Он убил меня под Луанг-Прабангом

Эд повернулся на спину и закурил.

– Ты все знаешь, Тань? А? Ты, знаешь все?

– Про мужчин я знаю все, - улыбнулась она в темноте, - а про себя я ничего не знаю.

– Наверное, в моем возрасте уже нельзя ложиться с женщиной, если не любишь ее. Или хотя бы не увлечен самую малость.

– Вы хотите обидеть меня?

– Прости. Просто такая дурацкая привычка - рассуждать о себе вслух.

– А я думала, что писатели чаще думают о других.

– Ты тоже думаешь?
– сказал он жестко.
– Кто бы рядом со мной хоть немного не думал, а?

– Поспите, милый, - сказала она, обнимая его своей тонкой, прозрачной рукой, - вам надо отдохнуть. На этой страшной войне вы совсем не щадите себя.

– Ты заплачешь, если я ударю тебя, Тань?

– Если вам станет легче - ударьте. Я не заплачу. Хорошо, что вы сказали, а то я бы очень удивилась. Меня никогда не били.

– Это хорошо.

– Я любила первого мужчину. Побои нравятся тем женщинам, которые поняли любовь после насилия.

– А кто был твоим первым?

– Муж.

– Где он?

– Его убили.

– Когда?

– В позапрошлом году.

– Кто?

– Вы. Он попал в бомбежку.

– И ты можешь лечь со мной в постель?

– Люди никогда не умирают бессмысленно. Значит, его смерть была угодна богу. Иначе бы он не погиб. Ну, ложитесь сюда, - сказала она, - еще ближе. Вам надо отдохнуть, и тогда вы будете сильным.

– Тебе было хорошо только с мужем, Тань?

– Нет. Мне было хорошо с другими тоже. Мне с вами будет тоже очень хорошо.

Эд поднялся. Ему хотелось сказать этой красивой женщине что-то грязное и злое, но он ничего ей не сказал. Он только попросил:

– Одевайся, Тань. Мой друг отвезет тебя домой, а я поеду на аэродром.

Он зашел в комнату к Фаину.

– Ты не спишь?

– Сплю, - ответил тот, пряча диктофон.
– А что?

– Отвези женщину домой, а я пока оденусь и позвоню Биллу.

...Билл не поднимал трубку, потому что Сара тихо, то и дело оглядываясь на спящего, опасаясь разбудить его, ненароком выдернула каблуком штепсель телефона из белой фосфоресцирующей розетки. Когда штепсель брякнулся на кафельный пол, Сара, вздрогнув, замерла и осторожно повернула голову: Билл по-прежнему сладко посапывал во сне.

Она тихо приоткрыла дверь, и дверь длинно, протяжно заскрипела. Сара снова вся замерла и снова обернулась на парня, повторяя про себя как заклинание: "Сейчас, ну сейчас, сейчас... сейчас". А выйдя из его комнаты, она побежала по длинному стеклянному коридору и уже не боялась холодного перестука каблуков по кафельному бело-голубому полу.

Около двери, которая вела на улицу и которая была все ближе и ближе, которая наваливалась на нее, как громадная тяжесть, и приближалась к ней, как будущая свобода, появился Самни, тот чревовещатель, который так смешно пугал ее в баре. Он появился неожиданно - видно, быстро выскочил из своей комнаты. Он стоял в майке - здорово пьяный.

– Хэлло, - сказал он, больно схватив Сару за руку.
– Хэлло. Где наш Билл?

– Что? Он у себя. Пустите, мне больно руку.

Не открывая рта, он произнес горлом:

– А вот у меня болит душа! Это хуже, чем ручка!

Он потянул Сару к себе и сказал:

– Зайдите ко мне на минуту, я вам что-то покажу...

– Хорошо, - сказала Сара, - только пустите руку.

Он покачал головой, и странно улыбнулся, и обнял Сару. Она рванулась что было сил: Самни, потеряв равновесие, упал, увлекая Сару за собой - на холодный голубой кафельный пол. Она ударила его каблуком в живот, он, охнув, отпустил ее руку. Сара вскочила и выбежала из двери. Она бежала по темной улице, больше всего страшась услышать позади себя сопение этого Самни. Она боялась оглянуться, она бежала, повторяя все время: "Сейчас, сейчас, Эд, родной, сейчас! Сейчас, Эд!" Она часто жмурилась, чтобы отогнать навязчивое, до ужаса явственное видение: голова Билла на смятой подушке и слюнка, которая стекала желтым пятном из его большого мальчишеского рта, а еще она видела близкое лицо Самни, который хватал ее и что-то говорил, а губы его были недвижны, как и недвижно лицо, замершее словно маска.

04.47

– Мой парень где-то загулял, - сказал Эд вернувшемуся Файну.
– Хочешь слетать со мной? Это будет нетрудный полет.

– Спасибо.

– Спасибо - да?

– Конечно. Сейчас я переоденусь.

– Зачем? Включим печку, ты не замерзнешь.

Когда они сели в машину и Стюарт включил зажигание, Файн спросил его:

– Скажи правду: ты летишь со злобы? Тебе надо сорвать злобу? Или что?

– Как тебе сказать?
– медленно ответил Эд.
– Наверное, я лечу сейчас только потому, что, садясь за штурвал, начинаю по-настоящему ощущать свою силу.

04.57

– У нас батарейки еще не сели, Ситонг?
– спросил Степанов.

– Хочешь послушать радио?

– Да, - ответил Степанов, но, взглянув на часы, попросил: - Погоди включать. Сейчас одна музыка. Знаешь, когда я слушаю радио, я думаю, что мир все-таки плоский. Разность часовых поясов, по-моему, выдумали досужие мудрецы.

– Конечно!
– радостно согласился шофер.
– Я ничего в этой премудрости так и не смог понять.

– Вообще-то мир - круглый, - сказал Ситонг.
– Это точно. Почему тебе кажется, что часовые пояса выдумали?

– А вот ты послушай последние известия... Весь мир передает последние известия в одно и то же время. Как уговорились.

– Вообще-то верно, - сказал шофер.
– Мир прекрасен, как синяя равнина при рассвете...

Ситонг засмеялся и сказал:

– Может, послушаем музыку?

– Я боюсь, не хватит батареек на последние известия. И так радио еле слышно. Хочется послушать последние известия.

– Скорбные и радостные известия с полей битв, - заключил шофер в своей обычной манере, - заслуживают того, чтобы мы ограничили музыкальные программы. В конце концов мы можем спеть сами.

– Ты скоро совсем перестанешь говорить, а начнешь петь - сказал Ситонг.
– Прямо соловей, а не шофер. Еще б заводную ручку с собой возил тогда полный порядок! Выключи фары, в тумане лучше ехать без света.

Шофер убрал свет, и в зыбкой, рассветной, сероватой мгле Степанов увидал расплывчатые фигуры. Люди в длинных одеяниях ходили по кругу, словно в феерическом сказочном хороводе. Движения людей были ритмичны, будто согласованы с неслышимой, но очень четкой музыкой.

– Что это?
– спросил Степанов.

– Это?
– переспросил Ситонг.
– А, это, наверно, ансамбль "Сипахатон". Здесь же равнина, они тут репетируют по ночам. От скал ведет траншея, они в случае чего убегают. Здесь до скал метров пятьдесят.

– Остановись, - попросил Степанов.
– Давай посмотрим.

– Нельзя. Светает. Надо проскочить долину. Тут еще километров десять открытой долины.

– Ну хоть на минуту, - попросил Степанов.
– Я не буду вылезать, только выключи мотор, это надо слушать...

– Выключи мотор, - сказал Ситонг, и шофер выключил мотор, и стало тихо.