Опаленные
Шрифт:
Нам говорили, что на принятие нового самца нужно время, но я его, кажется, уже приняла. Совсем его не боюсь, только чувствую себя не очень хорошо оттого, что все меня разглядывать будут. Ой!
Приказал надеть одежду. Даже не приказал, попросил, как будто считает меня… равной. Не просто самкой, а хомо. Если действительно так, то это почти невозможное везение. Может, и наказывать будет нечасто… Я не люблю, когда больно. По-моему, никто не любит, но стимуляция необходима, ведь надо быть послушной. Я согласна быть послушной и без того, чтобы получать боль…
Самца зовут Фим. Он выше меня, волосы у него темно-коричневые, глаза синие-синие.
Столовая уровня – это длинное узкое помещение, в котором стоят общие столы и отдельные столики для тех самцов, которым уже назначены самки. Мой самец и тут поступает для меня неожиданно – ведет к раздаче блюд. Странно, но кормушка предоставляет выбор блюд. Ограниченный, но, тем не менее не то, что у нас.
– Чего бы тебе хотелось? – ровным голосом спрашивает Фим.
– А сосисок можно? – замирая от собственной смелости, спрашиваю я. Утром положена каша, но они такие красивые, румяные, просто притягивают взгляд.
– Можно, – кивает Фим, беря порцию на тарелку. Еще он взял поджаренные ломтики хлеба и нечто бурого цвета. Что это такое, я не знаю.
– Спасибо, – чуть не забываю поблагодарить самца. Об этом лучше помнить, потому что за неблагодарность он может меня наказать.
За столиком Фим не стал пристегивать поводок к стойке, вместо этого положил передо мной тарелку с двумя сосисками и хлебом. Рядом устроилась белая масса с кусочками чего-то, наверное, это йогурт. Обычно он безвкусный, но очень полезный, поэтому я опять благодарю. А самец берет кусок хлеба и намазывает на него бурую массу.
– Съешь после завтрака, – отвечает он на мой явно непонимающий взгляд.
Интересно, что это? Никогда такого не видела.
Размышления надо оставить на потом, а сейчас быстро принимать пищу – времени на завтрак не вагон. Сосиски совсем не безвкусные, и йогурт даже имеет запах! Самцов, получается, кормят намного лучше, чем самок. Это можно понять, ведь они ведут корабль и занимаются различными работами в нем, а самки предназначены только для того, чтобы дать потомство.
Поев, я робко тянусь к намазанному чем-то хлебу. Увидев мой взгляд, Фим кивает, значит, можно. Откусив небольшой кусочек, я чувствую просто невозможную сладость. От этих вкусовых ощущений хочется заплакать, но плакать нельзя, за слезы без причины может появиться причина, а я этого не хочу.
За одну такую сладость я согласна на что угодно, она просто необыкновенная! За что мне такая награда? Надо будет спросить, может быть, удастся получать такое хотя бы раз в цикл? Я наслаждаюсь своей наградой, при этом размышляя о том, что будет дальше. Фим запрет меня в каюте или придумает что-то иное?
– Сейчас мы пойдем на занятия, – сообщает мне он. – Держишься рядом со мной, вопросы записываешь, все обсудим дома.
– Да, мой господин, – отвечаю я ему ритуальной фразой.
– Все непонятное обсуждаем только наедине, – говорит мой самец.
– Да, мой господин, – повторяю я ритуальную фразу, хотя хочется завизжать от радости.
Кажется, он меня считает хомо! Очень боюсь обмануться, но надежда огнем сверхновой горит во мне, заставляя замирать от предвкушения. Самец же ведет себя так, как будто все им произнесенное совершенно обычно. Он, кажется, действительно… Необыкновенный. Как будто
я попала в сказку. Правда, надо дождаться воспитательной стимуляции, чтобы полностью сделать выводы, – на словах Фим может быть необыкновенным, а потом, когда я расслаблюсь… Не хочу об этом думать.Убедившись, что я доела, мой самец интересуется, не нуждаюсь ли я в посещении туалетной комнаты, а потом ведет меня по наполненным самцами коридорам. Я держу голову низко опущенной, дабы никого не спровоцировать, потому что еще не привыкла, что я чья-то.
Класс, куда меня привел самец, раза в два крупнее наших. В конце его стоят стойки с пристежками для самок, но Фим усаживает меня за стол рядом с собой. Он, наверное, что-то придумал, вряд ли будет добровольно так сильно рисковать. И тут мой самец… он гладит меня по руке, как будто хочет успокоить. Я едва удерживаюсь, чтобы не выдать своих чувств.
– Объяснитесь, – требует вошедший самец…
По-моему, это преподаватель. Он выглядит иначе, чем те, к кому я привыкла, но стек в его руке указывает на статус. Мой самец встает, глядя прямо в глаза вошедшему.
– Выбор только сделан, – сообщает Фим. – Нужно время на адаптацию.
А затем мой самец начинает ссылаться на какие-то мне незнакомые работы и инструкции. Преподаватель благосклонно кивает, значит, объяснение принято и стимуляции не будет.
Это очень хорошо, на мой взгляд. Уроки я, правда, большей частью не понимаю, наверное, потому что я самка. Но тщательно записываю все услышанное, ведь Фим приказал. За уроками следует обед, вот тут за меня выбирает мой самец. Не знаю почему, но я же послушная?
– Сейчас нам нужно немного отдохнуть, – говорит Фим. – После обеда положено час поспать, а потом будем разбирать тобой не понятое.
– Да, мой господин, – ритуально отвечаю ему, хотя внутри все сжимается от страха.
Вот оно… Он будет разбирать со мной, а потом накажет за непонимание. Видимо, Фим из тех самцов, которым нужен повод. Что же… выхода у меня все равно нет, остается надеяться, что это будет хотя бы не очень долго и я смогу ходить после наказания. Он же знает, что я самка, значит, просто хочет послушать, как я плачу…
Грустно обманываться в самце, но чего может ждать самка? Ведь я его собственность…
Глава третья
Серафим 2074
– «Кондоры»! Много! – на этот раз голос говорит на совсем другом языке. Он слышен очень плохо, сквозь какие-то шумы, треск, шипение. «Помехи». Это слово не имеет для меня никакого смысла, но я почему-то понимаю его. Оглядываюсь по сторонам, чтобы определить, куда на этот раз занес меня сон.
Я сижу в тесной кабине… самолета? «Спитфайр» – подсказывает память. – «Нацисты рвутся к Лондону, чтобы убивать, надо остановить их любой ценой!»
Какие «нацисты»? Как остановить? Я не понимаю этого, но руки, кажется, действуют сами по себе. Мой самолет переворачивается, заставив дыхание замереть, потом дергается из стороны в сторону. Я понимаю, что это фигуры пилотажа: «бочка», «вираж», «переворот Иммельмана»… Моя машина рвется навстречу черной туче. Врагов, кажется, множество, они летят на крупных самолетах, чтобы… убить? Как тех детей в белых панамках? Нет! Я не хочу этого допускать! Теперь-то я могу что-то сделать!