Он и Я
Шрифт:
— Дай сюда, — требует Таир, указывая на шампанское.
Когда стою, в голове проясняется. Могу вполне четко рассмотреть его грудь. В лицо взглянуть не решаюсь. Чересчур близко он подошел. Мне лишние эмоции сейчас ни к чему.
— Сама хочу! — уворачиваюсь вместе с бутылкой. — Никогда этого не делала… — быстро срываю фольгу и раскручиваю мюзле. Пробка вылетает из бутылки с громким хлопком, обливает пеной меня и Тарского. Он чертыхается, а я искренне хохочу. Наклоняясь, ловлю губами вырывающийся из горлышка напиток.
Сладкий, свежий, ароматный, игристый…
— Мм-м… Вот это вкусно! — выкрикиваю
Гордей матерится и подает лишь один, его я и наполняю до краев. Не хочет пить, я уговаривать, конечно, не собираюсь. Сама же щедро прикладываюсь. Да, определенно, после крепкого алкоголя шампанское ощущается как райская водица.
Когда Тарский, плюнув на то, что я делаю, возвращается за стол, незамедлительно следую за ним. Подхожу совсем близко. Пробираюсь между широко расставленных ног. В поисках опоры для своей бедовой задницы, упираюсь ягодицами в стол.
— Таи-и-и-р-р… — тяну игриво. Алкоголь моему безбашенному характеру добавляет гари. — Что делать будешь? Ну, что ты со мной делать будешь? Что? Скажи!
Смотрит и молчит. Пытается показать, что не трогает его то, что я вытворяю. Но я ведь вижу, как горят глаза. Там бесовское пламя пляшет.
Хочу добавить жару. Хочу, и добавлю.
Чуть поодаль от себя, рядом с какими-то туристическими брошюрами, опускаю бокал. Прижимая ладони к столешнице, подтягиваюсь и полностью сажусь.
Раздвигаю перед Тарским ноги.
На мне нет белья. Шелковая сорочка задирается и, я надеюсь, позволяет мне продемонстрировать себя в самом выгодном ракурсе. Взгляд мужчины плавно спускается вниз и замирает.
Я, безусловно, не жду, что Тарского резко любовный удар хватит. Однако хотелось бы получить хоть какую-то реакцию.
Он же лишь смотрит неотрывно, и на этом все. Так как веки его опущены, не могу оценить степень прожарки. С кровью хочу! Но тут еще важно, чтобы совсем не соскочил. А я не особо в своих чарах уверена… Не уверена, но настроена весьма решительно.
Тушите свет!
Поднимая руки и спуская с плеч тоненькие тесемки, оголяю грудь. Гордей ее уже видел, конечно. И мне показалось, она ему понравилась, поэтому и сейчас рассчитываю на результат.
Он глубоко вдыхает и медленно поднимает взгляд. Плавно стопорится на уровне моих торчащих сосков и так же мягко продвигается выше. К моему лицу. Я вижу его глаза. И… Там такой шквал безумия и адовой черноты — шваркает молнией.
Вздрагиваю всем телом и с хрипом перевожу дыхание. Слишком яростно, задушенно и жадно захватываю воздух, выдыхаю и вовсе рывками.
— Таи-и-и-р-р… — вытягиваю практически шепотом. — Я не чувствую сердца. Можешь проверить, на месте ли?
Сначала кажется, что никакой реакции я не дождусь. Плавлюсь под напором его глаз. Добровольно сгораю, но и его с собой уволочь хочу. Душу и разум затуманить. Вынести все. Собой наполнить.
Как тогда… Когда стояла перед ним на коленях.
Резко вздрагиваю, когда Тарский поднимается и втискивает между моих ног свои бедра. Склоняясь ко мне, заставляет отклоняться назад и ловить руками опору.
Горячая и широкая ладонь ложится мне под грудь, вызывая сумасшедшую
миграцию встревоженных внутренним взрывом мурашек. Носятся, глупые, с юга на север. Места себе не находят. Только проблема в том, что спокойного уголка в моем организме не осталось.— Ой-й-й, бьется… Надо же… — ощущая, как безумно ударяется в ладонь Гордея мое сердце, пытаюсь улыбаться и продолжать игру. А оно ведь уже по всему телу вибрации шлет. — А у тебя? Дашь потрогать?
Не отвечает, и я решаюсь самостоятельно захватить желанную территорию. Прижимаю руку к его твердой и теплой груди. Принимаю мощные частые толчки и пьянею, конечно. На меня ведь реагирует это сердце. Из-за меня сходит с ума!
Медленно моргая, смотрю Тарскому в глаза. Там сейчас так мало знакомых красок. А те, что есть — темные, яростные, манящие и опасные.
Вскрикиваю, когда он опрокидывает меня на спину. Настольная лампа слетает со стола. Освещение слабеет, но у меня перед глазами другие вспышки маячат. Суетливо скольжу по столешнице ладонями. Опрокидываю бокал. Чувствую растекающуюся влагу, а затем слышу звон бьющегося стекла.
— Наигралась?
Он сердито спрашивает, я сердито отвечаю:
— Нет.
— Что тебе еще нужно?
— Смотри на эти следы, — подношу к его лицу запястье. — Все твоя вина, — голос вопреки намерениям теряет твердость. Звучит отрывисто и низко. — Можно я тебя за них помечу? — шепчу, обвивая шею руками. — Хочу укусить тебя, разодрать твои плечи… Подставляйся, иначе не успокоюсь!
— Кровожадная Катенька… — цедит Тарский и склоняется ближе.
Чувствую его дыхание на лице и свое теряю. Его выдохи поймать пытаюсь. Вдохнуть на полный объем легких желаю… Либо меня скачками догоняет алкоголь, либо тут примешивается тот самый сексуальный дурман.
Боже, он меня с головой накрывает!
— Просто… — выдаю и взвизгиваю, когда он зарывается лицом мне в шею. Прикасается к ней губами. Горячо и влажно прихватывает. С силой всасывает… Да, я визжу и вскрикиваю на каждом этом странном поцелуе. Меня трясет от удовольствия, и я не могу от него отказаться. Напротив, хочу получить по максимуму. — Просто я тебя ненавижу…
— Странная у тебя… ненависть…
Как же приятно его дыхание щекочет мою кожу… Как же сладко ощущаются поцелуи… Только бы не останавливался никогда… Только бы длилось вечно…
— Да… А у тебя от нее срывается сердце… Я же чувствую… Ты такой большой… Таи-и-и-р-р… Ох, Боже… Ты такой огромный и так реагируешь… Что это? Я нравлюсь тебе? Я очень сильно тебе нравлюсь! И ты, взрослый суровый мужик, не можешь с этим справиться!
— Заткнись.
— Заткнусь, но я… Я все знаю…
— Ничего ты не знаешь.
— Я тебя в этой чертовой Европе доведу до греха…
— Кусай уже, и будем в расчете.
— Не будем… Кусаю…
Собираюсь лишь слегка, для приличия, прихватить зубами ту самую красивую линию шеи. Но, едва ощущаю вкус его кожи, будто с катушек слетаю. Обхватываю Тарского ногами, с тягучим стоном страстно прижимаюсь, ловлю по всему телу вспышки удовольствия и со всей дури вгрызаюсь зубами. Попутно прохожусь ногтями по спине. Только никакая это не месть… Все это совершаю с дикой жаждой плотского наслаждения, которое, чувствую, только он способен мне дать.