Она была такая хорошая
Шрифт:
Такой поворот полностью сбил ее с толку. Надо же, она выходит замуж!
— Когда?
— На рождество! Хорошо? Теперь-то ты замолчишь?
— А твои родители?
— Что мои родители?
— Нужно сообщить им.
— Сообщу, сообщу, только подождем немножко.
— Рой… это надо сделать сейчас.
— Сейчас? — повторил он.
— Да!
— Но мать уже спит… и хватит тебе, наконец! — Он помолчал и потом продолжал: — Правда, спит. Я не вру. Она ложится в девять, а встает в полшестого. Откуда мне знать почему? Так уж повелось, Люси, и не мне менять ее привычки. Честно, так оно и есть. И знаешь, Люси, с меня на сегодня
— Но ты должен объявить о дне свадьбы. Я не могу жить вот так. Это какой-то кошмар!
— Я объявлю, когда придет время.
— Рой, а вдруг она позвонит мисс Парди! Я не хочу, чтобы меня выкинули из колледжа! Только этого не хватало!
— Ну хорошо, — сказал он и замолотил себя кулаками по голове, — я, знаешь, тоже не хочу, чтобы меня отсюда выкинули. Иначе с чего бы, по-твоему, я ей все это наговорил?
— Значит, ты врал, ты опять меня обманул!
— Не врал я! Никогда я тебя не обманывал!
— Рой Бассарт, немедленно позвони родителям, не то я не знаю, что я сделаю.
Он вскочил с постели.
— Не смей!
— Держи руки подальше от моего рта, Рой!
— Да не визжи ты, ради бога! Не будь дурой!
— Я беременна! — закричала она. — Твоим ребенком, Рой! А ты не желаешь выполнять свой долг!
— Да выполню я! Выполню!
— Когда?
— Сейчас! Хорошо! Прямо сейчас! Только не визжи, не устраивай дурацких истерик!
— Тогда иди и звони!
— Но, — сказал он, — я ведь обещал миссис Блоджет, что не буду нарушать ее правил.
— Рой!
— Ладно, ладно! — И он выбежал из комнаты.
Через несколько минут он вернулся. Люси никогда не видела его таким бледным. Полоска кожи на шее под короткой стрижкой была совсем белой.
— Позвонил, — сказал он.
И Люси поверила. У него побелели даже запястья и кисти рук.
— Я позвонил, — пробормотал Рой. — Ведь я же предупреждал тебя, верно? Я говорил, что она уже спит. Я говорил, что отцу придется поднимать ее с постели. Так или нет? Я же не врал. И меня не исключат из училища. Да что тут говорить! Меня бы просто выбросила хозяйка, но тебе-то что? Если меня никто — ни он, ни она — ни в грош не ставит, так чего ж мне стараться? Ты тоже меня ни в грош не ставишь, тебе бы только своим визгом поставить человека в дурацкое положение. Тебя хлебом не корми, дай только поставить всех в дурацкое положение. Всех и каждого. Того же Роя — почему бы нет? Кто он такой? Но теперь с этим покончено! Больше я этого не допущу! Нет, Люси, с сегодняшнего дня я беру все в свои руки. Ты слышишь меня — мы поженимся на рождество. А если родителям это будет неудобно, на следующий день — и точка!
Наверху открылась дверь.
— Мистер Бассарт, опять у вас крики. Это не музыка, а самый настоящий ор. Я этого не потерплю.
Рой выставил голову в холл.
— Нет, нет, миссис Блоджет, это я прощаюсь с Люси, мы уточняли наши свадебные планы.
— Тогда нечего кричать! Говорите нормально! Здесь как-никак частный дом! — Она хлопнула дверью.
Люси плакала.
— Ну, а теперь-то из-за чего слезы? — спросил Рой. — А? Что я такого сделал? Что натворил? И может, все-таки я уже достаточно наслушался и от тебя, и от всех прочих? Не пора ли остановиться? Наверное, после всего, что я пережил, ты могла бы дать мне передохнуть, черт возьми!
— Ладно, — сказала она, — больше не буду. Пока ты опять не передумал.
— Ну, братцы! Я, кажется, так и сделаю! С восторгом!
И тут, к его удивлению, Люси
распахнула окно и — не то по злобе, не то по привычке — вылезла из комнаты тем же путем, что и явилась. Рой бросился в прихожую и открыл входную дверь.— Спокойной ночи, — крикнул он, — спокойной ночи, Люси! — И как можно громче хлопнул дверью: пусть миссис Блоджет думает, что хоть они немного и шумят, но все у них чин чином.
Вторник: тетя Айрин, ленч в отеле „Томас Кин“.
Среда: мать с отцом, обед в „Норвежской песне“.
Четверг: дядя Джулиан, выпивка в баре „Кина“, затянувшаяся с пяти до девяти.
В половине десятого Рой плюхнулся на диван в гостиной первого этажа „Бастилии“. Люси поджидала его в самом темном уголке.
— А я так ничего и не ел, — сообщил Рой. — Ни крошки.
— У меня в комнате есть печенье, — прошептала Люси.
— Они не имеют права так обращаться со мной, — объявил он, уставясь на свои солдатские ботинки. — Я не стану сидеть и выслушивать их угрозы.
— Ну как, принести печенья?
— И не только в этом дело, Люси! А в том, что они распоряжаются мной. Он думает, я буду там сидеть и слушать его! Да не стану я, не так уж мне это нужно, вот что я тебе скажу. Я не желаю иметь с ними ничего общего, если они и дальше собираются так себя вести. Это надо же — так обращаться со мной! А ведь они вроде должны обо мне заботиться!
Рой поднялся и подошел к окну. Вид тихой улицы не успокоил его — он стукнул кулаком по ладони. „Ну, дела!“ — донеслось до Люси.
Она продолжала сидеть на диване, подогнув под себя ноги. Так обычно сидели все девочки колледжа, когда принимали в гостиной своих мальчиков. И если б зашла дежурная, она б увидела, что ничего неподобающего не происходит. Пока никто ни о чем не догадался, да и вряд ли кто-нибудь догадается. Рой почти но оставлял Люси одну в эти два с половиной месяца, так что у нее не было возможности познакомиться с кем-нибудь поближе, а теперь она отдалилась даже от тех немногих соседок по этажу, с которыми вроде бы начинала дружить.
— Послушай, — сказал Рой, возвращаясь к дивану. — У меня же есть право на солдатское пособие, а?
— Конечно.
— И кое-какие сбережения, ведь правда? Другие играли в карты, решались в кости, а я нет. Я ждал демобилизации и копил сознательно. Они должны понимать! Я говорил им, но они и слушать не хотят. А уж на худой конец я продам „гудзон“, хотя и вложил в него много труда. Ты-то веришь мне, Люси? Ведь это чистая правда!
— Да.
Неужели все это происходит на самом деле? Неужели существует Рой? Она? Они оба?
— Для них деньги — это все. Хочешь знать, кто он такой, дядюшка Джулиан? Может, я только сейчас это понял, но он самый настоящий материалист! А что за словечки! Ты даже и представить себе не можешь. Никакого уважения к ближним!
— Что он сказал, Рой? Чем они тебе угрожают?
— Да ну их! Чем угрожают — оставить без денег, конечно. И отец туда же. Да будет тебе известно — хотя сам он этого, может, и не знает, но я в общем-то привык его уважать. А он, думаешь, хоть капельку меня уважает? Нет, он обращается со мной словно я все еще его ученик. Но я уже отслужил в армии. Полтора года без малого на Алеутах — на обратной стороне шарика. А дядюшка знаешь что говорит? Он говорит: „Война кончилась в сорок пятом, парень. Не воображай, будто ты воевал“. Он, видите ли, воевал. Он заработал медаль. А при чем здесь вообще все это? Совсем ни при чем! Да ну, хватит о нем.