Омикрон

* * *

Выбравшись из рубки «Фалангера», Шевцов увидел бледного встревоженного Генри, который нервно переминался с ноги на ногу, стоя у дальней стены металлической пещеры.

— Ну, что? — вытягивая шею, напряженно спросил Нолан.

— Она мертва.

— Кто?

— Человекоподобная машина, которая выдавала себя за Кейтлин.

Генри судорожно сглотнул:

— Значит, и она тоже?

— Да.

Нолан поежился:

— А эта, твоя… Клименс?

— С ней все в порядке, — ответил Шевцов. — Все, не спрашивай меня ни о чем, я сам едва ли понимаю, что происходит. Лучше скажи, где мы можем отсидеться?

— Думаешь, нас будут искать?

— Я не хочу испытывать судьбу.

— Ладно, я не против. Здесь неподалеку есть пара разрушенных во время войны поселков. Там никто не живет.

— Отлично. Теперь давай перенесем сюда Дункана и замуруем вход в тоннель. Мы должны убраться со свалки как можно скорее, пока тут не поднялся переполох.

* * *

Мощный, комфортабельный внедорожник неторопливо полз по заросшей лесной дороге.

В кабине было уютно: ненавязчиво мерцали приборные панели, тихо работал кондиционер, ухабы дороги ощущались внутри салона, как едва заметные вибрации пола.

— Далеко еще? — спросил Шевцов.

— Нет. За лесом дорога свернет направо. Ты сразу увидишь руины.

— Тебе знакомо это место?

Генри мрачно смотрел в окно.

— Я там жил, вплоть до последней атаки на Кьюиг, — немного помолчав, ответил он.

— Родители?

— Они погибли при орбитальной бомбежке.

— Ты после этого ушел на флот?

— А куда мне было деваться? Остаться на руинах? Сойти с ума?

— Извини.

— Да нет, не извиняйся. Я ведь тоже кое-что понимаю…

— В смысле? — не понял его последней фразы Семен.

Генри просто пожал плечами.

— Я говорю о войне. Мне кажется, что только вначале можно было поделить людей на правых и виноватых — на тех, кто развязал войну, и тех, кто защищал свои планеты. Но потом все смешалось. — Он опустил боковое стекло и достал сигареты, глядя на знакомые с детства пейзажи. — Потом все смешалось… — немного помолчав, повторил Генри. — Часть колоний была оккупирована Альянсом, и туда хлынул поток переселенцев с Земли, некоторые миры были сожжены дотла, как Дабог, иные переходили из рук в руки по многу раз, и новые поколения, что год за годом вступали в войну, уже не понимали ее истоков… — Взгляд Нолана рассеянно скользил по чахлым деревцам перелесков и оплывшим контурам попадающихся вдоль дороги руин. — Люди привыкли выживать, любым способом, а хуже всего то обстоятельство, что на планетах-победительницах в последние годы сформировалось поколение, уже не участвовавшее в войне, но работавшее на нее, осознавая, насколько это выгодно. Ты понимаешь, о чем я говорю? — не скрывая горечи, усмехнулся он. — Этот Майкл и его дружки… они ведь в основном наши с тобой ровесники, но судьба пощадила их, не дав заглянуть смерти в глаза, испытать ужас и обреченность… Вместо этого они тонко уловили, что можно безбедно жить, эксплуатируя вселенское безумие.

Шевцов покосился на своего спутника.

— Ты понял это, работая на кладбище металла?

Генри покачал головой, продолжая смотреть за окно машины.

— Это лишь маленький фрагмент, Шевцов. Капля в океане действительности. Я ведь говорил тебе, что служил во флоте Колоний и видел, что на самом деле творится в космосе. — Он протянул руку, машинально прикуривая новую сигарету. — Война разбросала людей по сотням планет, заставила маленькие анклавы забиться в глубокие норы. Пока Центральные Миры пытаются объединить остатки цивилизации, в десятках звездных систем, освоенных в период войны, процветает этот дикий бизнес, основанный на одном законе: за кем сила, тот и прав. В этом смысле Кьюиг может считаться образцовой планетой.

— И что, все смотрят сквозь пальцы на этот послевоенный хаос? — спросил Шевцов.

— Нет, почему же… Развитые колонии пытаются навести хоть какой-то порядок, создать общее законодательство, но война обескровила их, и потому флот Центральных Миров может эффективно контролировать едва ли десяток планет, расположенных на небольшом удалении от Форта Стеллар.

— Я слышал разговоры о создании так называемой «Конфедерации Солнц» и «Совета безопасности Миров».

— Когда это будет? — повернув голову, спросил Генри.

Семен не ответил, и Нолан внезапно подытожил свои мысли:

— Мы живем здесь и сейчас, Шевцов. Ты правильно поступил, но твоя логика страдает избирательностью. Да, я могу бояться, трястись, не понимать сути некоторых вещей, но я не строю иллюзий. — Генри с отвращением выбросил наполовину выкуренную сигарету, которая вызывала горечь во рту. — Если не расстанешься со своими иллюзиями, не разжуешь собственную судьбу, погибнешь, — добавил он. — Война не окончена, она продолжается. Поражение Земли не потушило пожар. Он тлеет. Люди разучились любить друг друга — те, кто воевал, сгорели изнутри, а кто отсиделся за их спинами, не хотят, чтобы менялось существующее положение вещей.

— Разжевать судьбу — значит, смириться с ней? — спросил Семен.

— Может быть, и так.

— А идти наперекор?

— Не знаю… Не думаю, что можно добиться какой-то справедливости. Мы — потерянное поколение, Шевцов. Наш удел — жить на руинах войны, страшась поднять взгляд к небесам. Я говорю не за всех — за себя.

Семен притормозил машину.

Съехав на обочину, он не стал глушить мотор. Отпустив руль, Шевцов размял пальцы рук, отвыкшие от вождения, потом взял сигарету и, открыв дверь, впустил в салон свежий воздух.

Невдалеке за очередным перелеском виднелись руины небольшого городка. Вокруг все было изрыто старыми оплывшими воронками. Следы войны ощущались повсюду, и отчасти Генри был прав…

Цивилизация расслоилась.

Шевцов не мог похвастаться, что видел много обитаемых планет. Вся его сознательная жизнь волею судьбы протекала в Форте Стеллар, но и там, на подземных уровнях военно-космической базы Центральных Миров, он ощущал это резкое расслоение послевоенного общества.

За пять лет заключения он понял одну непреложную истину: нет непреодолимых обстоятельств. Это была не бравада, а взвешенный, осмысленный анализ.

— Знаешь, что я тебе скажу, Генри?

— Ну?

— Ни ты, ни я не относимся к потерянному поколению.

— Это почему, Шевцов?

— Потому что мы мыслим иначе. Ты прав относительно иллюзий. Есть сорт опасных заблуждений, есть иррациональный страх перед призраками былого, есть обыкновенная беспомощность перед теми, кто делает бизнес на обломках великой трагедии. Или, может быть, ты считаешь, что они изменят судьбы наций, возродят какие-то ценности, очистят мир от порожденных войной фобий?

— Нет, конечно… — фыркнул Генри, по-прежнему глядя за окно.

— Тогда кто?

— Ну, не знаю… — Он повернул голову, посмотрев на Семена. — Только не пытайся внушить мне свои идеалы, ладно? По-моему, у нас проблемы, забыл?

— Нет, не забыл. Но и ты заметь, пожалуйста, один нюанс.

— Какой?

— Мы два врага по историческому определению. Ты должен ненавидеть меня, а я тебя. За моей спиной пять лет несправедливой каторги, у тебя война отняла родителей, кров, так ответь: почему мы сидим вместе, в одном салоне машины, пытаемся решить общую проблему, а не вцепимся друг другу в горло?