Они нашли

Лили молчала, глядя на просторы лагеря с возвышенности. Ветки елей мирно пошатывались в такт ветру.

Пальцы нервно теребили травинки рядом, раз за разом сминая их. По крайней мере сейчас именно так проявлялась нервозность дочери Посейдона.

Прошёл один целый день после того, как они глубокой ночью прибыли в лагерь. Нико проснулся вчера днём, а Мари…

Всё так и спала будто бы мёртвым сном.

В это же время её телефон разрывался от звонков брата, отчего Питеру вчера вечером всё же пришлось ответить. И частично соврать, как бы это ни противоречило его моральным устоям.

Впервые за эту неделю Лили просто хотелось одиночества — обычного уединения. Отмахнувшись ото всех, она ушла «прогуляться», хотя на деле просто пришла сюда и сидела, всё больше и больше погружаясь в собственные мысли, неустанно роившиеся в это время в голове.

Перед глазами всё продолжали стоять алые губы Мари и дёргающиеся ресницы. Она казалась спящей, пульс был медленным, но все остальные жизненные показатели пребывали в полной норме.

Всех волновал лишь один вопрос: проснётся ли она вообще?

Впрочем, как и волновал саму Лили.

Вновь и вновь она прокручивает воспоминания последних дней. Вот они только-только оказываются в Вашингтоне, неподалёку от них ввысь тянется монумент. К ним бежит светловолосый парень, Уилл Солас, как позже он представился.

Они летят на самолёте в Нью-Йорк, Лили на время засыпает.

Просыпаясь, она обнаруживает, что они уже едут в минибусе в Лагерь Полукровок.

Страх смешивается с сонливостью, отчего она так и не заходит вслед за остальными в Лазарет, а отправляется в домик Посейдона спать. А на следующий день, то есть вчера, уже проводит по меньшей мере четыре часа у постели лучшей подруги.

Нико проснулся как раз тогда, когда Лили была там, поэтому у неё была прекрасная возможность понаблюдать его реакцию на сложившуюся ситуацию, так сказать, в первом ряду. Ди Анджело был напуган, хмур и сосредоточен на текущей проблеме. В итоге в Лазарете рядом с дочерью Аида постоянно пребывали либо Нико, либо Питер, который, как показалось самой Коулман, так и не спал всё это время, либо же сама Лили.

Впрочем, сегодняшней ночью она краем глаза заметила его тихо посапывающим в кресле у кровати Мари. И усмехнулась сама себе, невольно подумав, что эти двое подходят друг другу.

Лили в самом деле отчаянно не хочется, чтобы эта нормальная фаза перешла в депрессию, ведь она наконец-то впервые за последние полтора года чувствует себя очень хорошо. Конечно, волнение за подругу никуда не уходит, но сейчас они в Лагере Полукровок, месте, что так напоминает настоящий дом; с людьми, которые теперь кажутся семьёй; и наконец с чувством того, что ты являешься чем-то важным, необходимым кусочком большой истории.

— Грустишь? Я думаю, она будет в порядке, — она медленно поворачивает голову вправо, замечая приближающуюся фигуру Дина.

— Хотела побыть сама, — слабо улыбается девушка, поджимая колени к груди и обнимая их руками.

— Я уже надоел? — смеётся парень, широко улыбаясь. Лили морщит лоб, но растягивает губы в измученной улыбке:

— Просто здесь столько людей, а мне хотелось разобраться в себе, — врёт и не краснеет, но не в этом весь сок. Дин подмигивает девушке, произнося:

— Всё в порядке, поверь. Мари уже сегодня-завтра очнётся, дети Аполлона уверены в этом процентов на сто, — Лили резко поворачивает лицо к нему, хмуря брови ещё сильнее. — Ну процентов на семьдесят, — исправляет себя Дин, замечая пристальный взгляд Лили. — Ну мы же оптимисты, а пессимизм по части детей Аида, — разводит он руками в стороны, в то время как она закатывает глаза. — Не кипятись, всё будет в порядке, — как-то слишком внезапно рука сына Афродиты ложится на её талию, отчего Коулман слегка вздрагивает. Глаза отражают удивление.

— Что? — спрашивает Дин, пальцами пробежав по её спине. — Мы же хотели обсудить планы на наше совместное будущее, помнишь? — заговорщически щурит глаза, заставляя Лили невольно улыбнуться. — Вот и нашлось время, когда нам остаётся только ждать, — Дин второй рукой аккуратно поворачивает лицо Лили к себе, а затем целует, аккуратно и осторожно.

— Я правильно говорю? — спрашивает шёпотом, на короткий миг отрываясь.

Лили поджимает губы, но уголки невольно подскакивают вверх.

***

Питер приоткрывает глаза, понимая, что он всё же заснул вчера, вовсе не собираясь этого делать. Усталость таки взяла вверх над ним — он даже не помнит момента, когда вырубился. И ему, как ни странно, толком-то ничего и не снилось — это был лишь необходимый отдых организма.

Взгляд вновь замирает на девушке, что лежит на койке. Прохладный ветерок дует из окна, заставляя её волосы чуть-чуть переместиться с одного места на другое.

А Питер засматривается на спящую Мари, как бы странно это ни звучало.

Полтора дня она спит и не просыпается.

Знаете, это вызывает не то чтобы волнение, но скорее панику.

Сначала Питер практически истерил, не отходил от неё ни на шаг, но затем постепенно успокоился и смирился. Волнение всё не хотело идти на нет, но по крайней мере он уже контролировал себя и не психовал.

Одна лишь нервозность, которой в это же время тоже страдали и остальные из их компании.

Звук постепенно нарастающей мелодии резко выдёргивает Питера из мыслей, заставляя повернуться в сторону тумбочки, на которой он вчера вечером оставил телефон Мари.

Макс.

Этот мелкий шкет, как мысленно Питер называл его, названивал по меньшей мере три раза на дню, пытаясь узнать, как там его сводная сестра.

Стивенс за это искренне уважал подростка, который при этом успевал прикрывать Мари от родителей всё это время. И ещё постоянно интересовался, как дела у неё самой.

Питер сказал ему, что она просто неудачно подвернула ногу и ударилась головой. Выдумал что-то про незаметные швы и быстро исцеляющуюся травму, а ещё про то, что врачи попросили оставить её в покое на дня два-три.

Да, Питер пытался мыслить оптимистически: он был практически полностью уверен, что Мари очнётся, ведь…

Ведь он попросту не видел причин того, чтобы она этого не сделала.

— Да? — нажимая зелёную кнопку, тут же произносит он.

«Привет, Питер. Мари ещё нельзя говорить?»

— Нет, к сожалению, — Питер постукивает костяшками пальцев по своему бедру. Серые глаза замирают, глядя на умиротворённое лицо спящей Мари. — Я обязательно скажу ей, как только её выпустят, чтобы позвонила тебе. Мы уже неподалёку от Нью-Йорка, поэтому я думаю, что она вернётся домой уже послезавтра или через два дня, — вздыхает, переводя дыхание.