Он где-то здесь

— Не волнуйтесь, — говорит Пал Палыч. — Нам нужно выяснить простую вещь: какую примерно сумму мог иметь с собой ваш муж.

— Рублей пять… семь…

— Вы контролируете его расходы?

— По-моему, это естественно.

— Значит, больше — исключено?

— Ннет… — выдавливает женщина страдальчески. — Раз он отсутствует… возможно, у него и была крупная сумма.

— Порядка?

— Сто рублей… даже сто пятьдесят, я допускаю. Ему предложили какие-то фары, колпаки…

— А если бы у вашего мужа обнаружились не сотни, а тысячи рублей?

Артамонова вскидывает руки к вискам и замирает в ужасе.

— Как бы вы их объяснили?

— Это не его, не его, нет! — громкой лихорадочной скороговоркой открещивается она. — Это чужие. Чьи-нибудь, конечно…

— Чьи же?

— Спросите, Толя скажет. Он объяснит. Его спрашивали?

— Меня интересует ваше мнение.

— Я не знаю. Какие тысячи? Немыслимо! — Она вдруг находит единственную точку опоры в охватившем ее смятении: — Я вам не верю! — Отнимает руки от лица, отчаянно сцепляет на коленях. — Не верю!

Изумленный управляющий застывает с открытым ртом.

Пара на улице скрывается за углом, через минуту возвращается, и мужчина перехватывает взгляд шофера.

— Фиалки пахнут не тем, — говорит он. — Пойду разбираться.

— Я с тобой!

— Только ни во что не вмешивайся.

— Почему это?

— Потому что так надо!

Они сворачивают к подъезду.

* * *

Пал Палыч в раздумье: рассказать Артамоновой правду или еще погодить. Колебания прерывает Томин, знаком вызывающий его в коридор.

— Паша, родственники волнуются. Этот шурин или деверь рвется к тебе.

— Милости просим. А ты поприсутствуй — как там сестры встретятся.

Оба возвращаются в кабинет.

— Галина Степановна, наш сотрудник вас проводит.

Артамонова молча выходит в сопровождении Томина. Знаменский набирает ноль-два.

— Дежурного по городу.

* * *

На месте дорожного происшествия рядом с «Волгой» расстелен кусок брезента, на нем разложены предметы, найденные в машине Артамонова: бумажник с документами, сигареты, зажигалка, аптечка, уже известный нам чемодан, разорвавшийся газетный сверток с чеканкой по металлу, сплющенная шляпа и плащ.

Фотограф делает снимки, щелкая аппаратом.

— Попросить, чтобы поставили на колеса, Зинаида Яновна? — спрашивает молодой эксперт, указывая на лежащую в кювете «Волгу».

— Да, пожалуй, — но, помедлив, говорит: — Погодите, Володя, возьмем-ка пробы грунта. И с протекторов и с днища. Смотрите, какие нашлепки грязи.

— Хвойные иголки прилипли, — замечает молодой эксперт, присматриваясь.

— Проселочная дорога, Володя.

* * *

— Благодарю за услугу, Дмитрий Савельич, — прощается с управляющим конторой Знаменский. — Доверите мне еще на часок кабинет?

— Хоть до утра.

Управляющий берет свой журнал, кепку… и не выдерживает:

— Простите стариковское любопытство — вправду, тысячи?

— Вправду.

— А… сколько же?

Знаменский не успевает ответить, как на пороге появляется шурин Артамонова, приятной наружности, лет сорока.

— Бардин, — представляется он.

— Знаменский, — так же коротко отзывается Пал Палыч.

Сделав Знаменскому ручкой за спиной Бардина, разочарованный управляющий покидает кабинет.

— Бедный Анатолий! — восклицает Бардин. — Хорошо, что пока Галине не сказали, я боялся застать ее в истерике.

— О чем не сказали?

— Но у него же авария?

— Откуда вам известно?

— Машины на обычном месте нет, самого нет, а здесь милиция… — Бардин разводит руками: дескать, все ясно. — Он в больнице?

— Нет. В морге.

— Разбился?!..

Бардин сгибается, упирается лбом в сжатые кулаки…

…Три дня назад в теплый солнечный день они гуляли в парке: обе сестры с мужьями и на плече у Артамонова трехлетний сынишка. Женщины с мальчиком отправились на качели, а мужчины, наблюдая за их весельем, пили пиво неподалеку, и Артамонов повторял с тоской:

— Думал, буду другой человек… жизнь увижу… вроде достиг, а все не то…

— Мы давно это обговорили, Толька, — отозвался Бардин с раздражением. — Знал, на что идешь.

— Много я знал… Все не так, и не пойму, что делать… Тупик!..

— Куда вы сегодня вместе собирались? — слышит Бардин голос Знаменского и возвращается в настоящее.

— К теще на именины, — тяжело вздыхает он. — А вы не из ГАИ?

— Нет, не из ГАИ… Было заранее уговорено заехать за Артамоновым?

— Они с Галиной повздорили что-то. Думали по дороге их помирить. Кому нужны постные лица за столом? Простите, с кем имею честь разговаривать?

Знаменский подает удостоверение. Бардин разглядывает его дольше, чем требуется: внутренне готовится к серьезному разговору.

— Куда мог отправиться Артамонов, если день на службе не разъездной?

— Тут, скорей, Галина…

— Галина Степановна сочла мои вопросы странными.

— Да?

— А вам они не кажутся странными?

— Что прикидываться! Раз вы с Петровки, очевидно, не просто авария. Что-то еще вас смущает… — Он выжидающе замолкает, но Знаменский не отрицает и не подтверждает. — Потому вы от Галины и скрыли, чтобы разговор не потонул в слезах… Так что вопросы, я понимаю, любые возможны. Пожалуйста.

Бардин держится свободно и с достоинством, но Пал Палыч не спешит переходить на доверительный тон. Meшает скрытое давление собеседника: ну спрашивайте, спрашивайте, у меня готовы ответы!

Бардин первый прерывает паузу.

— Я должен помочь, чтобы рассеялось недоразумение. Толя парень безобидный. Возможно только недоразумение.

Пал Палыч — что с ним случается редко — пускается на хитрость: прикидывается простачком.

— Если безобидный, куда я дену подозрительный факт? Мелкий служащий, скромная зарплата — и вдруг…

— Что?

— А то, что начальство с меня голову снимет, если я не выясню, куда и зачем ваш родственник катался. На Калужском шоссе угораздило, пятидесятый километр. Какая нужда его погнала?

— А он… по дороге туда или обратно?

— Обратно, — говорит Пал Палыч, «не замечая» острого интереса собеседника.

Бардин узнал нечто важное.

— Ах, Толя, Толя, — бормочет он, быстро решая что-то для себя, и потом спрашивает осторожно: — Позвольте догадку: при нем нашли крупные деньги, да?