One for My Baby, или За мою любимую

Меня так и подмывает сказать ему, что у меня-то как раз времени полно, но я даже не утруждаю себя раскрыть рот. Потому что неожиданно вижу себя с Джорджем в парке. Мы стоим в черных костюмах и совершаем медленные движения, больше похожие на вальс. А где-то там под нашими ногами, на глубине сто метров, мчатся переполненные людьми поезда подземки. И этот образ кажется мне смешным и нелепым.

Джордж прав. Существуют танцы, которыми вам не суждено овладеть. Сюда же относятся и спокойствие, и умиротворение, и удивительное изящество. Кого я хочу обмануть?

Ничего этого во мне нет.

16

Хироко уезжает в Японию на рождественские праздники. Мы встречаемся на Паддингтоне, под огромной елкой, наряженной цветными коробками (видимо, под ними подразумеваются подарки), и садимся в автобус-экспресс, который доставит нас до аэропорта.

Я чувствую себя как-то странно, прощаясь с этой девушкой. С одной стороны, мне грустно отпускать ее. С другой — я рад тому, что испытываю какие-то эмоции. Значит, я еще не превратился в бесчувственное бревно. Хотя, и это тоже очень важно, эмоции мои не очень-то яркие.

У входа в зал вылета мы обнимаемся, и Хироко машет мне рукой до тех пор, пока не подходит к стойке паспортного контроля. После этого я еще некоторое время брожу по терминалу № 3, потому что домой возвращаться не хочется. А в аэропорту бушуют сильнейшие эмоции. Влюбленные прощаются друг с другом и встречаются снова. Семьи разделяются и воссоединяются опять. Здесь много обнимаются, часто смеются и без конца целуются.

В зале вылета довольно занятно наблюдать за пассажирами и провожающими, но гораздо интереснее это делать в зале прибытия. Наверное, потому, что, когда вы сами прилетаете, у вас нет такой возможности. Вы не знаете, когда нужно сказать: «Здравствуй!», а расставаясь, с точностью до минуты понимаете, когда пора прощаться. Когда вы встречаетесь, это «здравствуй!» рождается само собой. Люди, в нетерпении ожидающие своих родных и близких, не знают, когда перед ними наконец мелькнет знакомое лицо. А потом они увидят его, любимого, желанного, улыбающегося, несмотря на жуткое расстройство биоритмов в связи с перелетом через несколько часовых поясов. Он будет нести чемоданы или толкать перед собой тележку с багажом, готовый принять ваши поцелуи, обнять вас до боли и все начать сначала.

Но в зале прибытия я замечаю и кое-что еще. Здесь очень много молодых женщин, приезжающих в Англию, чтобы изучить язык. Куда ни глянь — повсюду видны блестящие черные волосы и ясные карие глаза. И поток красавиц не прекращается.

Это просто какое-то чудо.

А там, за разделительной перегородкой, их уже ждут скучающие шоферы такси и жизнерадостные представители всевозможных школ иностранных языков. Последние стоят с картонными табличками, плакатами и дощечками, в нетерпении ожидая прилета очередного авиалайнера из Осаки, Пекина, Сеула или откуда-то еще. Оттуда, где Рождество практически не празднуют.

Я стою в толпе женщин и мужчин, держащих плакаты. МИСС СУДЗУКИ, КИМ ЛИ, ШКОЛА ГРИН ГЕЙБЛЗ, ТЭСУН ЛИ, МИВАКО ХОНДА И ХИРОМИ ТАКЕШИ, ОКСФОРДСКАЯ ШКОЛА АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА. МИСС ВАНТ И МИСС ВАНГ… Внезапно я понимаю, что в нашем городе очень много молоденьких женщин, мечтающих выучить английский язык.

К третьему терминалу прибывает бригада азиаток. В других терминалах, без сомнения, можно обнаружить скандинавский полк и батальоны из стран Средиземноморья. Их тут тысячи, целая армия девушек, и свежие подкрепления вливаются в их ряды каждый день.

Впервые за долгое время я осознаю, что мне нет причин чувствовать себя одиноким.

Некоторые из этих молоденьких женщин — смеющихся, уверенных в себе, стремящихся поскорее начать новую жизнь — сразу находят нужные таблички или смело отправляются в город на машине. Другим требуется время, чтобы прийти в себя после перелета и сориентироваться. Они беспомощно бродят возле ограждения и высматривают свои фамилии на плакатах, которые представители учебных заведений поднимают повыше. Прибывших девушек охватывает волнение. И я искренне переживаю за них.

Я долго-долго наблюдаю за этими восхитительными пришелицами. Мне приятен такой удивительный кареглазый набег на мою страну. Уж больно хороши его участницы, свеженькие и чуть наивные, только что сошедшие с трапа самолета и теперь выискивающие свои имена на табличках будущих школ.

А где-то высоко надо мной, по всему зданию аэропорта, звучит давно набившая оскомину музыкальная запись. Это «Тихая ночь», плавно переходящая в призыв «Идите ко мне, все верующие».

Бабуля открывает входную дверь, и мне в нос тотчас ударяет резкий запах газа. Даже не поздоровавшись, я бросаюсь в кухню, откуда несется этот смертоносный аромат.

— Элфи, что с тобой?

Одна из конфорок на плите включена на полную мощность, но не горит. Запах газа настолько силен, что, кажется, можно протянуть руку и потрогать его. Я кашляю как ненормальный, перекрываю газ и распахиваю окно.

— Ба! — кричу я. Меня тошнит, из глаз катятся слезы, нос моментально закладывает. — Нужно быть более осторожной и внимательной.

— Сама не понимаю, как это произошло! — смущенно отвечает она. — Я хотела приготовить… уже сама забыла что. — Бабушка часто моргает водянистыми голубыми глазами. — Только ничего не рассказывай маме, Элфи. И папе тоже.

Я смотрю на нее. На лицо наложена косметика. Две тоненькие ниточки-брови дрожат, губная помада чуть смазалась, как на размытой фотографии. Я гляжу на ее взволнованное лицо и тут же крепко обнимаю бабушку за плечи. Внутри своего громадного кардигана она кажется мне особенно хрупкой и ранимой. Ну просто как дитя малое.

— Обещаю, что никому ничего не скажу. — Я понимаю, что она больше всего боится, как бы мои родители не сочли, что ей уже опасно жить одной. Бабуля страшится, что в один прекрасный день ее попросту могут отправить в дом престарелых. — Но только, пожалуйста, постарайся, чтобы ничего подобного больше не повторялось. Ладно, ба?

Она сияет, испытывая от моих слов неимоверное облегчение. Я наблюдаю, как она готовит нам чай, что-то бормоча себе под нос. Чайник закипает, и теперь бабуля тщательно закрывает газ и еще раз, на всякий случай, проверяет себя. Мне искренне жаль старушку, ведь я не раз напоминал ей о том, что ее добрая и мудрая голова постепенно слабеет, а в последнее время и вовсе стала отказывать. Мне даже страшно подумать, что когда-нибудь я приду к ней, почувствую запах газа и никто уже не откроет мне входную дверь.

Но вдруг я вспоминаю, зачем вообще сегодня пришел сюда. Боже мой! Похоже, старческая забывчивость настигла и меня самого.

— Где елка, ба?

— В маленькой комнате, милый. В коробке. На ней еще написано «Рождество».

Моя бабушка обожает Рождество и с удовольствием бы наряжала елку в середине лета, если бы у нее хватило на это сил. И хотя она всегда справляет Рождество с моей семьей (а в этом году — со мной и мамой, то есть с теми, кто остался от семьи), все же бабуле приятно иметь в квартире свою собственную елку. Она ссылается на то, что, дескать, это будет приятно Элфи, когда он зайдет в гости. Можно подумать, что мне только что исполнилось четыре годика!