Она моя
Шрифт:
Утром, едва заметив, что Таир открыл глаза, всеми силами пытаюсь принять отстраненный вид, будто это вовсе не я несколько часов назад бесстыдно стонала под ним и просила о продолжении.
— Куда ты так спешишь опять? Шести нет, — припечатывает к матрасу тяжелой рукой.
Секунд пять смотрю в его сонное лицо. Сердце рвется, так не хочу уходить. Если бы только существовала такая возможность, осталась бы с ним тут на всю жизнь.
— Мне пора. С тетей Людой на девять договорилась, — решительно отпихиваю его руку и, приняв сидячее положение, подбираюсь к самому краю кровати. Суматошно выворачиваю сброшенные вчера впопыхах вещи. — Домой нужно
Смотрю на него через плечо. Он отвечает. Сверлим друг друга взглядами.
— Кровопийца, — произносит Тарский. А затем, схватив меня за плечи, заваливает обратно на спину. Нависает, опаляя дыханием. — Не надоело?
— Нет!
Неторопливо ведет ладонью по моей шее, так же плавно надавливает на гортань и на контрасте резко припадает к губам. Целует так, что задыхаюсь. Оттолкнуть сразу не могу. Скребу ногтями по плечам, не потому что пытаюсь ранить. Не контролирую себя. Дрожь предательская вновь атакует все тело, а Тарский ведь чувствует. Гладит по плечам, собирает чертовых мурашек.
— Ты тосковал? — ругаю себя и все равно спрашиваю, как только позволяет вдохнуть.
Он вновь действует волнующе медленно. Ласково ведет большими пальцами вдоль моих щек — вниз и снова вверх.
— Очень, — произносит, непрерывно глядя в глаза.
Я задыхаюсь.
— Поверю тебе, а потом что? — рвано тяну воздух. — Окажется, что ты снова для дела стараешься?
— Катя, — зовет по имени и замолкает. После внушительной паузы, продолжает уже спокойнее: — Послушай меня, Катя. Отца твоего обрабатывал, признаю. С этой целью и пришел в ваш дом. Но о тебе не знал до последнего. Когда понял, поздно уже было. Пришлось думать, как вытаскивать, — это так похоже на исповедь, трудно не прислушиваться. Ловлю каждое тихое слово, интонации его читаю. — Сама понимаешь теперь, как эта система работает. На полном ходу не остановишь. Если бы выдернул сразу, меня бы отстранили, а тебя передали другому агенту.
— А сейчас ты доволен? Доволен? — сдавленно вопрошаю, выдавая больше эмоций, чем хотела бы. — Мне приказано замуж за Орловского идти! Ты это понимаешь?!
— Не выйдешь ты за него, — обрубает уверенно. — Это вообще не наша стезя. Тебя проверяют.
— Опять? Сколько можно?
— Им нужно знать, готова ли ты выполнять приказы.
Мне так хочется крепко-крепко обнять его и умолять, чтобы пообещал, что не допустит этой свадьбы! Но я лежу неподвижно. Только взглядом, вероятно, выдаю себя. Потому что Тарский шумно выдыхает и сам обнимает.
— Обещаю, что вытащу тебя, — прижимается лицом к моей шее.
— Нас, — поправляю его раньше, чем удается себя остановить. Он замирает, но внимание на этом не заостряет. Телом — реагирует, а словом — никак. Чувствует, что не стоит сейчас. Я едва держусь. — Все… Отпусти, — стараюсь говорить равнодушно. Получается немного резковато. А потом, напротив, что-то внутри окончательно обрывается: — Пожалуйста… Мне правда пора ехать…
Больше Тарский меня не задерживает. Как и в прошлые разы, настаивает, что отвезет — на этом все. По дороге бережем тишину. И ухожу я тоже молча. Выскакиваю из машины, чтобы не размякнуть и вновь не выдать что-нибудь сокровенное.
Я расслабилась и потеряла бдительность. Решила, раз Тарский никаких изменений не замечает, значит, со стороны ничего и не видно. Но, едва я раздеваюсь,
чтобы примерить ненавистное свадебное платье, лицо тети Люды сереет.— Матерь божья… — уже это звучит обвинительно. Затем тон ее физиономии приобретает насыщенный пунцовый цвет, а голос и вовсе сочится ядом: — Твоя грудь! Ты же беременна!
Из ее уст это состояние равно заражению каким-то смертельно опасным вирусом. Не сразу нахожусь с достойной реакцией.
— Что вы выдумываете!
Пальцем у виска кручу — вот, что она заслужила. Мерзкая гадина всегда меня ненавидела, а с недавних пор вообще каждый раз кажется, что когтями своими акриловыми жаждет мне глаза выцарапать.
— Я тебя с маленькой знаю, столько раз обнаженной видела… Ты меня не обманешь! — трясет перед моим лицом кривым пальцем. С видимым спокойствием прикрываю грудь дурацким платьем, не позволяя ей себя рассматривать. — Орловский ждет невинную невесту, а ты… Господи, за что это нам?! — самым натуральным образом голосит на всю примерочную. — Мой бедный брат в тюрьме, дочь в могиле, я скоро без гроша останусь — последние тебе отдаю, а ты, грязная неблагодарная дрянь, нагуляла ублюдка!
Клянусь, что сдержаться после этих слов выше моих сил. Отвешиваю такую затрещину, кисть огнем обжигает, а секунды спустя тупой болью пронизывает.
— Не смей никому рассказывать, — угрожающе надвигаюсь.
Тетя Люда, пребывая в полнейшем шоке, прижимает к щеке ладонь и отступает. Вижу, как ее глаза наполняются слезами, но жалости к ней не испытываю. Настолько отрешенно себя ощущаю, еще немного, и во мне все человеческое умрет.
Пока тетка зашуганно косится на меня из угла примерочной, быстро одеваюсь и, подхватив платье, несусь к кассе.
— Уже определились? Так быстро? — изумленно таращит глаза девушка-продавец. Видимо, таких пофигистически настроенных невест ей еще не доводилось встречать. — Вы уверены? Возможно, нужно что-то подправить, ушить? Мы можем…
— Ничего не нужно, — резко перебиваю ее я. — Оформляйте.
Ухожу из салона, не дожидаясь тетю Люду. По дороге домой тревога разбивает, как ни стараюсь ее отогнать. Нельзя было соглашаться на эту затею отца. Надо было настоять, что сама справлюсь. А теперь-то что? Сомневаюсь, что тетка будет молчать. Папе так точно доложит.
Но не убивать же ее теперь?
Хотя, может, и стоило бы…
Глава 41
— Таир, — увидев меня, яростно выплевывает Волков. Если бы не сопровождающий конвой, наверняка бы в глотку вцепился. — Явился, мать… Я тебе, как самому себе, доверял. А ты мою дочь… — затыкается и громко крякает, когда один из милиционеров грубо сваливает его на стул. Дернув плечами, сосредотачивает на мне полный ненависти взгляд. — Сука ты легавая, — сипит, набирая полные щеки воздуха. — Как ты посмел ее тронуть?!
— Наша встреча предполагает другую тему разговора, — сухо отрезаю, не позволяя старику поднять внутри меня какие-либо эмоции. — Существует ряд документов, которые в твоих интересах подписать до суда.
— Думаешь, после того, как ты мою дочь подмял и обрюхатил, я тебе какие-то малявы подписывать стану? — рвет глотку так, что морда багровеет.
К этой информации я оказываюсь не готовым. Привычное хладнокровие вместе с духом вышибает. А сердце превращается в гранату без чеки.
Катя беременна? Беременна? Беременна?