Опа !
Шрифт:
Знал, что творилось дома. Как избивал отчим мать, бывшую на двенадцать лет старше его. И как та держалась за этого своего последнего мужика. Знал, чего стоили Бяше все эти нескончаемые скандалы, А потому не удивлялся, не качал в недоумении головой, хотя и служил в армии, а не сидел на лавочке во дворе. Ему было просто жаль Бяшу, очень жаль! Если уж сажать кого, так многие могли оказаться более достойными, ох, многие. Но что он мог поделать - закон есть закон, для "хороших парней" тоже. Сдержись Славка тогда - и все было бы иначе. Эх, кабы знать, соломки подстелил бы.
Опа, опа, какая ж ты растепа!
Губы растрепала,
В милицию попала...
Вернулся Бяша, когда Сергей уже на втором курсе учился в институте. Худой,
Они и тогда повстречались совсем случайно, у Калининского рынка, который еще не был переименован в Новый, неподалеку от института. В тот раз узнали друг друга сразу, долго отмечали возвращение. И Сергей был рад, от души рад. Но что-то не то сидело в Бяше, что-то застряло у него внутри, мешало дышать. Внешне такой же веселый, даже легкомысленный малость, он превратился внутренне в комок обнаженных, болезненных нервов - нет-нет, да и прорывалось это наружу. Сергей успокаивал друга, старался разрядить его. Не тут-то было. Славик вернулся в прежнюю комнатушку, в прежнюю атмосферу домашнюю. Все было как и раньше, лишь отчим пил сильнее, да скандалы становились все злее. Младшая сестренка перебралась в общежитие для штукатурщиц, братишка подрос немного и уже посасывал с папанькой пивцо в семь-то своих годиков, а бабуся оставалась такой же серенькой, неприметной, ни во что не вмешивающейся из своего уголочка. Бяша устроился монтером на стройке, вкалывал от зари до зари - прирабатывал, случая не упускал. Но приработанное, накопленное периодически пускал на ветер, пропивая с дружками.
Как-то раз Сергей пригласил его на вечер в институт, под Новый год. Как он себя проклинал потом! Все было поначалу отлично, малость подогрелись для веселья, тогда без этого не обходилось - студенты бегали в магазины через распахнутое окно в спортзале. А магазинов вокруг института - выбирай какой по вкусу - пять штук! Правда, пили студенты слабо: и привычки не было, и побаивались институтского оперотряда. Оперативники нюни не разводили - сразу передавали дело на провинившегося в комсомольский комитет, и тогда... Бяше в этом плане бояться было некого. Да он и не набираться до ушей пришел на вечер, - повеселиться, с девушками потанцевать, у них-то на стройке ни клуба, ни развлечений, а в городские зимой не протолкнешься. Он был красив и элегантен костюмчик недавно справил, по моде, как и полагается, сам обветренный смуглый, светловолосый, с тонкими, но резкими чертами лица. Девчонки заглядывались откровенно, без смущения. И дернул тоща черт Сергея познакомить его с сокурсницей!
Нет, это потом, позже. А сначала Сергей заметил - опять он не в настроении, психует, ну что за дела?! В туалете, где распили на троих, с еще одним знакомым парнем четвертинку, Бяша поник, отвернулся к окну, Сергей его дернул за локоть.
– Чего киснешь, ты куда пришел?
Бяша выдернул локоть. Стоял, жадно затягивался беломориной. Потом прорвало.
– Что же это, Серый?!
– он чуть не плакал, плечи горбились.
– Ну посмотри, ну чем я хуже других! Не из того теста, что ли?! Ну за что одному... Зачем ты меня приволок сюда?!
Слабость была минутной, прошла. И Бяша выглядел на этом вечере самым счастливым и уверенным. А вечерок дивный был, сказочный. Как во сне. Сергей сам удивлялся, редки такие вечера удавались. Вот тогда-то он его и познакомил с Леной, Черт возьми, и имя еще помнится! Все шло как по маслу - взаимная симпатия, возникшая сразу, танцы, музыка, разговоры и мечты... Сергей видел, как ожил, превратился в того, кем и должен быть на самом деле, Бяша, как засветились у него глаза... Ах, как все было хорошо! Но лишь до той поры, пока не стало известно, что работает монтером... Леночка поступила просто и практично, без объяснений - скривила губки и отошла, молча, неторопливо, а через секунду ее бархатистый смех доносился совсем из другого угла. Бяша ушел
сразу. Сергею не удалось его удержать. Догнать и то не сумел, словно рыбка, хвостиком вильнула и растворилась в пучине - ищи-свищи! В этот же вечер, основательно взвинтив себя и спиртным и приступами самобичевания, Бяша влил в непрятную историю, опять-таки с криком, визгами и мордобоем... Он пропал на два года. Для Сергея пропал прямо с новогоднего, сказочного вечера. Осознавать себя виновным в несчастье друга было нелегко...В милицию попала,
Не разевай хлебала!
Опа, опа!
Какая ж ты растрепа...
– А ты почти не изменился, все такой же, - сказал Бяша, и голос его был невесел.
Сергей не ответил. Он суетился у шкафов, выгребал съестное.
– С закусью у меня плоховато, сам видишь.
– С закусью у тебя, как во дворце, не прибедняйся. Ты вон хлебушек белый, засохший малость, отмахнул, а ведь я на него, верь-не верь, как на "птичье молоко" гляжу. Едал такой торт?
– Да уж скажешь, невидаль какая, - буркнул Сергей, переходя к раковине, засучивая рукава.
– Это кому как. Я вот не ел, - Бяша вздохнул, откинулся на спинку стула. В пальцах у него играла, вращалась как серебристая молния вилка. Она казалась крошечной. Сам Бяша большим и очень усталым.
– Для нас праздником было, когда в зону собачка забежит.
– Он помолчал, щуря потускневшие, мутноватые глаза.
– Хотя, конечно, и жалко ее, тоже ведь божья тварь, жизни хочет, воли...
– Давай-ка, открывай пока, разливай, - сказал Сергей, чтоб оторвать Бяшу от воспоминаний. Сам он предупредил сразу и твердо, что пить не будет, ни глотка.
– А вообще-то, нет, собачка воли не хочет, - глубокомысленно произнес Бяша, - у нее другое предназначение, да-а, а мы, сволочи, ее в котел. Вот так, не ободравши даже, как следует, гады мы, да брюхо-то! Охо-хо-хо-хонюшки - трудно жить Афонюшке. Да давай, садись ты!
Он разглядывал кухню, и чувствовалось, - она ему по душе. Комнатушка тоже приглянулась, особенно обои почему-то. И прихожая, и все прочее. Сергей знал - Бяша не завистлив, и все-таки ему было неудобно перед приятелем, будто он украл что-то или не по заслугам получил. А впрочем, кто знает, может, и не по заслугам.
– Хреново, конечно, когда к сорока уже, а своей конуры нету!
– сказал вдруг Бяша фальшиво-веселым тоном.
– А у меня в Москву разрешение только на сутки, вот так, - добавил серьезно, - завтра с утречка надо будет когти рвать в родные Палестины владимирские... Да садись же ты!
Сергей расставил тарелки - кажется, он приготовил все. Уселся, кусанул черняги. И уставился на Бяшу. Рюмки стояли наполненные.
– Вздрогнули?!
– Бяша поднял свою, и по скатерти поползло темное пятнышко, разрастаясь, подползая к бутылке, стоявшей посреди стола. Пальцы у Бяши дрожали.
Сергей чокнулся, сказал:
– За встречу, за возвращение твое, давай!
– и выпил первую. Не мог не выпить. Но тут же встал, убрал свою рюмку в шкаф.
– Понимаю, - проговорил Бяша, обтирая губу черной, тонкой коркой.
– Я бы сам... да не судьба, видно. Пока есть что и где - буду! Мне завязывать без причины, мне перерывчики вовремя устраивают, не сопьюсь.
Он плеснул себе еще. Рука стала тверже, глаз не подвел.
– Скажешь, там не закладываете?
– спросил Сергей, намекая на "перерывчики".
– Не скажу, ничего я тебе не скажу, Серега! И там бывает, редко, но бывает. Кто пофартовее, да позаконистей, тот может каждый день себе праздники устраивать, живут люди, не тужат. Только ведь я-то...
– он опрокинул рюмку, сморщился как от царской водки - со слезами, с побуревшими веками, выдохнул тяжело, - я-то ведь - что здесь пустое место, что там. Никто, понимаешь, ни туз козырный, ни шестерка! Пустота, работяга бесплатный, червь навозный, мужик.
– Ладно тебе!
– резко оборвал Сергей.
– Не ной! Похуже твоего людям приходится, не жалуются!