Она ушла, не попрощавшись

Тут Элеонора из спальни выползает. Танька, ты б ее видела! В гроб краше кладут. Вся зеленая, под глазами коричневые круги, лицо заплаканное. Все, думаю, дал ей ее Анатоль от ворот поворот. Плакала теперь моя работа. Она в кухню вползла, полезла в холодильник. Вытащила оттуда палку колбасы и давай наворачивать. Прямо от палки откусывает и глотает, не прожевывая. Я ей говорю, давайте я вам колбаску-то нарежу. Чего ж без хлеба-то едите. Или котлеток вам нажарю. Повар ваш такой фарш чудесный оставил. А она как зыркнет на меня, как заорет: «Не смей мне про фарш говорить! Никогда, слышишь!» Слышу, говорю, слышу. Вы не волнуйтесь так. А сама бочком, бочком и к Анатолию.

Он на меня смотрит и спрашивает: «Чего надо?» Грубо так, я аж растерялась. Ну, думаю, оба с катушек съехали. Беги, Ленка, пока они тебя тут не кокнули. Видно, у меня эти мысли на лице написаны были, так как Анатолий вдруг улыбнулся и говорит, извини, мол, погорячился я малость. Только причина этому есть. Уважительная. Я ответила, что ничего страшного. Я уж привыкла, что Элеонора всегда орет. И язык прикусила. Ляпнула, не подумав, стою, жду, как он отреагирует. А он вдруг рассмеялся. Ничего, говорит, все правильно. Я вот тоже привык, что Элеонора на всех орет. Тогда я и от него выскользнула. Осторожненько так, чтобы не волновать его.

Пошла в гладилку. Там дверь металлическая и на замок изнутри запирается. На случай пожара. Ну, думаю, пожар-то еще когда будет, а я в случае чего запрусь тут, пусть друг друга убивают. Часа три-четыре просидела. Потом пить захотела, сил нет терпеть. Ну, думаю, рискну. Если они все еще в неадеквате, сумку возьму и слиняю по-тихому. На фиг надо на сумасшедших работать.

Вышла, крадусь по коридору. Слышу, в гостиной голоса. Подобралась на цыпочках, смотрю, Анатолий сидит на диване, Элеонору приобнял. А она плачет, заливается. И что-то шепчет не останавливаясь. Я еще чуть-чуть поближе подкралась и слушать стала. Элеонора говорит:

— Я ведь для тебя старалась. Думала, ты ругаться станешь. Кто ж знал, что так выйдет?

А он ей в ответ:

— Глупая ты у меня, Люсенька. Как дитя малое. Разве ж так люди поступают? Скотину дворовую и ту жалко, а тут единственная кровиночка.

Я не сразу поняла, о ком это они. Слушаю дальше. Элеонора в мужнин платок высморкалась и спрашивает:

— Как же быть теперь, Толь?

Я чуть на пол не рухнула. Сколько у них работаю, сколько сплетен про них знаю, а о том, что они могут друг друга нормальными, человеческими именами называть, и не догадывалась. Да, думаю, видно, дело и правда серьезное, раз до «Люсь» и «Толь» дошло. Анатолий, правда, принял это как должное.

— Поедем к нему, — говорит. — Навестим, узнаем, чем помочь можно. А после к себе позовем. Дом у нас большой. Наймем сиделку.

Странно, думаю, кому в семействе Крутцовых сиделка понадобилась. А Элеонора повеселела, на ноги вскочила. И заявляет:

— Сейчас Елену крикну, пусть сумки собирает.

Я задним ходом в сторону гладилки! Не хватало, думаю, чтобы они застукали, что я их подслушивала. Ну, ушла я, дверью хлопнула, будто только что из комнаты вышла. Элеонора уж мне навстречу спешит.

— Иди, — говорит, — сумку в больницу собирай. Пижаму положи, мыло, пасту зубную. И поесть собери. Все, что найдешь.

— Мужу вашему снова плохо? — прикинулась я, будто не понимаю, что речь не об Анатолии идет.

А она мне:

— Вещи нужны моему брату. С ним несчастье произошло. Хулиганы побили. Мы с Анатолием к нему сейчас поедем. А вы, Елена, комнату гостевую в порядок приведите. Чтобы к нашему приезду там все блестело, как в операционной. И пока брата не выпишут, прошу поддерживать ее в таком состоянии.

Ленка замолчала, ожидая моей реакции. Я не стала ее разочаровывать.

— Ты же говорила, что Элеонора брата на дух не переносит? — напомнила я.

— Так и было. А тут хозяйку словно подменили. Я тебе потому и позвонить не могла. Пока сумки собирала, пока провожала их. Пока комнату драила. Сейчас вот закончила с уборкой и сразу звоню. Элеонора с Анатолием еще не возвращались. Но она звонила. Велела бульон сварить. Из перепелки. Лешику, говорит, полезно перепелиное мясо. Ты мясо, говорит, трижды в блендере перетри и в бульон пусти. Толин водитель приедет, заберет.

— Так это же хорошо, — похвалила я Элеонору. — Брата в беде оставлять нельзя.

— Хорошо-то оно хорошо, только не верю я во внезапные превращения чудовищ в красавиц.

Я засмеялась Ленкиному сравнению.

— Хочешь, чтобы она опять тебя бестолочью обзывала вместо того, чтобы «выкать»?

— Даже не знаю, — призналась Ленка. — К прежней Элеоноре я уже привыкла. Знала, когда чего от нее ожидать. А к новой и привыкать по-новому. Кто знает, какая из них лучше окажется?

— Насчет этого можешь не переживать, — успокоила я ее. — Люди действительно так быстро не меняются. Не пройдет и суток, как Элеонора твоя снова в чудовище превратится. Помяни мое слово. А вот то, что она хоть одно доброе дело сделала, это уже хорошо. И чудовища иногда способны на благородные поступки.

Разговор с Ленкой подействовал на меня благотворно. Настроение поднялось. Я была рада, что теперь есть кому присмотреть за Лехой. И то, что Элеонора не собирается отказываться от моих услуг, тоже было весьма приятно. Вот с такими хорошими новостями я и приехала в кальянную «Тритон». Помимо новостей о воссоединении брата и сестры, Ленка снабдила меня подробным описанием Валентины и ее сынка Игнаши. Так что в кальянную я ехала во всеоружии.

Сие «благородное» заведение располагалось в самом центре Тарасова на Московской улице. Я ожидала, что «Тритон», как и многие подобные заведения, находится в полуподвальном помещении в одном из домов старой постройки, которыми изобилует Московская улица. Но это оказалось не так. Здание, в котором нашел себе пристанище «Тритон», было новеньким, с иголочки, в лучших традициях современной архитектуры, и состояло в основном из хрома и стекла. Симпатичненько!

Вход в кальянную вел со двора. Обогнув здание, я оказалась перед высокой стеклянной дверью. Над входом светилась красочная реклама. Она гласила: «Спешите! Только сегодня и только у нас! Приведите двух своих друзей и получите кальян бесплатно!» Чем только не заманивают клиентов! Оказавшись внутри, я огляделась. Контраст между внешним видом фасада и внутренним убранством буквально резал глаз. Если снаружи все выглядело новым и современным, то внутри, наоборот, старым и пыльным. И каким-то неопрятным, что ли. Жуткая смесь восточного и российского. Причем российские экспонаты относились к эпохе брежневского застоя. Ковры с известными по всему миру медведями на бревне. Кресла с деревянными подлокотниками, обтянутые зеленым сукном. И даже мраморные слоники, которыми любили украшать свои жилища в послевоенное время.

Интересно, как с таким интерьером хозяева умудряются удерживать своих клиентов? А этого добра тут хватало. Еще и пяти часов нет, а добрая половина зала занята. Я прошлась вдоль столиков, высматривая Игнашу. Найти его оказалось легче легкого. Он занимал второй от стены стол. И сидел за ним в одиночестве, перед пустой чашкой, в которой до моего прихода находился чай.

Не привлекая внимания к своей персоне, я заняла столик, расположенный за спиной Игнаши. На мое появление тот никак не отреагировал. Подошла девушка-официант и приняла заказ. Я решила попробовать, как тут готовят «кофе по-восточному». Придерживаясь восточных или советских традиций? Ожидая выполнения заказа, я присматривалась к посетителям. Народ здесь собрался самый разный. Кто-то вел неспешную беседу, кто-то наслаждался одиночеством. И никого, кроме меня, не смущал этот дикий интерьер. Что ж, о вкусах не спорят.