Опанасовы бриллианты
Шрифт:
— Мы-то ведь тогда ловили как бог на душу положит.
— То есть? — не понял комиссар.
— Мы без дипломов ловили…
— Это нисколько не остроумно, Алексей Иванович! — резко оборвал его комиссар. — Когда в двадцатом году матрос, рабочий или солдат произносил: «Мы университетов не кончали», это была горькая, но прогрессивная фраза. А талдычить ее сейчас — глупо и стыдно. — Он отодвинул кресло от стола, но не встал. — Нашел чем хвастать! И очень жаль, что нет диплома.
— А вы мне скажите, товарищ комиссар, я, что ли, виноват, что у меня его нет? Три раза рапорт подавал! Отпускали меня учиться?
В
— Занят!
— А теперь ходят вокруг меня, — одним вздохом выпалил Городулин и, рванув из кармана рапорт, положил его на стол.
Не беря листок в руки, комиссар прочитал то, что там было написано. Помолчав, спросил:
— Сам придумал или кто-нибудь помогал?
— А что, — криво усмехнулся Городулин, — тебе же проще…
Впервые за все время совместной службы он сказал комиссару «ты», но Сергей Архипович и не заметил этого.
— Понятно, — сказал начальник. — Уже настучал кто-то про Лыткова?
— Причем тут Лытков, — повел плечами Городулин. — Устал и все. Имею полное право на законный отдых.
Комиссар посмотрел на него, отвел глаза и забарабанил пальцами по столу.
— Вот что, Алексей Иванович. Есть у нас три варианта. Можем разговаривать как начальник с подчиненным. Как коммунист с коммунистом. Или как двое пожилых мужчин. А вот как две бабы — это уволь меня…
— Мне выбирать? — быстро спросил Городулин.
— Тебе.
— Ладно. Как коммунисты. Про Лыткова я знаю. Служить под его начальством не хочу.
— Обиделся на Советскую власть?
— Ты мне, Сергей Архипович, пятьдесят восьмую не шей. Для меня ни Федька Лытков, ни даже ты — это еще не Советская власть.
— Чего ж ты на ней-то вымещаешь? Ну, я — плохой начальник. Ну, Лытков — дерьмо… А уходить собрался не от нас ведь?! Не нравится ему, видите ли, что приходят люди с высшим образованием! А ты за что воевал три раза? За что дуранду в блокаду жрал, я тебя спрашиваю? — почти прокричал комиссар.
Вошел на цыпочках адъютант и прикрыл вторую дверь.
— Там что, слышно? — спросил комиссар.
— Немножко.
Теперь уже понизив голос почти до шопота, комиссар наклонился к Городулину через стол:
— Думаешь, я не понимаю, кто таков Лытков? Распрекрасно я его вижу. Лежит у меня месяц проект приказа. Потому и не подписываю, что вижу. Не из-за того мариную, что ты уж больно хорош, а потому, что Лытков — дрянь-человек. А приведи мне завтра хорошего работника, да с дипломом, не задумываясь, посажу на твое место. И ты учить его будешь. Еще как будешь!.. И Лыткова доучишь, головой не мотай.
Городулин встал.
— Я пойду, товарищ комиссар. Рапорт оставляю у вас.
— Не читал я его, — сказал начальник. — И не видел. Заберите, подполковник.
И он протянул Городулину листок. Затем комиссар обошел стол, взял Городулина за локоть и, провожая до дверей, каким-то смущенным голосом произнес:
— И есть у меня, Алексей Иванович, одна к тебе просьба за ради христа: учись! Книжки ты, что ли, внимательней читай, или слушай, как люди говорят. А то, понимаешь, неловко получается. И поправлять как-то неудобно и молчать при этом совестно. Ты вот, например, произносишь: «социализьм» — с мягким знаком, «капитализьм» — с мягким знаком. Ну куда это годится?..
Остановившись на пороге приемной, вероятно, для
того, чтобы люди, сидящие там, не подумали, что он кричал на этого седого человека, комиссар громко сказал:— Супруге кланяйся, Алексей Иванович.
И. Лазутин
Сержант милиции
В кабинет Григорьева, начальника уголовного розыска, сержант Захаров вошел без стука: майор не любил, когда к нему стучали.
— Разрешите?
Майор, не глядя на вошедшего, кивнул головой и продолжал рыться в бумагах, что-то бормоча себе под нос. С хмуро сдвинутыми бровями, отчего две глубокие складки, сходящиеся веером у переносицы, стали еще глубже, он показался Захарову сердитым.
— Что скажешь, старина?
— Я к вам, товарищ майор.
— Вижу, вижу…
— У меня направление на практику.
— Какое направление? Куда?
— В ваш отдел. — Захаров подал майору бумажку за подписью декана юридического факультета, в которой значилось, что студент такой-то направлен для прохождения практики.
Майор и раньше знал, что милиционер Захаров учится на заочном отделении университета, но, прочитав направление, он словно в первый раз, по-настоящему понял и оценил сержанта.
— Молодчина!.. Когда должна начаться практика?
— Через два дня, как только будет подписан приказ о дополнительном отпуске.
— Ну что же, прекрасно. Хорошенько осмотритесь, подготовьтесь; может быть, не помешает кое-что подчитать из теории по уголовному процессу… К кому вас прикрепить?
Захаров пожал плечами. Об этом он еще не успел подумать.
— А что если я прикреплю вас к Гусеницыну? — спросил Григорьев и пристально посмотрел на Захарова.
Захаров не знал, что ответить: если отказаться — майор подумает, что струсил, если согласиться, то… какая это будет практика? «А может быть, майор просто шутит и ждет, чтобы я замахал руками и ногами?» — подумал он.
— Что же вы молчите, студент?
Улыбка майора показалась Захарову насмешливой.
— Хорошо, товарищ майор. Практику я буду проходить у Гусеницына! — Губы Захарова были плотно сжаты, взгляд колючий.
«С таким вот чувством, должно быть, светские гордецы бросали раньше вызов на дуэль», — в шутку подумал майор, глядя вслед Захарову.
Бывает какая-то трогательная и наивная растерянность на лице человека, который первый раз вступает на московскую землю. Растерялся и Алексей Северцев, выйдя из вагона.
Еще в дороге Алексею объяснили, что лучше всего добираться до университета на метро. Но теперь, оглушенный шумом и гамом, он забыл все.
С виду Алексею можно было дать больше его восемнадцати лет. Одет он был просто: помятый темный костюм, светлая косоворотка, на ногах — сандалии. В руках держал небольшой фанерный чемоданчик с висячим замком. Чтобы не быть сбитым людским потоком, он отошел в сторонку. Огляделся.