One for My Baby, или За мою любимую
Шрифт:
— Он тоже когда-то был среди моих деточек, — поясняет в таких случаях мама.
Я не понимаю, как она может относиться к ним с такой нежностью. Видимо, потому, что в ее душе хранятся неиссякаемые запасы любви. Просто она способна любить гораздо больше и сильнее, чем это требуется нам с отцом.
Пока я рос, матери пришлось пережить несколько выкидышей. Правда, об этом мы никогда не говорили. Однако я хорошо помню, как тяжело переживала эти печальные события моя семья.
Не знаю конкретно, сколько раз это происходило, но уж точно больше одного. Помню, что в детстве нередко слышал о том, что у меня скоро появится маленький братишка или сестренка. Причем
Тогда я ничего не понимал. Я не мог разгадать их таинственных взглядов и намеков и не мог себе представить, в каком состоянии должен находиться человек, чтобы за ним приходилось постоянно ухаживать. Нет, мой детский ум не мог этого постичь.
Уже позже, когда я увидел, как мать безутешно плачет на ступеньках нашего маленького домика, где я вырос, да еще без всякой видимой причины, я начал кое о чем догадываться. Особенно после того, как заметил, что мой отец пытается ее утешить. Примерно в то же время загадочные намеки соседок внезапно прекратились. Нет, у меня не появится ни братик, ни сестричка. Мои родители больше не смогут иметь детей. Никогда.
Я иногда раздумывал над тем, куда подевались мои нерожденные братики и сестрички. Может, они сейчас находятся на небесах? Я старался мысленно представить их себе, но мне они никогда не виделись реальными детьми. Нет, они совсем не походили на моих одноклассников или на братьев и сестер моих приятелей.
Эти нерожденные дети представляли собой, скорее, некую идею, несбыточное желание, о котором сначала долго думали, а потом отложили в сторонку. Но я хорошо запомнил, как рыдала мама на ступеньках лестницы, как разрывалось от боли и горя ее сердце. Я помню, что она плакала так, будто эти нерожденные дети были такими же реальными, как я сам.
Она очень любила меня. И моего отца. Это ей здорово удавалось. Когда для нас наступали трудные времена — отец писал свою книгу и работал полный рабочий день, я потерял Роуз, — мама всегда утешала и успокаивала нас.
И не важно, сколько любви она отдавала нам с отцом, я всегда чувствовал, что потенциал ее нежности огромен. Нет, я не хочу сказать, что именно по этой причине мама работала в столовой школы Нельсона Манделы. Но из-за неиссякаемого источника любви, который бьет в ее сердце, она и смогла относиться ко всем отвратительным и жутким детишкам этой школы с истинной нежностью и проявлять о них столь искреннюю заботу…
— Мы устроим ему настоящий день рождения, — решительно произносит мама, надевая пальто. — Только ничего не рассказывай бабушке. И Лене тоже. И разумеется, ему самому.
— Ну, я даже не знаю, мам…
— Такой праздник обязательно пойдет ему на пользу, — уверенно говорит она, и на секунду передо мной предстает отважная женщина, которая в свои пятьдесят четыре года еще способна усмирять на школьной площадке разбуянившихся подростков-хулиганов.
У моего старика, видимо, работа идет плохо.
Когда дела отца шли на лад, дверь в его кабинет была закрыта, а из его стереосистемы доносилась громкая музыка. Причем всегда одна и та же — музыка его школьных времен, полная одновременно и глубокой меланхолии, и необузданной энергии. Именно это слушала молодежь Америки тридцать лет назад.
Если работа у отца шла гладко, он заводил любовные песни того времени, когда ему самому было двадцать
с небольшим. Он любил слушать «Фор Топс», Дайану Росс и «Сьюпримс», «Темптейшнс», Смоки Робинсона, «Мираклз» и Стиви Уандера. Но теперь что-то у него там застопорилось, а может, работа и вовсе встала, поскольку из комнаты не доносится ни звука. Полная тишина.Иногда у меня появляется возможность посмотреть на то, как отец сидит за своим столом с включенным компьютером и пачкой писем. Читатели продолжают писать автору о том, как им понравились «Апельсины к Рождеству», как они смеялись и плакали над книгой, которая напомнила им историю собственных семей. Казалось бы, что письма, которые отцу передает издатель, должны вдохновить его на новые творческие подвиги. Но нет, почему-то от них он начинает еще больше испытывать тяжесть бремени, которое лежит на его плечах, и ему становится еще труднее писать свою следующую книгу.
В последние дни отец почти не бывает дома. По утрам он отправляется в тренажерный зал, где накачивает грудные мышцы, тренирует брюшной пресс и укрепляет тонус ягодиц до тех пор, пока пот не начинает заливать ему глаза. По вечерам он вынужден присутствовать на всевозможных званых обедах, ужинах и презентациях, устраиваемых по поводу круглых дат, получения наград и званий, выхода в свет книг и так далее. Его часто можно видеть в компании деятелей радио и телевидения. Таким образом, только дневное время становится для него проблемой. Он долго пялится на экран компьютера, а диски с песнями Смоки Робинсона, Дайаны Росс и Стиви Уандера по-прежнему томятся в своих футлярах. Потом компьютер выключается, и отец отправляется в Уэст-Энд.
Подобным образом мой папа проводит день за днем. Он посещает книжные магазины на Ковент-гарден, Черинг-Кросс-роуд и Оксфорд-стрит, где подписывает большое количество экземпляров «Апельсинов к Рождеству». Так книга лучше продается, поэтому владельцы книжных лавок всегда рады видеть отца, хотя он появляется без приглашения и, как правило, именно тогда, когда они заняты более важными делами. Тогда кто-нибудь из младшего персонала выдает ему стопку книг, и, усевшись за столик с чашечкой кофе, отец принимается за работу.
Я как-то раз видел его в магазине, где продаются пластинки, журналы и дорогие сорта кофе. Это новый тип магазинов, и книги тут являются лишь одним из товаров. Отец не заметил меня, да и я не стал подходить к нему. Мне показалось нечестным вторгаться в его личное горе. Он показался мне одиноким и всеми забытым.
Возможно, у отца есть и другие занятия в Уэст-Энде. Но лично мне врезался в память именно такой его образ, который никак не выходит у меня из головы. Отец сидит в углу заполненного посетителями книжного магазина, проводя час за часом в полном одиночестве и подписывая одну книгу за другой, а рядом с ним стынет чашечка кофе с молоком.
В пятницу вечером ученики приглашают меня сходить вместе с ними в паб.
Поначалу я пытаюсь отвертеться от приглашения, заявляю, что практически не пью и вообще редко посещаю подобные заведения. Но мои подопечные, похоже, обижены, разочарованы, да и не слишком-то верят мне.
Что это за англичанин, который не посещает пабы? Видимо, с этим парнем что-то не так.
Тогда я соглашаюсь пойти с ними по-быстренькому выпить кружечку пива. Причем только одну, не больше. Они рады, потому что у них тоже нет времени подолгу рассиживаться, ведь каждого ждет работа. Кто-то отправится в бар, кто-то в ресторан или в закусочную. Одним словом, нужно зарабатывать на пропитание и жилье.