Опаленные

И тогда ему пришла в голову мысль – попробовать поискать детей с помощью этого артефакта. Только кого послать? По идее, это должен был быть родственник детей. Каков будет результат?

– Ты можешь позвать, – откуда опять взялся волхв, Березкин не понял.

– Что значит «позвать»? – поинтересовался он у старика.

– Молодежь, – вздохнул волхв.

Что означал этот вздох, Александр понял позднее, когда у артефакта уселся дед одного из детей. Теперь Березкин видел, что произошло в оставленном им мире – повернули рубильник, и бездыханное тело осело у загоревшейся багровым светом пластины. Обернувшись на волхва, «Странник» увидел его серьезный взгляд и сведенные брови. Что-то было явно не так.

Глава первая

Серафим 2074

Я сижу в какой-то яме… Что-то изнутри возмущенно подсказывает – это «стрелковая ячейка». Передо мной река, рядом тоже кто-то есть, а в руках у меня какое-то оружие. Я точно знаю, что это оружие, но вот какое? Вдруг с противоположной стороны реки что-то начинает громко стучать… «Пулемет», – все тот же голос где-то внутри. В реке слышатся какие-то хлюпающие звуки.

– Поликарпов, на месте, Яцковский, за мной! – неожиданно раздается тихий голос рядом. Я понимаю: Поликарпов – это я, поэтому просто киваю, зачем-то вглядываясь в реку. – На провокации не поддаваться!

Не могу понять, мне ли это сказано. Две тени скользят мимо меня, и вскоре я слышу задыхающийся голос кого-то третьего. С противоположного берега «стреляют» все сильнее, внезапно что-то дергает меня за рукав, и рука начинает неметь. Что это? Что со мной?

– Тоуварисч, не стреляй! – слышу я. – Их бин дойче коммунист 1 ! Предупредить!

Подпрыгнув на своей кровати, пытаюсь отдышаться. Какой-то слишком реалистичный сон, но как он может касаться меня? Я – Фим, то есть Серафим 2074, восемнадцати циклов от роду, стажер группы управления космического корабля «Минотавр», находящегося очень далеко от Земли.

1

Я немецкий коммунист (нем.).

Странный сон. Я бы понял, если бы конвертер приснился.

Вчера нам показывали утилизацию брака. Закрываю глаза и словно наяву вижу. Совсем еще ребенок, девчонка циклов восьми, полулежит в железной камере, с ужасом глядя прямо на меня. Ну, мне кажется, что прямо на меня, как и всем вокруг – всему нашему курсу. Она, конечно же, знает, что сейчас будет. Девчонка, скорей всего, с нарушениями работы каких-то органов или, может быть, даже мозга. Кусаю губу до боли, но так, чтобы куратор не заметил. Жалость к браку – преступление.

Как она смотрит на нас на всех, с каким ужасом в глазах. Приходиться держать себя в руках изо всех сил. С шипением вырывается пламя из форсунок, последний крик и… все. Ощущение неправильности, ведь такого быть не должно. Ощущение, с которым ничего не поделаешь, потому что мы находимся на космическом корабле.

Когда-то очень давно люди Земли запустили к звездам корабль, на котором было несколько взрослых и довольно много детей. С тех пор мы рождаемся и умираем на «Минотавре». Лететь кораблю еще очень долго – сменится не менее трех поколений, пока звездолет дойдет до конечной точки. Мы – авангард стремящегося к звездам человечества. Это великая честь – быть представителем всей Земли.

По крайней мере, нас так учат. Интересно, а как учат самок? Хотя самки почти неразумны, их интеллект дальше десяти-двенадцатициклового возраста не развивается, так что вряд ли их учат чему-то сверх деторождения.

Мне восемнадцать циклов 2 , это означает, что очень скоро искусственный интеллект корабля определит мне пару. Самка, за которой надо будет ухаживать, ибо самки нашего вида – существа слабые и очень ранимые. Нас с двенадцати циклов учат правильному уходу за ними: от кормления до наказания. С восемнадцати циклов самец несет ответственность за самку и за все ее поступки, поэтому их требуется своевременно наказывать.

2

Цикл – единица измерения года.

Начиная с восемнадцати циклов мне требуется оплодотворить самку, чтобы она дала потомство. На это нам отводится шесть циклов, не справимся – обоих будет ждать конвертер. Это потомство поведет корабль дальше, когда меня сожгут в конвертере. Мы живем около тридцати циклов, больше – только доказавшие свою чрезвычайную полезность особи, остальных же сжигают в конвертере, чтобы не тратить ресурсы на отработанный материал.

Настенный хронометр выдает предупреждающий звук, от которого я вскакиваю, чтобы уложить постель и быстро выбежать на зарядку. Мы не должны бояться ни холода, ни жары, ни боли, поэтому зарядка содержит тренировочные элементы, от которых в детстве я только орал, как и все дети, наверное, а теперь уже могу терпеть. Кто знает, с чем мы можем столкнуться на своем пути.

Сегодня особый день – десятый сегмента 3 временного цикла. Значимость его в том, что завтракать нельзя, нужно оставить всю одежду в каюте и явиться в медицинский отсек уровня. На каждом уровне есть такой. Обычно врачи занимаются оплодотворенными, но раз в сегмент цикла контролируют самцов. Скорее всего, самок тоже, но до шестнадцати лет мы их видим только на практических занятиях, где нас учат ухаживать, оплодотворять и наказывать.

Сегодня отбраковка. Всех самцов уровня осмотрят, кому-то будет грозить наказание, а кому-то и конвертер. Я спокойно отношусь к этому, привык уже, хотя жить, конечно, хочется. Но меня не спросят, и я к этому притерпелся. Все, я думаю, привыкли, да и если бы нет… Мы находимся в космосе, за много тысяч километров от Земли, и выбор у нас простой – или подчиняйся, или… Второго «или», как и шлюза, у нас нет. Он, может, и есть, но точно не для нас, поэтому все, шагнувшие в шлюз, внезапно оказываются в конвертере.

3

Сегментом называют привычный нам месяц.

Вот и зарядке конец, теперь нужно принять душ из восстановленной воды, раздеться и идти. Говорят, самки не любят ходить голыми, а у самцов это заложено природой. Вот, кстати, интересно – мой сегодняшний сон. В нем я узнавал и реку, и траву, и много чего сверх того, но как я мог это сделать, если живой природы не видел никогда?

Все-таки двигаюсь я после сегодняшней зарядки не очень хорошо. Болевая стимуляция, конечно, уступала наказанию, но впервые за многие годы захотелось заорать от боли. Наверное, куратор не в духе, или же я лично его чем-то прогневил. Не дай звезды! Куратор может отыграться так, что я полсегмента ползать буду.

В душе надо экономить воду, но мыться тщательно, ибо камеры наблюдения стоят везде, и, если нарушить хоть одно из пяти десятков строгих правил, – пожалею, что не попал в конвертер по малолетству. И до болевого шока может дойти, были уже примеры. Но самое неприятное, что наказание в таком случае публичное. А при публичных нельзя давать волю эмоциям – затравят.

Иду на отбраковку, встречаю в коридоре Лье. Не помню его полного имени, честно говоря. Положа руку на сердце, могу сказать, что он неприятный тип, – скользкий такой… Глазки эти бегающие, как будто задумал чего-то нехорошее. Надо держаться от него подальше.

Коридоры у нас светлые, широкие, но, к сожалению, иллюминаторов они не имеют, потому что находятся внутри корабля. Иллюминаторы только на обзорке, но туда попасть – привилегия, мне еще не удавалось. Даже и не знаю, что нужно сделать, чтобы попасть на экскурсию. Известно только одно: эти экскурсии есть.

Отбраковка… Как она проходит, точно никто не знает. За полукруглой откатывающейся в сторону дверью – белое помещение, лежанка, какие-то приборы. Какие именно, нам знать не положено, вот если смогу стать врачом или лекарем, тогда узнаю, наверное, а пока…