Она моя

Он ведь сходу меня пьянит. Так, что голова кружится и в ушах возникает звон. Кровь по венам бешеными потоками несется, раскаляя и утяжеляя тело.

Когда Таир приподнимается, чтобы толкнуть мои колени выше и придвинуть член к промежности, лихорадочно ищу его глаза. Он уже смотрит мне в лицо. Смотрит и давит во влагалище разбухшей головкой.

— Ты моя.

Сильным и плавным ударом загоняет в меня член. Я дергаюсь. Из губ срывается крик безмерного удовольствия. Спрятав на мощной груди лицо, руками и ногами в него вцепляюсь. По-своему пытаюсь обездвижить, потому что сейчас не переживу взрыва чувств. Украдкой слезы роняю. Тарский, конечно же, понимает, поэтому не спешит двигаться. Постепенно начинает, чутко улавливая, когда я к этому оказываюсь готовой.

И я обо всем забываю. Отдаюсь, как раньше. Всем своим существом — душой и телом. Чем жестче он двигается, тем сильнее мое удовольствие. Оно накаляет мое тело, заставляет меня дрожать и извиваться. Громко и бесстыдно стонать, что-то требовать. Не могу я молчать. Голова превращается в кипящий котелок. По венам, словно по проводам, несется электричество. Искрит и трещит. В самых чувствительных местах вызывает короткие замыкания.

Я деру ногтями его шею и плечи. Кусаю и всасываю плотную солоноватую кожу.

— Пожалуйста… Пожалуйста… Таи-и-и-и-р-р…

Тот самый вулкан…. Все мои чувства… Они вырываются и, вступая в химическую реакцию между собой, вызывают в моем теле атомный взрыв. Размазывает так, что я не чувствую, когда темп Тарского меняется, становясь отрывистым и частым. Прихожу в себя, когда он кусает меня за ухо и так громко в него стонет, что я не меньше, чем на минуту, глохну.

Раньше я больше всего любила эти финальные ноты и последующее ленивое восстановление. Счастливый стук сердца. Сытые поцелуи. Нежные объятия. Сейчас же… пытаюсь сразу же выбраться из-под Гордея.

— Все, — выдыхаю. — Все. Отпусти.

— Прекрати эту бомбежку, Катя. Хватит, — он так сильно понижает голос, почти шепчет, а у меня от этих интонаций как всегда ломается воля. И так слабая после оргазма, а он еще… Практически готова умолять меня любить. Все в груди дрожит и стонет. Но то, что Тарский делает дальше… — Выходи за меня.

Мою грудь разрывает. Сердце, легкие, кости, душа — все в фарш. Горячий ком толкается в горло, и я понимаю, что все — сейчас разрыдаюсь.

— Мне нужно в туалет, — крайне спокойно сообщаю ему.

На короткое мгновение даже удается в лицо взглянуть. Пусть знает, что мне на его предложение по барабану. Ни капельки не трогает.

— Ладно. Пойдем.

У меня не находится слов, когда Тарский встает и поднимает меня на руки. Когда ставит в ванной на ноги, жду, что уберется и оставит меня на какое-то время. Но он не собирается выходить. А меня уже последние силы покидают. Успеваю лишь закрыть ладонями лицо и отвернуться. Хотела бы сделать это тихо… Но нет же, столько всего в груди скопилось, а сейчас вырывается с громкими рваными всхлипами. Еще и чертов Таир обхватывает сзади руками.

— Думаешь, мне тогда сердце не разорвало? В кровь! И сейчас каждый раз, как тебя увижу — месиво в груди.

— Не надо! Не говори… — мой плач уже походит на вой.

А он все продолжает.

— Не могу я без тебя, Катенька. Пойми ты это, мать твою, наконец!

Резко разворачивая, вновь притискивает к себе.

— Не хочу… Ничего не должна понимать… — горячо выдыхаю ему в грудь. — Не обязана…

— Покричи, покричи, — монотонно шепчет, продолжая обнимать. — Все, что думаешь, что беспокоит — как есть говори. Плачь, легче будет.

— Я не плачу… Еще я из-за тебя не плакала…

Детский сад. До икоты ведь рыдаю. А он обнимает и гладит, забирая большую часть боли и наполняя вместо нее своим теплом. Едва затихаю, в душ заводит. Второй раз до исступления доводит. Знаю, что ему сложно насытиться. Мне тоже хочется продлить момент близости. Тяжело отказывать своему телу, своим привычкам… Таир научил давать ему максимум. Хотеть этого, упиваться каждой секундой. Конечно же, это не механика. Наслаждение гораздо глубже. И как ты ни старайся, задевает самые тонкие струны.

После душа не могу заставить свое тело двигаться. Тарский ложится, выключает свет, а я все твержу, что ухожу. На деле же сижу на углу кровати, рядом с принесенными из прихожей вещами. Долго сижу, совсем как тогда, в Польше.

— Останься. На рассвете отвезу тебя, — вот теперь просит. Больше не требует. Мало душу мне порвал, гад… Молчу. Но одеваться все так же не спешу. В какой-то момент оборачиваюсь. Он смотрит так, что внутри меня какие-то крючки сердце поддевают и снова тянут его наружу.

Зажмуриваюсь и… бросаюсь к нему.

— Обнимешь меня? Крепко обними, — шепчу, забираясь к нему под одеяло. — Только ничего не говори. Ничего! Просто обнимай.

— Обнимаю, — тяжело выдыхает. — Обнимаю, Катенька.

Глава 40

Катерина

Третий раз за неделю просыпаюсь у Тарского. В третий раз говорю себе, что в последний. И сама же себе не верю. Позавчера удалось проявить твердость характера. Осталась дома, всю ночь не спала. А встретила Таира у Рязанцева, не смогла отказаться, когда предложил подвезти. Конечно же, разозлилась, что «подвезти» оказалось не ко мне домой, а к себе. Да кого я обманываю… Сколько минут злилась?

— Что ты себе позволяешь? Зачем привел сюда?

— Можем мы хоть раз пропустить вступительную часть твоего выступления? — завелся в ответ. — Закрой рот и иди сюда, Катенька.

Скрутив мне руки, обездвиживает. Как же меня это бесит!

— Таи-и-и-р-р… Я тебя сейчас…

— Давай, — жарко выдохнул мне в губы. — А потом я тебя.

Набросились друг на друга, едва до спальни дошли. Только к ночи и успокоились. Меня одолел сильнейший голод, в последнее время такое часто бывает. Не было шансов перетерпеть, иначе возникают тошнота и слабость. Хорошо, что Тарский, заслышав, как мой желудок яростно требует пищу, среагировал незамедлительно.

— Накинь что-нибудь, — скомандовал, натягивая штаны.

— Я уже домой поеду, — попыталась возразить, хотя при одной мысли об этом внутри все еще агрессивнее сжалось и задрожало.

— Давай, не начинай, царевна. Пошли. Накормлю, а то еще грохнешься где-то по дороге в голодный обморок, — намеренно небрежно бросил мне свою футболку. Я уже знаю, что он тоже подстраивается. Вроде и настаивает, но моментами кажется, боится спугнуть. — После отвезу.

Обманул, как всегда. После горы бутербродов с чаем затянул обратно в спальню. А позже, когда в моем теле еще пульсировал каждый нерв, и люстра над головой кружилась, я себя оправдывала тем, что слишком устала, чтобы тащиться среди ночи домой.