Она читала по губам

Мадам, впрочем, его не узнала. Кинулась, тревожно вымолвила:

– Дима! Дима Коростелев, как он?..

– Это ваш супруг? – осторожно поинтересовался Сеня.

– Ах, ну, какая разница! – досадливо отмахнулась она.

Что ж. Сеня честно отчитался ей о тяжелом состоянии больного. И что диагноз «кишечный грипп» снят, подозревают отравление неустановленным веществом. Деньги, что она совала, решительно отклонил. А едва ее спровадил, тут же бросился к Михалычу. Тут не безобидной – относительно – чемерицей пахнет, чем похуже! Нужно кровь на анализ брать, и немедленно! Пусть врач только попробует отказать!

* * *

Адель вернулась домой поздно – и совершенно убитая.

Состояние Димы оставалось тяжелым.

Пожилой доктор Евгений Михайлович (она давала ему деньги, еще когда в больницу попал ее первый муж) говорил с ней хмуро. И очень подробно расспрашивал, где Дима вчера ужинал. Где и чем сегодня завтракал и обедал. Что конкретно ел. Кто еду готовил и подавал?

Адель, конечно же, сразу спросила:

– Вы подозреваете, что его отравили?

Однако хирург открестился:

– Пока ничего сказать не могу. Анализы не готовы. А рвота, брадикардия и пониженное давление – симптомы множества болезней.

Но когда женщина попыталась сунуть ему, по традиции, материальную помощь – конверт категорически отверг. Хотя прежде – она прекрасно помнила! – незыблемыми моральными принципами не отличался.

И Адель совсем разнервничалась. Что делать? Куда бежать?

К Данилову? В милицию?

Но если она правильно прочитала на хмуром лице врача – в отравлении Димы медики подозревают ее саму!

Что ж. Завтракали они действительно вместе.

А приготовила и подавала еду тетя Нина.

* * *

Когда Адель вернулась домой, сын давно уже спал.

Тетя Нина выразительно взглянула на часы, пробурчала:

– За полночь уже. Как мне домой теперь добираться?

Ведет себя – будто совершенно ничего не случилось.

Вообще-то Адель никак не собиралась заводить разговор немедленно. Не девочка уже чтоб совершать спонтанные, необдуманные поступки. Прежде подготовиться надо. План составить…

Однако что-то вдруг надломилось в ней сегодня. Не размышляя, не просчитывая последствия, вдруг выпалила:

– Димка в больнице. Вы знаете?!

– В больнице? – Домработница захлопала глазами. – С чего вдруг? С утра вроде здоров был.

– С утра до завтрака был здоров, – сузила глаза Адель. – А сейчас в реанимации. Состояние тяжелое. Врачи говорят: отравили его.

– К-как отравили? Ч-чем? – растерянно молвила тетя Нина.

– Ну, это уж тебе видней, – приложила хозяйка.

– Адель, деточка. – Женщина смертельно побледнела. – Ты что ж такое говоришь?

– Тот же яд использовала, что для Фрица? Или другой?

– Что-о? – Тетя Нина дернулась, закаменела лицом.

«Ведь никаких у меня доказательств! Вообще никаких!!» – внутренне ахнула Адель.

Тем более ужинал Дима не дома. Обедал сегодня – тоже.

Однако пока ехала в совершенно растрепанных чувствах из больницы домой – пришла Адели в голову одна идея. Не с Димой связана – но с Фрицем. Она ведь день его смерти вспоминала миллион раз. Но только сегодня вдруг поняла: что в том дне – дне смерти мужа – было странного. Что ее все время беспокоило, царапало.

Домработница уперла руки в боки. Взглянула на хозяйку презрительно, с вызовом:

– Адель, ты что, пьяная? Чего несешь-то?!

– Помолчи и послушай, – оборвала Адель. – Я вспомнила все. Про тот день, когда Фриц умер. Помнишь, я ампулу из-под инсулина достала из мусорки? Тогда не поняла – а сейчас дошло. Фриц – хотя на уколах всю жизнь – ампулы открывал неумело. Как все мужчины, если они не врачи, конечно. Никогда не обращала внимания? Пилит, пилит ее минут пять – срез потом весь искромсан. А та ампулка, что я из мусора достала, открыта была аккуратно. Как только женщины умеют. Как ты умеешь. Словно по линеечке. Помнишь, однажды ты антибиотики мне колола – я еще тогда заметила: как ловко у тебя выходит. Спросила: что ли, в медицинском училась? А ты ответила – рука легкая.

– Адель, – севшим голосом произнесла тетя Нина. – Ты меня просто оскорбляешь.

Губы ее тряслись, лицо посерело. Виновна? Или – действительно потрясена до глубины души?!

Но слова уже потоком неслись, не остановить:

– Что ты вколола Фрицу? Какой яд?

– Аделечка, миленькая моя! – На глазах тети Нины выступили слезы. – Да как же ты можешь-то! Обвинять меня в грехе таком! Я ведь уже сколько лет к тебе, как к родной, отношусь! Всегда рядом с тобой, в беде и в радости! Сыночка твоего, будто собственного внучка, ращу!

Звучали слова горячо. Но встречаться с ней взглядом домработница избегала. Руки ее дрожали.

«Неужели я в точку попала?!»

И Адель бросилась в новую атаку:

– Да тебе и яд Фрицу было совсем необязательно колоть! К тому же ты не дурочка. Понимала: будет вскрытие, правда выйдет наружу. Ты хитрей поступила. У нас-то дома был инсулин только в расфасовке U-40. А еще бывает – U-100, в два с половиной раза больше. Но ампулы по виду совершенно одинаковые. И маркировка – мелкими буквами, а у Фрица, ты прекрасно знала, дальнозоркость, он только в очках читал. А в тот день он разнервничался, потерял над собой контроль. И ты просто подсунула ему другую ампулу. С неправильной дозой. А в мусорку положила обычную. Ничего не боялась. Знала, видно, что определять точное количество инсулина в крови медики не умеют.

– Адель! – перебила тетя Нина. – Да за кого ж ты меня принимаешь!

– За подлого, мстительного, жестокого человека, – припечатала Адель. – Думаешь, лица твоего не помню – когда меня Фриц в Париж позвал? Тебя аж перекосило всю от зависти. Что мне – все. А тебе – за мной унитазы мыть. И не дала нам в Париж уехать. Убила Фрица.

Сделала глубокий вдох, еще больше повысила голос:

– А как ты на меня с Димкой смотрела – думала, я не вижу? Тебе ж счастье мое – будто нож острый. Что угодно готова сделать, лишь бы разрушить его. У Димки давление семьдесят на тридцать, редкий пульс, рвота, судороги. Опять инсулин использовала? Или что-то другое? Цианид, клофелин, белладонну?!

– Адель, – тетя Нина говорила теперь спокойно, горько. – Ты не в себе. И еще пожалеешь о том, что мне сегодня наговорила.

– А ты пожалеешь, если Димка умрет! – выкрикнула Адель. – Я тебя тогда уничтожу просто. В порошок сотру.

– Что ж. Спасибо за доброту. За слова теплые. – С вызовом взглянула на нее домработница. – Я тебе сколько лет верой-правдой служила, а ты… – Чуть сбавила тон, спросила: – На Игорька хоть разрешишь посмотреть? В последний раз?

Адель помотала головой.