Опальные воеводы
Шрифт:
— Нынешнее устремление моё на Русскую землю, — говорил Стефан Баторий, распуская панов с сейма, — должно быть ещё славнее и похвальнее прежнего, занеже пойду на славный град Псков. Вы же, любимые мои и храбрые воины, всего Польского королевства, великого княжества Литовского и моих подручных земель ярые и непобедимые витязи, разъезжайтесь по вотчинам и панствам, тела свои и крепкие мышцы упражняйте, могучим коням отдых давайте, ратные доспехи соделывайте и укрепляйте, на славный град Псков ратью всячески со мной уготовляйтесь! Имущие жён и желающие с ними во Пскове панствовать — пусть со своими пани и с детьми в путь готовятся!
Баторий не был бы Баторием, если бы ограничился призывом к магнатам и шляхетству. Его
Ни один грош не залеживался в сундуках. Как кровожаждущие клопы, расползались по Европе вербовщики польского короля, из многих стран текли к нему оружие и снаряжение. Королевское золото раздувало огонь в горнах и звенело молотами кузнецов от Вильно до Амстердама, от Стокгольма и Копенгагена до Вены и Белграда. В иные страны, писал летописец трагических событий, и во многие языки король слал грамоты правителям и военачальникам, а писал так:
«Король польский, князь великий литовский, русский, прусский, жемойтский, мазовецкий, князь семиградский и иных земель Стефан ближним моим друзьям и соседям (по имени называя каждого) на своем державстве радоваться!
Ведайте, о чем уже слышали, сколько пакостей сотворил я за два прошлых года русскому царю и сколько городов от его власти отнял, к своему высокому присовокупив державству; сколько в сразительном бою над его войском одоления показал; каким русским богатством обогатился и воинов обогатил, сколь землю свою наполнил несметными земли Русской сокровищами; какое унижение и страх Русской земле принёс и какую славу высокому своему королевству Польскому, и великому княжеству Литовскому, и всем моим подручным великим панам, гетманам и бесчисленным воинам преобрёл! То — было, и ныне о том же помышляю.
На высокой степени стою — к высшему и величайшему стремлюсь, как учат и пишут мудрецы: „Стоя на высоком холме, высочайшую и преизобильнейшую гору ищи и владеть ею начинай. Как лев, если держит зайца и видит верблюда, оставляет зайца и гонится за верблюдом“. Таким образом мудро и рассудительно все рассмотрев, в нынешнее лето больше прежних многосильным подъёмом подымаюсь на Русскую землю. Сам же дружеский совет даю своим друзьям и соседям ближним: если хотите — присоединяйтесь и подымайтесь со мной каждый со своим войском, да все вместе устремимся на Русскую землю, прежде всего — на славный великий град, именуемый Псков!
Именно о граде Пскове советуюсь с вами и сообщаю, что о нём слышал. Прежде всего говорят, что он очень велик, более того, укреплен четырьмя сплошными каменными стенами, прославлен в земле той и многолюден. Говорят, что прямо сквозь каменные стены течёт через Псков река, а по берегам её лежат бесценные и неисчислимые богатства. Ради великого града Пскова всех вас я сзываю в поход!
Захвачу этот великий град с окрестными городами, покрою себя величайшей многославной славой и вас с собою возвеличу, как советников моих и другов. Богатством многим в граде Пскове обогащусь безмерно, и вы, мои друзья, и все наши храбрые войска обогатятся. Всех пленных, знать псковскую и народ по справедливости разделим, непокорных же многолюдных людей тамошних мечу предадим.
Назначив великих гетманов Пскову, здоровыми и славными победителями в Литовскую землю возвратимся и пойдём с великим богатством и множеством пленных по своим владениям. Русскому же великому князю конечное бесчестие и срам сотворим, великую кручину и вред вложим в сердце его сожалением о столь великом граде. Мы же во всю вселенную прославимся, что победили великого князя и славный его град Псков взяли!»
Пошли грамоты Батория по многим странам и землям, куда доносилась слава великого Пскова.
Всюду знали о богатстве града и крепости его стен, но жадность была много сильнее страха и заглушала все опасения.— Если и десять стен каменных окружают такое богатство, — говорили наемники, — не устоят они пред славным именем полководца, сможем своими хитростями и мудрым военным умышлением город взять.
Собирались наёмники к Баторию полками и эскадронами из многих земель. Предвкушая изрядную добычу, становились в ряды королевской рати воины литовские, польские, венгерские, мазовецкие, немцы имперские и ганзейские, датчане и шведы, французы, итальянцы и испанцы, знаменитые среди наёмников швейцарцы и шотландцы. Собрал король наёмных умелых воинов 60 тысяч, а шляхетских ратей 40 тысяч. Всего у него войска стало 100 тысяч человек, не считая торговцев и обозных.
С бешеной энергией и разумной распорядительностью Стефан Баторий формировал из этого контингента целостную боеспособную армию, обученную самым современным методам боя. Надо признать, что, хотя королю не случалось вступать на Руси в большое сражение, он вполне заслужил славу выдающегося полководца, создав Речи Посполитой одну из сильнейших армий Европы.
Что мог противопоставить Иван Грозный со своей холопской сворой этим мощным приготовлениям? Царь разрывался между яростью и страхом. Отправляя к королю посольство с просьбой о мире, Грозный требовал от русских дворян: «Если станут их укорять, или бесчестить, или бранить, или бить, то на укоризну, бесчестье и брань отвечать смотря по делу, что будет пригоже и как их Бог вразумит, слегка, а не браниться, против побоев терпеть… если будут их на посольстве бранить или бить — говорить одно, чтоб дали посольство исправить, и ни за чем не останавливаться, самим не задирать и невежливых слов королю не говорить!»
Умоляя о мире, царь не мог сдержать свой подлый нрав и приказал замаскированно оскорбить короля, что-де тот «со вчерашнего дня государь». А московский царь, должны были говорить послы, — извечный государь: «Государю нашему братья турецкий цезарь и другие великие государи, и то нашему государю не важно, что с вашим государем писаться братом».
Должен разочаровать тех, кто в подобных выпадах склонен видеть гордость Ивана Грозного: празднуя труса, он готов был отказаться на переговорах даже от царского титула. «А если государь ваш не велел нашего государя царём писать, — должны были сказать послы, — то государь наш для покоя христианского не велел себя царём писать!»
Особенно ярко эти противоречия отразились в личном послании Грозного Баторию от 29 июня 1581 года. Грамота начинается с неумной шпильки, что-де он царь всея Руси «по Божию изволению, а не по многомятежному человечества хотению» (в отличие от адресата). Перечислив требования короля, Грозный довольно смело их отвергает, говоря: «Мы такого превозношения не слыхали нигде и тому удивляемся: то ныне мириться хочешь, а такое безмерье паны твои говорят, — а коли будет размириться, чего они потребуют?»
Но далее на многих страницах следуют мелочные оправдания царя перед королем. Царь скулит, как побитый пес, сетует на «изменников», благодаря которым якобы побеждает король (это особенно возмутило Батория), и даже апеллирует к справедливости! Это послание показывает, насколько Иван Грозный в парах пролитой крови и фимиаме восхвалений утратил политическую ориентацию, называя непозволительным для короля в международных отношениях именно то, что составляло основу его собственного поведения.
«А твои паны Рада (Сенат. — Авт.) говорили послам нашим, — сетует царь, — что ты на том присягал, что тебе Ливонскую землю добывать. И то христианское ли дело, для того присягать, чтоб за посмех, напрасно, хотя гордости, и корысти, и расширения государства, лить неповинную христианскую кровь?»