Они

— Сестры, обеим за семьдесят. И таксы у них тоже сестры и тоже вроде старенькие. Жесткошерстные таксы, — уточнила женщина.

— Разбираетесь в породах?

— Немного, у меня у самой кокер.

Ну что ж, кокер так кокер, это ни о чем не говорит. И вообще байки о том, что якобы порода собаки отражает характер владельца, сущая ерунда. Существуют, конечно, тенденции: люди мягкие и романтичные думают в первую очередь о красоте, им нравятся колли, сеттеры, доги. Люди с ущемленным самолюбием предпочитают ротвейлеров, бультерьеров, мастиффов и прочих страшилищ. Но это все очень общее и очень внешнее. Важнее то, что женщина сказала: «у меня». Не «у нас». Следовательно, она или живет одна или является в семье настоящей хозяйкой собаки. Это бывает часто.

— Надеюсь, он здоров? — спросил Виктор.

Нет такой собаки, которую хозяева считают абсолютно здоровой. Всегда найдется то, что их беспокоит. Шерсть почему-то лезет. Течка задерживается. Просится гулять слишком часто или, наоборот, не очень охотно гуляет. Поэтому вопрос беспроигрышный. И если его задает ветеринар, ему тут же обо всем докладывают и, когда есть возможность, показывают собаку.

Но женщина усмехнулась, будто проникла в мысли Виктора.

— Абсолютно здоров.

Чертовски хорошая усмешка. Усмешка женщины, которая всем своим видом показывает: я вас знаю наизусть, меня не проведешь. И вот таких-то проводить бывает занятнее всего.

Но женщина уходит. Она уходит, это обидно. Надо придумать, как ее остановить.

И Виктор придумал. Сейчас он ей скажет: «Какой, однако, вы равнодушный человек! Вдруг старушки умерли?» Она ответит: бросьте, так не бывает. Умерли обе сразу? Он расскажет историю про двух сестер, которые боялись остаться друг без друга, и, когда одна из них тяжело и безнадежно заболела, они открыли газ на кухне, легли там на полу, обнявшись, и вместе умерли. Женщина должна встревожиться. Подойдет к двери, позвонит, постучит, будет прислушиваться. Старушки, скорее всего, живы и здоровы, просто дрыхнут крепким сном, это у пожилых людей случается после позднего завтрака или раннего обеда. Но будет и возможность пообщаться. Дальше само пойдет.

— Какой, однако, вы равнодушный человек! — воскликнул Виктор.

— Это точно, — согласилась женщина, открыла дверь из коридора на лестничную площадку, к лифтам, и вышла.

Виктор вздохнул и хотел продолжить домогаться сестер, но в это время зазвонил телефон. Виктор посмотрел: незнакомый номер. Какой-нибудь новый клиент по рекомендации других, постоянных.

Но это оказался отец. Со странной поспешностью сказал, что упал, ушибся, находится в больнице. Приезжай, забери.

Вот еще новости.

Оставив в двери записку, чтобы старушки не были в претензии, Виктор поехал в больницу. Вид отца его поразил: он словно похудел и состарился за один день. Наверное, это из-за головы — обмотанная бинтами, она стала казаться меньше. Не вставая с постели, он поманил Виктора, тот подсел, Отец спросил шепотом:

— На машине?

— Да.

— Тогда поехали. Сейчас поможешь мне встать.

— Постой. Куда поехали? Что случилось вообще?

Отец рассказал, озираясь и понизив голос, будто выдавал великую тайну, что на него напал человек на рынке, сначала избил, а потом швырнул о землю — и вот результат.

— Что значит — напал? Кому ты нужен, извини, нападать на тебя?

— Мне лучше знать, кому я нужен! Слушай внимательно. Сейчас пойдем в приемный покой и проверим, сделана там запись о нападении или нет. Если не сделана, заставим сделать. А потом найдем этого негодяя и привлечем к ответственности.

Виктор слушал его с грустью. Он давно подозревает, что отец немного не в себе. А тут еще головой ударился. В его возрасте это опасно, как, впрочем, и в любом другом.

Он стал уговаривать отца остыть, успокоиться. И вообще, зачем ему в спешном порядке уходить из больницы? Еще неизвестно, что там с головой. Надо посоветоваться с врачом вообще-то.

Отец отреагировал на это бурно, назвал Виктора бессердечным эгоистом, решительно зашевелился, намереваясь встать, Виктору пришлось помочь ему.

В коридоре встретили врача-женщину, курирующую эту палату. Она удивилась. Виктор, говоря с ней привычно обходительно, объяснил, в чем дело, слегка намекая интонацией, что он тут ни при чем.

Женщина была слишком озабочена, чтобы отдать должное обходительности Виктора, и начала громко возмущаться:

— Вы с ума сошли, у него там рана открытая, кость задета, мы еще даже не просветили ему голову, он на ногах не стоит! Марш обратно в палату!

Отец, настороженно наблюдавший, как Виктор говорит с женщиной, при этих словах вскипел, стал отрывать от себя руку Виктора, чтобы доказать, что он вполне способен сам держаться на ногах.

— Не надо меня просвечивать! — закричал он. — Вы лучше скажите, вы вот это зафиксировали в документах — что кость задета?

— Все зафиксировали, идите в палату, вам говорят!

Отец уперся. Потребовал, чтобы его отвели в приемный покой и показали книгу записей. Его отвели, показали. Милая девушка, сидевшая здесь, сообщила, что были из милиции, все проконтролировали, записали данные пострадавшего, милиционер обязательно позвонит. Он даже свой номер оставил. Отец тут же позвонил по этому номеру. То, что он услышал, его обрадовало.

— Этот подлец у них сидит! И будет сидеть: безнаказанно людей бить нельзя! Едем туда сейчас же!

Виктор и женщина-врач уговаривали его вернуться в палату, полежать, но он не желал слушать.

— Поймите, я не имею права вас отпускать! — втолковывала женщина. — Мне за это знаете что будет?

— Знаю! — ответил отец странным голосом, настолько странным, что Виктор и женщина переглянулись.

— Ну, тогда, — сказала женщина Виктору, — пусть он пишет отказ от госпитализации. Или вы пишите.

Отец заявил, что пока еще дееспособен и напишет сам.

И написал.

После этого ездили в милицию. Там их охотно принял какой-то лейтенант, сочувствовал отцу, советовал не оставлять это дело без последствий, дал бумагу, отец составил подробное объяснение. Не без помощи лейтенанта, который помогал подбирать формулировки.

И, похоже, это лишило отца последних сил: в машине он полулежал на заднем сиденье, тяжело дышал, прикрывал глаза. Виктор посматривал на него в зеркало, размышляя, не отвезти ли его все-таки в больницу. Но на перекрестке, где был поворот в две стороны — по направлению к больнице и по направлению к дому, отец коротко приказал:

— Домой.

12

Эта глава является лирическо-публицистическим отступлением,

которое те, кому интересен преимущественно сюжет,

могут пропустить

Они, то есть зондеркомандовцы, как называет их М. М., а говоря строго и официально, представители правопорядка, работают не только за деньги и выгоды, а еще за честь, совесть и самолюбие.