всему дому, который погрузился в грусть и тоску. Родители попросили доктора, синьора Моретти обследовать дочь, но девушка категорически отказалась, заявив, что у неё ничего не болит, а что это весенняя хандра, и что она молится за спасение и объединение Италии. Будучи хорошим психологом, доктор шепнул родителям: «Возможно, это любовь. А от неё нет лекарств». Супружеская пара с удивлением восприняла догадку врача, ведь, Кони навсегда останется для них маленькой девочкой, как и для всех родителей в мире.

– Неужели, наша дочь выросла? – только и вопрошала себя синьора, потирая себе виски.

– Да. Через два месяца будет шестнадцать. Надо отметить это событие балом, – произнёс отец, улыбаясь в усы.

– Какие балы?! Это, когда идёт революция, когда народ оплакивает своих героев? – начала протестовать супруга.

Муж с упрёком посмотрел на неё:

– Жизнь ещё никто не отменял, дорогая! Тем более, ты знаешь, что мы под колпаком у австрийцев. Ходят они, всё вынюхивают, высматривают. А если мы будем скорбеть, как простые горожане, и не будем поддерживать светскую жизнь, – то это будет ещё одним большим подозрением.

– Ты, как всегда, прав. До чего мужчины трезвы и логичны в своих рассуждениях, – сделала комплимент ему жена. – Я обязательно извещу Кони о бале. Прямо сейчас. – синьора Синти направилась в комнату дочери. Подойдя к двери, она услышала жизнерадостный хохот Марии.

– Вот, кто один у нас в доме самый весёлый, то Мария, смеётся и шутит, как всегда! – подумала также радостно мать, услышав последние обрывки фраз кормилицы: «Пройдёт немного времени, и свершится чудо, голубка моя! Верь мне, моё сердце не обманешь…»

Синьора вошла и сразу спросила:

– Что за чудо вы ждёте, синьорины?

Мария с Кони не ожидали такого внезапного визита. На лице кормилицы пробежала вопросительная тень – что из разговора слышала госпожа ещё? Но зная её тактичность и порядочность, а также, на лице которой, не было написано удивления, то ответила:

– Да про хворобу всё и говорю, про хворобу. Скоро Кони поправится. Это так ранняя весна действует на всех. Ни зима уже, и не лето ещё, ни рыба – ни мясо…

– Верно. Переходные периоды опасны и неблагоприятны и для времён года, для природы. – подтвердила синьора, улыбнулась и обняла дочку:

– А у нас с папой для тебя сюрприз! – она опять загадочно улыбнулась.

Конечно, Кони обожала сюрпризы с детства. Спросите, а какая девочка не обожает их?! Искорка появилась у неё в глазах, и она ждала, что скажет дальше мать.

– Мы с отцом решили, можно сказать, с фейверком, отпраздновать твоё шестнадцатилетие! У нас давно не было балов, встреч друзей и родственников из других провинций.

Констанция тут же прервала её:

– Мама, вы знаете, что я с детства не люблю балы! А тем более в мою честь. Какие балы и праздники, когда идёт революция, – начала возмущаться она. На что синьора ответила ей достаточно сухо, повторяя слова мужа:

– Жизнь ещё никто не отменял, дорогая!.. Будет бал, и будут гости! – потом снова ласково обняла дочку, сказав просто по-матерински: «Ты у нас единственная, любовь всей нашей жизни!» А уходя, добавила: «Так надо».

– Ну, надо, так надо, – повторила девушка после ухода матери. Она сама любила их до безумия. А кормилица развеселилась пуще прежнего: «Эх повеселимся, а особенно поедим царских блюд!» – она схватила себя за живот и начала хохотать. Надо сказать, что женщина любила Кони не меньше, чем родная мать. Она была простого, деревенского происхождения, её юмор был частенько грубоватым и нелепым, женщина сама приняла на себя роль шута, но шута королевского. Так уж ей хотелось, чтобы её воспитанница была всегда весела и счастлива. Кони поддавалась её настроению и смеялась, хотя частенько про себя жалела Марию, которая родила шестнадцать лет назад своего мёртвого ребёночка. Поэтому-то она и оказалась в семье Милагричи.

– Ох, а сколько забот впереди, девочка, это тебе надо новое платье сшить, в первую очередь, и мне не помешает, может, прынца какого встречу. Выросла, выросла наша куколка! – Мария направилась к выходу. Кони уже догадалась почему. Чтобы сообщить по секрету прислуге, что у них намечается бал. Констанция осталась одна. Подошла к окну, зябко поёжилась, хотя в доме было тепло.

– Значит, вот она какая любовь. Это, как обжечься и сгореть, обнимаясь с Солнцем, и замёрзнуть, обнимаясь с Луной! Как же я смогу жить дальше в таком состоянии? Как пройдёт бал, если я, как мёртвая. Нет, ещё не мёртвая, но и не живая, и болезнь старческая, как склероз. Мозг как будто вытеснил всю память и знания. В голове только и стучит, как набат, имя Рикардо. – Констанция опять вспомнила про своё волшебное зеркало. Она присела, долго смотрела себе в глаза, не узнавая их и, получая от них силу и спокойствие. Это помогло ей лечь затем в постель, и забыться сном.

Был вечер, спать ложиться еще рано, тогда Анастасия взяла наушники, начала переключать итальянские радиостанции, но мысли о Марио не покидали девушку. Она признавалась себе, что влюблена в этого благородного юношу. Но почему Настя всегда ставила личную жизнь на последнее место? Девушка с детства была такой. Помогала в первую очередь тем, кто нуждался в помощи. И дел этих не перечислишь. В основном, это помощь маме, по дому, по огороду, короче, по хозяйству. Школьные задания и уроки по музыке выполнялись вечерами. Хотя мать очень берегла её музыкальные руки. Но Настя не могла иначе. Помощь друзьям, если таковая требовалась, просто незнакомым, кто срочно нуждался в чём-то. Какая-то жертвенность, да и только, даже эпизод с её бывшим женихом, которому она хотела отдать своё место в участии международного конкурса. А как натрудились её руки, когда она работала в ресторане официанткой и горничной в гостинице. Посылала половину заработной платы родителям. Ведь, хозяйство всегда вытягивает море денег. И стеклопакеты уже многие поставили в деревянные дома, и крыши черепицей покрыли, и заборы ставят современные, и «европарники». Отставать от деревенских села «Старая Ладога» – столицы древней Руси, совсем не хотелось. Вот почему выбрала её синьора Лучия. Любовь к себе были у неё на последнем месте. А может быть и вообще без места. Только такая персона, такая личность могла распоряжаться их банковскими счетами, а также приумножать их, не потратив ни лиры на себя.

Настя продолжала слушать музыку. Она, как любила классику, так и современные направления. В юности они с Полинкой и Владом увлекались тяжёлым роком, металликой, которые можно слушать часами. Сейчас ей нравилась и более лёгкая музыка. Она задавала такт и ритм, настроение, да просто жизнь. Настя, как и многие русские, живущие заграницей, часто просматривала советские кинофильмы, которые стали и для её поколения классикой. Улыбнулась, вспоминая фильм «Антон Иванович сердится», когда Иоганн Бах улыбнулся с портрета и сказал своё слово в пользу лёгкой музыки.

Вдруг раздался звонок по мобильному телефону. Это был Марио. Их разговоры становились всё реже и все лишь по делу. Они оба, как сговорились, охраняли свои чувства – высокие, чистые, небесные, от всех, даже от самих себя.

– Настя, я поздравляю вас с первым днём занятий! – начал сразу с поздравления молодой человек.

– Спасибо, Марио! Спасибо, что не забыл, – радостным голосом ответила девушка.

– Большой привет от Андриано, и синьора Лучия собиралась также позвонить и поздравить.