Он, она и три кота

Что я несу, что… Пытаюсь нести себя гордо. Я же его соблазняю как-никак. Не он меня… Он меня будет просто… Да, да, просто — без лишних разглагольствований. И размышлений, а что есть грех? Грех упустить случай, о котором будешь жалеть. Может, я и пожалею об этой интрижке, но это будет потом… на старости лет, со спицами в руках. Ведь научусь же я когда-нибудь вязать!

— Позвони маме и скажи, что будешь поздно, — настаиваю я, прижимаясь каменным животом к спинке стула, с которого поднялась, кажется, королевой.

— Не рано?

Он все еще сидит. Только голову запрокинул. Рассматривает меня, засранец… Или просто смотрит. Невежливо ведь разговаривать, не смотря собеседнику в глаза. Тем более, собеседнице. А мы ведь еще разговариваем. Только разговариваем. Хотя пора переходить от пустых разговоров к делу.

— Самое время позвонить, — пытаюсь быть строгой.

Я же мама и забочусь сейчас о спокойствии неизвестной мне женщины, которую я очень даже понимаю. Думаю, что понимаю.

— Я спрашиваю, вы действительно не хотите, чтобы я остался до утра? Решайте. Тогда я скажу маме, что приду утром.

Вот тут самое время смеяться, но смеха нет. Что-то у нас выходит все по-серьезному. До утра — это не просто перепих, это… череда того самого и утренний завтрак, ведь не выставлю я его за дверь голодным. Ну, только одних игрищ мало, хлеб насущный молодое тело никак не отменяло. И утром может случиться что-то непредвиденное: срочная встреча, к примеру… Или…

Да я просто не хочу, чтобы он увидел меня с утра без макияжа. Сейчас снимать лицо не хочу: помаду я съела, а в глаза он целовать меня не будет… Глаза и без поцелуев щипит, от предвкушения. Боже, я в квартире подруги Лешкиной мамаши так не нервничала! Но есть же бабы, которые флиртуют со всеми мужиками и уже сбились со счета. Они редко считают себя стервами… А разве стерва определяется по количеству мужиков, побывавших в твоей постели? Мне всегда казалось, что критерии стервозности совсем другие. А тут — это же гуманитарная помощь. Ну, я же уже столько лет помогаю страждущим… Ведь без меня Савелий пошел бы к другу и напился в хлам, потом еще чего-нибудь натворил бы непоправимого, а сейчас поймет, что на какой-то дуре, которой, как тургеневской Анне Сергеевне, спокойствие дороже, пусть и в холодных простынях, мир не сошелся клином. Клин — он в штанах, и просто надо расстегнуть ширинку…

Впрочем, почему я поверила Савелию на слово: может, у них там любовь, а это с ним была интрижка… Вот со мной точно будет интрижка и ничего более.

— Решить не могу, — ухмыляется соблазнительница, потому что улыбка никак не появляется на лице, оно каменное.

— А вы бросьте монетку…

И молодой нахал действительно достает из кармана рубль.

— Решка — я ухожу. Орел — остаюсь до утра.

Протягивает «русскую рулетку» на ладони, играет в фаталиста. А я? В даму полусвета, ночь за рубль…

Глава 6.5 “Мальчик”

— Мам, я с ребятами… Буду утром… Нет, ты не хочешь, чтобы я в таком виде ночью через полгорода тащился…

Я прикрыла рот ладонью — нет, не для того, чтобы зевнуть или засмеяться, а чтобы проглотить этот злополучный рубль и сдохнуть. Да, мне вдруг захотелось исчезнуть и из квартиры, и вообще с планеты. Без меня Земля не опустеет: дочь выросла, муж пристроен в нормальную семью, мама с папой ругается из-за крошек на столе и без моего надзора, фонд работает и без моего активного участия… Зачем я, нафиг, нужна… Если не сказать хуже, использовав именно то выражение, на то самое место, на которое я сдалась этому молодому человеку.

Надежда Борисовна, что вы делаете? Остановитесь!

Поздно, я уже скрутила с запястья браслет и положила на стол, где в низенькой вазочке чах букет невесты. Не научили тебя, Наденька, в детстве не тянуться ручками ко всякой каке… Это не цветы, это масло. Которое разлито. И голову ты потеряешь, как ни крути…

Нет, шеей я не крутила — смотрела прямо в лицо говорящего, ловила каждое движение его губ, предвкушая их на моих собственных. Шея окаменела, натянулись все жилы — точно меня продуло ветром перемен в личной жизни! Наверное, я зря открыла в машине окна. И двери — всяким несчастным незнакомцам.

— Позвонил, — произнес Савелий полушепотом, робко пожав плечиками, опуская дрожащей ручкой телефончик на стол.

Бух, и черный корпус ударился о стекло вазы — будто случайно, невзначай напомнить мне про масло, разлитое, на котором пора поскользнуться и завалиться на диван, на спину… Боже, Надежда Борисовна, как вы дошли до такой жизни. Не своим умом точно! Наверное, Аннушки существуют и невидимые бредут по нашим следам, выжидая подходящий момент, чтобы плеснуть масло прямо под ноги… Главное, безболезненно сесть на шпагат…

— Теперь я твой до утра…

О, какая фраза… Для него это фильм, в котором он — главный герой. В сказку попал — это точно, но ведь именно сказку я и хотела ему подарить. Не горькую, а сладкую пилюлю от горькой реальности.

— Что ж… — голливудская улыбка актерки-дебютантки, жмурящейся от света софитов в кадре. — Так Иди сюда… Стань моим…

Кто пишет дурацкие скрипты для дурацких рейтинговых фильмов? Я не забуду самую прекрасную сцену из не самого прекрасного фильма: она стоит у окна, смотрит вниз на мужчину, который не взял ее, а отдал молодому самцу, который в этот момент нежно, но не благоговейно, оголяет ей плечо… Что чувствует в этот момент она, так и осталось для меня загадкой.

Что почувствую я — пусть останется моей тайной. От всех, от дочери и от до сего момента моего единственного мужчины, от родителей, уверенных, что я веду разгульный образ жизни, меняя мужиков как трусы-недельки, не желая вступать в отношения.

Божечки, это не имеет ко мне никакого отношения. И эта ночь происходит не со мной. Это кино, в котором я даже не актер, а режиссер. Я хочу красивую картинку перед глазами, и я ее получу, если не позволю этому сопляку говорить за меня команды «мотор» и «снято».

Пока с меня не снято ничего, хотя герой-любовник стоит в шаге от стола: его руки дрожат в миллиметре от моих щек, которые не пылают, но бьют током. Мы оба под напряжением. И если не заземлимся, все вокруг заискрится.

— Можно поцеловать?

Вопрос не по сценарию. Кино должно быть немым. Или он намерен спрашивать разрешение на каждое любовное движение? Ну, а что я хотела — мачизма от того, кто даже внешне не выглядит мачо? Он мальчик, маленький, обиженный и видит во мне какую-то страшную королеву. Возможно, даже саму Клеопатру, которая убивала своих любовников после единственной ночи. Он полетел на мой свет как мотылек. Но сумею ли я пришить ему новое крылышко, если он опалит сейчас свои?

— Нужно.

Нужно взять все в свои руки. Для начала щеки, мягкие, хотя и давно бритые, подняться на носочки и коснуться губ: вкус клюквы, коньяка, творога и яблок: я накормила его, чтобы съесть… Как смешно прижиматься к истукану. Он все еще не верит в свое счастье, или ему и правда нужна команда, чтобы сменить позу «ноги на ширине плеч, руки врозь» на что-то более романтичное, интимно-приемлемое…

Спускаюсь руками по плечам к предплечьям и опускаю одновременно обе, точно ножки «козьей ножки», но он не козел, он теленок, которому от телочки нужно пока только молочко. Я опускаю большие и неловкие пальцы на маленькие и плотно сидящие в петельках пуговицы блузки. Ох, Милена, ох, подружка, ох удружила — наколдовала мне мужика, волшебница из Колхиды, так хоть бы не издевалась над ним — нарядила б меня в кофту с молнией! С резким движением вниз этот мальчик бы справился, а с мелкими пуговицами приходится помогать, развивая в нем мелкую моторику.