Она любит плохих парней

Машина въезжает на парковку университета и останавливается на первом попавшемся свободном месте. Дарий снимает блокировку с дверей, но не глушит мотор. Боковым зрением замечаю, как его руки отпускают руль, и медленно поворачиваюсь. Взгляд пронзает насквозь, и я удивленно замираю. Дарий приподнимает уголки губ, и в этой улыбке нет злости или ехидства, только снисходительность и веселье.

— Ты все знал, да? — пораженно спрашиваю я. — Они тебя предупредили.

— Нет, — чарующим тоном отвечает он. — Я не знал.

— Тогда почему?.. — В недоумении трясу головой. — Почему ты не злишься? Почему подыгрывал мне все это время?

— Подыгрывал? Ты о чем?

— О вчерашнем! Ты сказал, что не встречаешься со студентками, а сам...

— Это правило распространяется только на скучных студенток.

Порывистый вдох першит в сухом горле, и я хрипло спрашиваю:

— А тебе, значит, весело? 

— Катюш, ты себе и не представляешь… — Дарий небрежно поправляет кудряшку у моего лица. — Как сильно мне весело. 

«Что-то мне страшно», — шепчет внутренний редактор.

«Представь себе, мне тоже!» — отвечаю мысленно.

Дарий разворачивает плечи и склоняет голову, упираясь виском в подголовник кресла. Стараюсь найти в зеленом лесу хоть какие-то подсказки, но вижу лишь мутные тени, что прячутся за деревьями и с любопытством наблюдают за происходящим из-за могучих стволов. Да что это с ним? Наказывает меня? Хочет проучить? Я не знаю! Я, черт возьми, не понимаю, что происходит и кто передо мной!

— Я тебе… — Паника уже едва ли поддается контролю. — Я тебе нравлюсь?

Дарий показывает зубы, кончик его языка касается острого клыка, и у меня перехватывает дыхание.

— Конечно нравишься, — отвечает он мягко. — Разве это не очевидно?

— Чушь какая, — выдыхаю я растерянно. — Ты с ума сошел? Думаешь, я в это поверю?

Дарий усмехается и беспечно пожимает плечами, намекая на то, что не собирается ничего доказывать. Это край! Я уже поняла, что жестко облажалась, и что плохо разводить взрослых мужиков. Все поняла!

— Послушай... — сбивчиво шепчу я. — Мне жаль, правда. Я была не в себе из-за расставания, и все вышло очень глупо. Я признаю вину, прошу прощения и обещаю, что никому и ничего не скажу. Давай постараемся все забыть, ладно?

— А как же спор? Проиграешь ведь.

Резко втягиваю воздух через нос, не на шутку разозлившись. Что он несет? Почему продолжает вести себя так, словно ничего особенного не случилось?! 

— Я знаю, что победила. Этого достаточно.

— Нет, Катюш, — нежно отвечает Дарий. — Это я победил.

Вспыхиваю, точно спичка, и цежу сквозь зубы:

— Да пошел ты.

— Поехал, — насмешливо поправляет он. — Хорошего тебе дня. Беги, а то на пару опоздаешь.

«Он нас сделал», — подсказывает внутренний редактор.

Неприятно, конечно, но… стоит признать, я под большим впечатлением. Что-то здесь нечисто, Дарий ведет себя чересчур странно, но времени выяснять отношения уже нет. Сил, кстати, тоже. Хватаюсь за ручку двери и распахиваю ее, бросая напоследок едкое:

— Спасибо, что подвез.

— Всегда пожалуйста, Катюш. 

С силой толкаю дверь и шагаю к учебному корпусу, ощущая жжение между лопаток. Интересно, кто из нас двоих ведет себя более странно? Он или я?

* * *

В просторном медицинском кабинете слышится тиканье часов и шуршание листов. Пожилая женщина сидит за белоснежным столом и перебирает рентгеновские снимки, внимательно их изучая, а Дарий скучающе смотрит в окно, устроившись в мягком кресле пациента. Сквозь прозрачные стекла льется солнечный свет, пахнет чистотой и сладкой ванилью, благодаря ежечасной уборке и аромадиффузору, что стоит на высоком стеллаже.

— Что ж, мои поздравления, Дарий Викторович, — сдержанно произносит женщина. — Ваше восстановление прошло более чем успешно. Смещения устранены, трещины затянулись, никаких патологий не выявлено.

— Отлично, — кивает Дарий и порывается встать.

— Задержитесь еще на пару минут.

— Конечно, — вежливо улыбается он, нехотя возвращаясь на место. — Я внимательно вас слушаю, Надежда Константиновна.

— Дар, давай сменим тон. Я хочу поговорить с тобой не как доктор, а как…

— Ну что еще, теть Надь? Я сделал все, что ты просила. Прошел полный курс реабилитации, хотя мне было бы достаточно месяца постельного режима и пары упаковок таблеток.

— Это не шутки, Дар, — строго заявляет Надежда Константиновна. — Ты уже не маленький мальчик, на котором переломы заживали, как на собаке. 

— Ты же знаешь, что это была случайность.

— У тебя всегда виноваты случайности. Случайно сорвался с дерева, потом со скалы, чуть не утонул, прыгнув с водопада. А сколько твоих сломанных носов и выбитых пальцев я вправляла?! Каждый раз, когда ночью звонит рабочий телефон, я пью сердечные капли, потому что боюсь услышать, что ты погиб из-за очередной сумасбродной выходки! Хочешь адреналина - заведи себе детей! Обещаю нервный срыв каждую неделю!

— Я не твой сын, и ты не обязана опекать меня, — ласково говорит Дарий. — Перестань следить за мной и спи спокойно. 

— Да, ты не мой сын, но…

— Сколько раз я должен повторить, что ты ничего мне не должна? Теть Надь, ты была хорошей сестрой, а вот моя мать — плохой. Прекрати нести уже этот крест, ты не могла ее спасти.

В глазах Надежды Константиновны блестят слезы, морщинистая шея напрягается из-за задержки дыхания. Дарий поднимается на ноги и обходит стол, останавливается рядом с креслом тети и разворачивает его, присаживаясь на корточки, ровно так, как делал в детстве, если видел ее печаль. Он берет теплые и мягкие кисти рук в свои и запрокидывает голову:

— Мне жаль. Я не хотел заставлять тебя волноваться.

Надежда Константиновна выдыхает огорчение и крепче сжимает теплые длинные пальцы племянника. Она прекрасно знает, что его извинения едва ли искренние, он всего лишь говорит то, что она хочет услышать. А также она знает, что эти слова не дают никаких гарантий на то, что подобное не повторится.

— Ты понимаешь, что это было настоящее чудо? Если бы ты не приземлился в эту чертову яму на обочине, а покатился дальше, мы бы тебя не собрали.