One for My Baby, или За мою любимую

Задира весь напрягся, его душит ярость. Он оцепенел, будто съежился от гнева. А старик, напротив, удивительно спокоен. Мышцы его расслаблены, руки свободно свисают по бокам туловища. Совершенно ясно, что он ничуть не боится врага, заметно превосходящего его по силе и по размерам. Пожилая китаянка что-то объясняет повару на кантонском диалекте. Она резко выкрикивает какие-то слова, указывая при этом на скинхеда.

— Гарнир продается только с основным блюдом, — тихо, но очень отчетливо произносит старик.

И более никаких слов, никаких объяснений.

Мужчины снова принимаются сверлить друг друга взглядами. Скинхед не выдерживает и, отвернувшись, презрительно хохочет. Затем, пробормотав что-то невнятное в адрес китайцев и их стряпни, он покидает зал «Шанхайского дракона», громко хлопнув за собой дверью. Мы все с удивлением смотрим на старика и не понимаем, что же только что произошло у нас на глазах.

Снова открывается дверь, из кухни выходит уже более молодой китаец, немного потолще и поприземистее повара. В руках он несет большой полиэтиленовый пакет со стопкой серебристых контейнеров. Китаец смотрит на меня, потом на Джоша — и у него тут же отвисает челюсть.

Я готов выть от боли.

Джош опускается на стул, запрокинув голову назад, лицо его почти полностью закрывает окровавленный носовой платок.

Пожилая женщина произносит еще что-то на кантонском диалекте, но уже более спокойным голосом. Старик впервые поворачивается в нашу сторону.

— Пойдемте со мной, — приглашает он.

Старик проводит нас в боковую дверь, ту, что рядом с кухонной, откуда слышится звон посуды и стелется пар. Мы поднимаемся по лестнице наверх и вскоре оказываемся в одной из жилых комнат изолированной квартиры. Здесь собралось много китайцев — и взрослых и детей. Все они увлеченно смотрят кино про Чарльза и Диану.

Они лишь на секунду отрывают от экрана свои любопытные темные глаза, чтобы взглянуть на нас, а старик уже ведет нас в крошечную ванную комнату, где осматривает наши ранения, ощупывая меня и Джоша холодными опытными руками. Бок у меня уже раздулся и посинел, но старик утверждает, что все ребра целы. А вот у Джоша дела хуже: его нос сдвинулся в сторону.

— Нос сломан, — дает заключение старик. — Нужно ехать в больницу. Но сперва верни его на место.

— Вернуть его на место? — удивляется Джош. — Вы, наверное, имеете в виду мой нос?

— Да, его нужно немедленно вправить, — кивает старик, — и тогда докторам будет легче. Уже там, в больнице.

Постанывая и охая от боли, Джош постепенно возвращает свой бедный нос в первоначальное положение.

В этот момент в ванной появляется пожилая китаянка. Она возмущена поведением скинхеда и начинает изливать свои эмоции сразу на китайском и английском языках.

— А что они вообще умеют? — сердится китаянка. — Только и делают, что пьют свое пиво. И еще дерутся. И ругаются без конца. Вот и все, пожалуй. Эти англичане. Ради бога! Я уже на пределе. А они едят свинину. И еще картошку. И постоянно ругаются.

— Не все англичане, — поправляет ее старик.

Пожилая женщина в смущении смотрит на нас.

— Я говорю про плохих, невоспитанных англичан, супруг, — бормочет она и тут же ласково улыбается нам. — Не желаете ли выпить по чашечке чая? Английского чая?..

Ее зовут Джойс, а его Джордж. Их фамилия Чан. Он мало говорит, зато она болтает без умолку. Словно в ней сидит некая природная сила, выплескивающая наружу все идиомы, которые только вспоминает ее мозг. Некоторые бывают очень кстати, другие не к месту. Впрочем, это даже добавляет речи китаянки особое очарование.

— Ну просто какая-то буря в стакане. Он посчитал, что ему сам черт не брат. А сам как перепуганный заяц — сразу в кусты. А мне хоть бы хны! Я и глазом не моргнула… хотя глаза-то как раз у страха велики…

Джойс и Джордж. Именно такие имена любят присваивать себе кантонцы — имена чужих королей и их незамужних тетушек. Эти имена исчезли из Англии десятилетия назад, так что есть угроза их внезапного возвращения. Того и гляди они снова войдут в моду.

Джордж старательно возвращает нас к жизни. Он аккуратно втирает мне в бок тигровую мазь и стирает следы крови с лица Джоша. Затем Джойс, не переставая щебетать, угощает нас в гостиной чаем с печеньем.

В комнате расположилось все семейство Чан. Тут и сами Джордж и Джойс, их сын Гарольд — тот самый полный китаец, которого мы уже видели внизу, — и его жена Дорис, молодая женщина в очках, которая избегает наших взглядов. (Вот, кстати, еще пример имен, которые так нравятся кантонцам.) Кроме взрослых в комнате присутствуют двое детей Гарольда и Дорис — мальчик лет пяти и девочка чуть постарше. Детей нам не представляют, хотя все только и делают, что возятся с ними. Джордж посадил девочку себе на колени, а Джойс без конца тискает мальчика, пока мы пьем чай: они — зеленый, мы с Джошем — черный, — и все вместе смотрим кино про Чарльза и Диану.

Тишину нарушает голос Джойс.

— А с вами что случилось? — неожиданно вопрошает китаянка, мысленно оценивая меня и попивая зеленый чай. — Вы что, язык проглотили?

Странная старушка. И все же этот дом, полный кантонцев, кажется мне почему-то знакомым. Может, оттого, что здесь все привыкли дружно смотреть телевизор? Или мне нравится, как одно поколение мирно уживается с другим? Или просто приятно сидеть на стареньком потертом диванчике в этой милой компании и поглощать вкусное печенье, неспешно запивая его чаем?

Есть здесь что-то, что вызывает в памяти давно ушедшие дни, дни моего детства, когда я тоже был членом счастливой семьи. Но со временем получилось так, что я почему-то отдалился от нее.

5

Больше всего мне нравится преподавать в Международной школе иностранных языков Черчилля потому, что мои ученики уже не дети. Это молодые мужчины и женщины, большинству из которых около двадцати лет. Правда, встречаются и великовозрастные экземпляры, но их значительно меньше. Это неудачники, которые прибыли в Лондон после, скажем, распавшегося брака в Сеуле, или те, кому пришлось долгие годы служить клерком в Токио. Есть тут и такие, кто не мог получить визу в британском посольстве в Пекине, Лагосе или Варшаве лишь из-за недоброжелательности какого-нибудь подлого чиновника.

Мне нравятся их оптимизм и молодость. И еще то, что в их жизни постоянно случаются всевозможные перемены. Это отчаянные головы. Ведь им хватило сил проехать полмира только для того, чтобы попытаться освоить иностранный язык.

Но почему-то они меня недолюбливают. Иногда опаздывают. Иногда и вовсе не показываются на занятиях. А если и появляются на уроке, то начинают без конца зевать, потягиваться и другими способами бороться со сном.

И вот я срываюсь. Это происходит в тот момент, когда юноша-китаец по имени Цзэн проигрывает ежедневную героическую битву и его голова падает на парту. Это случается в середине моей увлекательной лекции по поводу правильного употребления глагола настоящего завершенного времени.