Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада

Аэша

Предисловие

Гораций Холли и его друг Лео Винцей, возлюбленный божественной Аэши, отправились в Центральную Азию, надеясь снова увидеть ее. С тех пор о них не было никакого слуха. Но вот почти 20 лет спустя, как рассказывает Райдер Хаггард, среди представленных в редакцию рукописей ему попался невзрачный серый пакет, из которого выпала рукопись романа «Аэша» и два письма на имя редактора. В одном из них он тотчас же узнал характерный почерк мистера Холли. Гораций Холли писал, что вернулся в цивилизованный мир после двадцатилетнего отсутствия.

«Вы первый узнали о „Той, которой все повинуется“, много тысячелетий ждущей в пещерах Кор возрождения своего друга, — писал он, — вы же первый должны узнать об Аэше, о мистической развязке трагедии, начавшейся в Коре, а может быть, еще раньше в Египте… Я очень болен и вернулся в свой старый дом, чтобы умереть. Поручаю своему доктору переслать вам эту рукопись, если не раздумаю и не сожгу ее еще при жизни, а также шкатулку, в которой вы найдете систр — древний жезл жрецов культа богини Изиды, или Хатор. О нем часто упоминается в моей рукописи, и он должен служить вещественным доказательством того, что все написанное мною — истина. Этот жезл — дар Аэши».

Второе письмо было от доктора, которого умирающий Холли выбрал своим посредником. «Дней десять тому назад, — писал доктор, — меня позвали в старый дом на утесе (в Кумберлэнде), который много лет стоял пустым. Экономка сказала мне, что ее господин недавно вернулся из Азии и очень болен сердцем. Я застал его в постели сидящим: когда он лежал, ему становилось хуже. Это был странный старик, с узкими, темными глазами, полными жизни и огня. Длинная седая борода закрывала его могучую грудь. Седые волосы низко нависли на брови. Странное дело! Он безобразен, но в то же время красив. В лице его было что-то необыкновенное. Он казался недовольным, что меня позвали без его ведома, но мы скоро сошлись. Спасти его было невозможно, — я мог только облегчить его страдания. Он много рассказывал о странах, в которых бывал, иногда в бреду говорил по-гречески и по-арабски, обращаясь к какому-то существу, которому он поклонялся. Профессиональная тайна не позволяет мне рассказывать то, что он говорил. Он дал мне ваш адрес и поручил переслать рукопись и ящичек, которые я и препровождаю.

Однажды вечером, зная, что пациенту недолго осталось жить, я пошел навестить его, но не застал его дома. Экономка сказала, что он вышел за дом. Я поспешил по указанному направлению.

Луна освещала выпавший ночью снег, и я ясно различил на снегу следы босых ног, они вели за дом, к холму, на вершине которого есть древний памятник из монолитов. Местные жители называют его Чертовым кольцом. Посреди колоннады в высоком, грубо сложенном дольмене, есть изображение головы. Некоторые археологи считают его изваянием египетской богини Изиды и думают, что этот друидический памятник был некогда местом поклонения ей. Я вспомнил, что Холли спрашивал у меня недавно об этом памятнике и говорил, что хотел бы умереть у его подножия. И вот теперь, приблизившись, я увидел его стоящим у кромлеха. Что-то странное виделось в этой сцене. Среди колоннады из грубых монолитов одиноко и величественно поднимался памятник из трех камней, а перед ним — Холли. Он громко произносил какие-то арабские заклинания. В правой руке он держал жезл, на котором играли драгоценные камни и нежно звенели колокольчики.

Тут я заметил присутствие другого существа. В тени центрального дольмена что-то колыхалось. Внезапно это нечто приняло очертание женщины, на лбу которой светился огонек. Не знаю, было ли то видение, или что иное. Очевидно, Холли тоже видел что-то. У него вырвался радостный крик, и он бросился вперед с распростертыми объятиями. Когда я подошел, свет погас, а мистер Холли лежал на земле, сжимая в руке жезл»…

Действительно, Р. Хаггард скоро получил ящичек. В нем оказался хрустальный систр в виде Crux ansata, или египетской эмблемы жизни, этого сочетания жезла, креста и петли. От петли тянулись три золотые проволоки с встроенными в них рубинами, сапфирами и бриллиантами. На четвертой проволоке висели четыре колокольчика, издававшие приятный, мягкий звук. Пусть читатель сам найдет в предлагаемом романе объяснение этого таинственного жезла.

Часть первая

Глава I Двойное знамение

Прошло около двадцати лет с той ночи, как Лео было видение. Двадцать ужасных лет томительного искания и тяжелого труда, которые привели к потрясающему душу чудесному концу.

Смерть моя близка, и я радуюсь этому, потому что хочу продолжать свои изыскания и в других сферах, как это мне было обещано. Я стремлюсь познать начало и конец драмы души.

Я, Гораций Холли, был очень болен. Меня принесли полумертвого с тех гор, которые виднеются из моего окна. Я нахожусь на границе северной Индии. Другой на моем месте умер бы, но меня хранит Судьба, может быть, для того, чтобы осталась эта книга. Я пробуду здесь месяца два, и когда вернутся силы, уйду потому, что хочу умереть там, где родился, а пока я напишу эту повесть, по крайней мере, главнейшие страницы ее, ибо не все можно открыть. Начну с видения.

Мы с Лео Винцеем вернулись в 1885 году из Африки, желая отдохнуть от перенесенного страшного потрясения и собраться с мыслями. Поселились мы в старом домике моих предков в Кумберлэнде. Дом этот принадлежит мне и поныне, если кто-нибудь, считая меня умершим, не завладел им. Я поеду туда умирать.

— Какое потрясение? — спросит читатель.

Я — Гораций Холли, а друг мой, товарищ мой, духовный сын мой, о котором я с детства заботился, — Лео Винцей.

Следуя указанию, найденному в одной древней рукописи, мы отправились с ним к пещерам Кор в Центральной Африке. Там открылась нам «Она», которую мы искали, «Та, которой все повинуется». В Лео «Она» узнала своего возлюбленного, перевоплощенного Калликрата, греческого жреца Изиды, которого в порыве ревности убила два тысячелетия тому назад. Я тоже нашел в ней божество, которому с тех пор поклоняюсь, не плотью — это давно умерло, отошло для меня — но, что ужаснее, душой и волей. Плоть умирает, по крайней мере, изменяется, страсть телесная проходит. Но страсть духа, стремление к слиянию воедино — вечны.

За что такое наказание? Но наказание ли это? Может быть, то лишь мрачная, ужасная Дверь, которая ведет в светлый дворец Награды? Она клялась, что я навсегда останусь ее и его другом, и мы будем жить вместе вечно. Я ей верю.

О! Сколько мы странствовали по ледяным вершинам и пустыням! Наконец явился Вестник, и указал нам Гору. На той Горе мы нашли храм, в храме — Духа. Не поучительная ли это аллегория? Я думаю, я уверен, что да.

В Коре мы встретили бессмертную женщину. В огненных лучах Столба жизни она призналась в своей мистической любви и на наших глазах была осуждена так ужасно, что я и теперь содрогаюсь при одном воспоминании. Но какие были последние слова Аэши?

— Не забывайте меня… Сжальтесь надо мной… Я не умру. Я вернусь еще раз во всей красе. Клянусь, это правда!

Но не стану повторять повесть, уже напечатанную человеком, которому я ее доверил, и обошедшую весь свет: я читал ее даже в переводе на язык хинди.

Мы прожили год в старом доме, на пустынном берегу моря в Кумберлэнде, оплакивая утраченное, стараясь снова найти его. Силы вернулись к нам, и поседевшие от ужаса волосы Лео снова стали золотистыми. Лицо его, как прежде, прекрасно, только выражение его печальное и чистое-чистое.

Хорошо помню ночь и час видения. Сердце рвалось на части от отчаяния. Мы искали знамение и не находили. Смерть оставалась для нас смертью. Мы кричали и не получали ответа.

Был пасмурный августовский вечер. Мы гуляли по берегу, прислушиваясь к плачу волн и любуясь игравшей в далеких облаках зарницей. Мы шли молча. Лео вздохнул — его вздох напоминал рыдание — и сжал мою руку.

— Не могу выносить далее эти муки, Гораций! — сказал он. — Желание еще раз увидеть Аэшу сушит мне мозг. Я сойду с ума. А между тем я здоров и могу прожить еще лет пятьдесят.

— Что же ты намерен делать? — спросил я.

— Есть краткий путь к познанию и миру, — торжественно отвечал Лео. — Я хочу умереть и умру сегодня ночью.

— Лео, ты трус! — воскликнул я в ужасе и гневе. — Ты не хочешь переносить свою долю страданий, как другие.

— Ты хочешь сказать, как ты? — жутко захохотал он. — На тебе тоже тяготеет проклятие, но ты сильнее и выносливее меня, возможно, потому, что ты старше. Я же не перенесу этого. Я умру.

— Но это преступление, — сказал я. — С презрением отказаться, как от ненужной вещи, от жизни, этого дара Всемогущего — это оскорбление. Такое преступление может повлечь за собой ужасное наказание, например, вечную разлуку.