Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить

— А вдруг он тебя проверяет? И там ничего нет. Или что-нибудь матершинное, — Максим передразнил ее.

— Я сегодня устала. По субботам у них все равно нет математики.

— Хорошо, завтра я за тобой заеду и послушаем.

— Возьми кассету сейчас, а дома послушаешь и мне расскажешь.

— А если он наболтал тебе на кассету признание в любви?

— Мне останется только ждать, когда он подрастет.

— Ты же сама говорила, что не надо заигрывать с детьми. Говори им свое мнение, а не то, что им хочется от тебя услышать. Ты должна сама послушать эту кассету. Хотя, ладно, давай я сначала прокручу.

На следующий день Максим заехал за ней на машине, и они поехали к нему домой.

— Я так и думал, что этот маленький крысеныш тебя проверяет. Послушай, что он тебе подсунул.

— Матерщину? — Тане не хотелось в это верить.

— Гораздо хуже.

Максим включил магнитофон. Зазвучал рок, ничего нецензурного не было. Таня непонимающе на него посмотрела:

— Ну и что?

— Ты что не слышишь, это не Крематорий, а Коррозия металла!

Максим был настолько серьезен, что ей стало смешно, отсмеявшись, она стала оправдываться:

— Знаешь, я тогда столько всего наслушалась, у меня каша в голове.

— Ладно, давай я тебе поставлю Крематорий. Чуешь разницу?

Но когда они занялись любовью, Таня попросила поменять кассету.

— Что бы ты хотела послушать? — угодливо поинтересовался Максим.

— ДДТ, «Мальчики-мажоры», — попробовала уколоть его Татьяна.

— Хорошая ученица, — похвалил ее Максим.

В понедельник она вернула кассету Диме:

— Если ты хотел проверить меня, то напрасно. Я думала, что в прошлый раз мы разговаривали по-дружески откровенно, и такое недоверие мне обидно. А если это была шутка, то не очень удачная — я не большая поклонница Коррозии металла. Но не волнуйся, я не снизила из-за этого оценку за домашнюю работу и поставила пять. Хорошее начало четверти.

В школе началась подготовка к проведению смотра песни и строя, традиционно приуроченному к 23 февраля. В конкурсе принимали участие средние и старшие классы, кроме выпускников. Каждый класс, а на смотре — отряд, должен четко выполнить команды командира отряда, произнести речевку и пройти строем, исполнив песню. Дополнительные баллы начислялись за внешний вид. Когда Таня училась в школе, у них тоже проводились такие смотры, но в этом городе к празднику относились гораздо ответственней и солиднее. И хотя на выступлении пятых-седьмых классов жюри состояло лишь из физрука, военрука и учителя пения, завуч взяла под свою опеку Татьяну, потому что в проведении конкурса Таня с классом участвовала впервые. Завуч дала Татьяне сборник революционных песен и маршей, чтобы она подобрала песню для выступления.

В назначенный день Таня с Ирой обреченно пошли в больницу. Все прошло как нельзя лучше, если вообще в этой ситуации можно найти что-либо хорошее. Оставалось только надеяться, чтобы не было никаких осложнений.

Тане хотелось как-то отблагодарить Веру Андреевну, но она не знала как. Это не тот случай, когда удобно дарить цветы и конфеты. Но уже через день Максим передал ей, чтобы она зашла к Авроре:

— Ее мама хотела с тобой поговорить о какой-то лекции.

Таня обрадовалась возможности вновь пообщаться с Верой Андреевной.

Вечером Таня пришла в дом Авроры. Ее приходу были искренне рады. Вера Андреевна отправила дочь готовить чай, а Татьяну радушно пригласила в гостиную. Аврора быстро выпила с ними чашку чая и ушла к себе заниматься — завтра у нее был экзамен. А Таня с Верой Андреевной остались сидеть за столом и переговорили о многом, но больше всего о подростковом кабинете, на организацию которого дерзнула Вера Андреевна.

Тане было так хорошо в уютно домашней обстановке, что совсем не хотелось уходить к себе домой, где ей было слишком пусто или слишком тесно, когда появлялся Максим. Но долго злоупотреблять гостеприимством Таня не могла, ведь людям нужно отдохнуть.

Дома, перед сном, Таня полистала сборник песен и маршей. Песня «По долинам и по взгорьям» ей показалась несложной для исполнения, но окончательного решения она не приняла, оставив книгу на диване.

На следующий день, вернувшись с работы, она обнаружила дома спящего Максима. Он и во сне оставался хозяином жизни, вольготно разлегшись на диване, свободно закинув одну руку за голову. На груди лежал раскрытый песенник, выпавший из правой руки. Лицо было спокойным и безмятежным, как у праведника. Ни совесть, ни сомнения не мучили его ни во сне, ни наяву. Он не проснулся, когда она вошла, и она не стала его будить. Таня пообедала в школьной столовой, поэтому сразу села работать, стараясь не шуметь. Прошел, наверное, час. Планы уроков были готовы, осталось дописать еще несколько карточек для самостоятельной работы. Она в буквальном смысле подпрыгнула на стуле, когда раздалось громкое пение Максима:

— Мы — красные кавалеристы, и про нас, былинники речистые ведут рассказ…

Она схватила со стола ластик и запустила им в Максима, а попала в песенник, которым прикрылся Максим.

— Максим, прекрати, ты меня напугал, — она склонилась над бумагами, — что теперь делать? Я из-за тебя вздрогнула и перечеркнула слово.

Максим поднялся и сел ближе к столу, чтобы рассмотреть, что она написала.

— Подумаешь, перепишешь. Дурное дело — нехитро.

Таня дурашливо замахнулась линейкой, зажатой в руке, и хотела ударить его по голове, но Максим одной рукой прикрыл голову, а другой ловко поймал ее за руку. Вырвав у нее линейку, он бросил ее на стол. Тогда она схватила линейку левой рукой и замахнулась снова, он опять перехватил ее. Они затеяли шутливую потасовку. Позволив Татьяне нанести ему несколько звонких шлепков по голове и предплечьям, Максим все-таки воспользовался своим превосходством в силе, и предупредив:

— Ну, метелка, держись, — притянул ее к себе так, что она упала ему на колени.

Она попыталась встать, но он удержал ее, обхватив ее за талию. Снова завязалась борьба, они возились и пыхтели, пока не выдохлись. Таня сползла с его колен на диван, взяв в руки книжку, чтобы не сесть на нее. Максим ткнул в книгу пальцем:

— Ты теперь подрабатываешь уроками пения? Расскажи-ка поподробней, как ты дошла до жизни такой?

— Это к смотру «Песни и строя» на двадцать третье февраля.

— Их все еще проводят? Я помню, в классе седьмом даже был командиром отряда.

— Ты — командиром отряда? С тех пор ты здорово опустился.

— Скорей уж приподнялся. Как в наше время можно проводить такие праздники? Ты что, «Архипелаг ГУЛАГ» не читала?

— Читала, конечно.

— И как можешь после этого заставлять детей разучивать революционные песни. Революция — это зло, море крови, последующая диктатура и партийный тоталитаризм. Да еще двадцать третье февраля — годовщина какой-то победы Красной Армии, этого сборища быдла и предателей, уничтожившего цвет нации. И, вообще, была ли там победа, если затем в марте был подписан позорный Брестский мир. Этот праздник давно пора отменить.

— Я не совсем уверена, но, по-моему, это дата образования регулярной Красной Армии.

— Это не меняет сути, что в результате принесла народу революция, диктатура пролетариата на плечах этой самой армии! — запальчиво произнес Максим и передразнил ее, — не уверена, по-моему. Ты же учительница, должна знать!

— Слава богу, я учу математике, а вот учителям истории сейчас не позавидуешь. А в математике дважды два всегда четыре, независимо от политической обстановки в стране.