Он убил меня под Луанг-Прабангом

– Кажется, высокая черная женщина улетела...

Стюарт вытер со лба пот и медленно положил трубку на рычаг.

"Дура, - подумал он.
– Истеричная дура. Конечно, она улетела! А что ей оставалось делать? Она прилетела ко мне, а я даже не позвал ее к себе. В конце концов она могла бы понять меня: я искал этой войны, чтобы найти в себе силу, а она отняла у меня последние силы. Она никогда не хотела понять меня: она живет по таблице умножения, интегралы не для нее. Ну и пусть... Пусть пеняет на себя..."

В дверях Эд столкнулся с Лэсли.

– Хэлло, Эд, - сказал он, - у твоего второго пилота сегодня великолепная женщина.

– Да?
– рассеянно переспросил Эд.
– Молодец. Ты куда - спать?

– Нет. Мы бомбим то же место, где катаетесь и вы.

– Ночью бомбить там с "фантомов" бессмысленно.

– Смысл не в том, чтобы разбомбить, а в том, чтобы попугать чарли, ответил Лэсли.
– Пока, Эд.

– Счастливо...

02.44

Степанов и Кемлонг возвращались в пещеры.

– Ситонг, наверное, ищет меня.

– Нет. Он пошел на могилу. Он всегда заворачивает сюда, чтобы зайти на могилу.

– Какую могилу?

– Здесь убили его жену. Диверсанты во время бомбежки стреляли в людей из леса. Она должна была через месяц родить ребеночка.

"Когда есть дети, - вспомнил он слова Ситонга, - не страшно умирать: на земле останется твое семя".

– А ее брату, - продолжала Кемлонг, - оторвало руку, а он художник. И он теперь не может рисовать.
– Кемлонг улыбнулась: - В детстве наши родители договорились, что я стану его женой.

– Почему же не стала?

– А мы не любим друг друга. Мы просто дружим. Он всегда шутит надо мной.

– Он тоже живет здесь?

– Да. Хотите, сходим к нему? У него красивые рисунки.

– Очень хочу.

И снова - без всякого перехода - из тишины вырвался рев самолета. Кемлонг и Степанов упали на землю; раздались близкие взрывы, и самолет начал набирать высоту.

– Фосфор, - сказала Кемлонг, поднимаясь на локтях.
– Слышите? Фосфор...

Степанов быстро поднялся: неподалеку, возле пещер, густо белело, словно на утренней осенней тяге вдоль озера стелился плотный туман.

Мимо Степанова пробежал монах Ка Кху.

– Там в пещере дети!
– крикнул он.
– Там ясли для малышей!

Степанов ринулся туда, обогнав монаха. Споткнувшись возле пещеры, он упал в белый туман, горло его сдавил спазм, и глаза защипало. Он рассек ладонь, сильно ушиб колено, но рывком поднялся и побежал в пещеру, кашляя надрывно и сухо.

Фосфор засасывало в пещеру, словно в вытяжную трубу. Он стелился по полу. Две женщины в белых халатах, Ситонг и Ка Кху то и дело опускались в этот белый, удушающий, плотный туман и поднимали с нар маленьких детишек. Степанов тоже опустился на колени и нащупал в этом плотном, удушающем, тяжелом тумане двух недвижных детей. Он поднял их, прижав к груди. Сначала дети были недвижные по-прежнему, но, глотнув свежего воздуха - тяжелый фосфор не поднимался наверх, - они забились в пронзительном крике.

В пещере стоял страшный, пронзительный детский крик: квадратные рты детей, синие губы, набухшие веки, серые слезы, катившиеся по впалым щекам, - все это было нереальным из-за происходившего ужаса. На груди Ситонга болтался транзисторный приемник. Передавали концерт джазовой музыки; когда кончился твист, раздались аплодисменты и смех далеких людей, сидевших в концертном зале. Степанов побежал с детьми к выходу из пещеры, но Кемлонг крикнула:

– Нельзя! Обратно! Они сейчас будут кидать бомбы!

Кемлонг тоже опустилась на колени и начала ползать по пещере, ощупывая нары; но всех детей разобрали, и поэтому Кемлонг вытащила из белого дыма пеленки и одеяльца.

– Они фосфором выгоняют людей под бомбы из пещер, - сказала она, прижимая пеленки и одеяла к груди.

Чтобы унять дрожь, Степанов прижался спиной к стене пещеры.

Снова прогрохотали тяжелые взрывы, земля под ногами пошатнулась, и с потолка посыпались мелкие камни.

– Все, - сказал Ситонг, - они отбомбились. Надо детей отнести в госпиталь, это рядом.

И он длинно выругался...

02.44

Сначала Сара пыталась сопротивляться. Билл придавил ее своим тяжелым, мускулистым телом к жесткому матрасу. Он жадно целовал ее лицо, шею, а потом нашел ее рот. Сара вдруг почувствовала слабость, и в голове у нее все стремительно завертелось, и она ощутила себя - на какое-то мгновение, отрешенно и со стороны - чужой и податливой. Она чувствовала, как дрожали ледяные пальцы Билла, пока он неумело раздевал ее. А после, чем ближе был этот молоденький веснушчатый рыжий парень и чем страшней и нежней ей с ним было, тем больше ей хотелось, чтобы все это сейчас исчезло, ушло, а рядом с ней был Эд, а потом она вообще перестала чувствовать что-либо, кроме себя, только себя, и этого парня, который был с нею...

02.47

– Ты сошел с ума, - сказал Файн, увидав в дверях Стюарта с мадам Тань.
– При чем здесь Са...

– Тэйк ит изи!
– прикрикнул Эд.
– Мадам Тань и я любим друг друга.

Тань засмеялась своим серебристым смехом.

– Мы не умеем любить, - сказала она, - мы умеем быть покорными, а вы принимаете это за любовь.

– Покорность - это и есть любовь, - сказал Эд.
– Как ты думаешь, Файн? Ты же у меня теоретик.

– Я думаю, что покорность - это начало бунта. Женщина должна быть ершистой и злой. И обязательно неожиданной. Только тогда мужчина пойдет за ней на край света.

– Такой может быть любовница, - сказала Тань, - на короткое время. Только жадных и властных женщин пугают любовницы. Мужчины всегда возвращаются к покорным и любящим.

– Да?
– спросил Файн.
– Черт его знает. Может быть... Будете пить?

– Нет, благодарю вас, - ответила Тань.

– А ты, Эд?

– Я выпью. С удовольствием выпью виски. И совсем безо льда. Просто пару добрых глотков виски.

– Тебе же скоро лететь...

– К черту. Никуда я не полечу. Пусть они проедут и поблагодарят за это очаровательную и покорную мадам Тань. Пусть они спокойно проедут по равнине и помолятся за меня своему богу.

– Их бог, - задумчиво сказала Тань, - является также и моим.

– Ваш бог стал нашим, - засмеялся Эд.
– Бог всегда на стороне сильных.

– Сказал Адольф Гитлер, - добавил Файн, - в одной из своих исторических речей. Не трогай бога, Эд, он не любит, когда за него говорят земляне.

– Ты веришь в бога?

– Нет. А что?

– Просто занятно...

– Я его боюсь...

Тань сказала:

– Включите какую-нибудь музыку, а то вы погрязнете в своих философских спорах.