Опасайся взгляда Царицы Змей (Зеленый омут)

Богдан удивился. Что-то было в этой тоненькой девушке необычное. Вот голос, например. Такое хрупкое сложение, нежные и мягкие черты лица предполагают тоненький звонкий голосок. А у нее низкий, грудной и глуховатый.

– Я не из робких, – ответил он. – К тому же и лес тут небольшой. Не тайга, выберусь.

– Лес лесу рознь, – сказала Лида. Она присела на корточки, выкапывая длинный пахучий корень. Шелковистые волосы девушки щекотали Богдану лицо. Ее зеленые глаза вспыхивали лунным блеском. – Здесь заблудиться легко, а вот выйти… Илом пахнет, чувствуешь? Тут озеро недалеко. Хочешь посмотреть?

– Не хочу. Давай быстрее, собирай свою отраву и пошли.

Богдан не любил бродить по ночам, тем более по лесу. Вот Вадим, его брат, другое дело. Тот обожал ночные вылазки. Они выросли на окраине Москвы. Недалеко от дома останавливалась загородная электричка. Однажды вечером Вадим предложил сьездить на кладбище, побродить там, когда стемнеет как следует. Это называлось у них «закалять характер». Бабушка их здорово отругала, но на этом дело и кончилось.

– Марш в ванную! – сказала она. – Вымазались как, смотреть страшно! Ладно хоть одежду не порвали.

Тогда, после купания, за чаем с малиной, Богдан и услышал семейное предание о роде Протасовых, к которому, якобы, принадлежали братья по бабушкиной линии. Род был дворянский, старинный, богатый. Только очень невезучий. Особенно злой рок преследовал мужчин. Всем, казалось, Бог их наделил в избытке: здоровьем, красотой, умом, храбростью, знатностью и сильными страстями. Только счастья не дал. Игроки, авантюристы, блестящие военные, высокопоставленные вельможи, – Протасовы умирали молодыми, разорялись, попадали в опалу, дрались на дуэлях. Громкие любовные истории мужчин этого рода потрясали то северную столицу, то патриархальную Москву, то Париж, то Вену, то Лондон.

После этого разговора братья еще больше изменились, замкнулись в себе. Друзей у них не было. Все мальчишки во дворе их уважали, но побаивались. Братья слыли отчаянными задирами, бесстрашными и безжалостными, сильными и умелыми в драках, которые затевать были большие мастера. Откровенными, и то не до конца, они бывали только между собой. Они читали одни и те же книжки, увлекались боевыми искусствами, спортом, отлично учились. Несмотря на это, учителя их не жаловали, и вздохнули с облегчением, когда братья, сначала Вадим, потом Богдан, закончили школу.

Чем они интересовались, никто не знал. За девочками братья не ухаживали, на вечеринки не ходили. Они любили бродить по старым районам Москвы, где в одном из заросших огромными липами и тополями переулке стоял небольшой ампирный особнячок. В этом доме разыгрывалась последняя драма старинного рода Протасовых, потомками которого они себя считали не столько по крови, сколько по духу.

Богдан не заметил, как рассказал все Лиде, занимаясь в темноте выкапыванием растений. Один из поразивших его причудливых корешков он неосторожно поднес к лицу и понюхал. Показалось, что дыхательное горло свело судорогой. Мгновение, пока воздух не проходил в легкие, длилось вечность. На глазах выступили слезы. Наконец, ему удалось вдохнуть.

– Тьфу, вот зараза. Чуть не задохнулся!

– Ты что? – испугалась Лида. – Не смей ничего нюхать! Вообще к лицу не подноси…

Существующие до сих пор у Богдана сомнения насчет яда окончательно рассеялись. Если в его сумке хотя бы половина растений такие же, как злополучный корешок, то отрава получится высшего качества. Осечки не будет.

Пока они шли к лесной сторожке, где дед Илья хранил свои охотничьи принадлежности и трофеи, а баба Марфа сушила собранные травы, Богдан рассказывал Лиде о роковых историях протасовского рода.

– Мы все однолюбы. Если уж какая женщина западет в душу, то навеки.

– Разве так бывает? – тоскливо произнесла девушка. Она вспомнила пьяные, пустые глаза Сергея. Захотелось плакать.

– У нас бывает, – ответил Богдан. – Мне Вадим рассказывал, что в московском особняке жил Мишель Протасов, блестящий офицер, красавец. И полюбил он на свою беду Александру Баскакову. Познакомились они в Лондоне, там он ей и серьги те рубиновые подарил. Если бы не рубины, может, ничего бы и не было.

– А что случилось? – Лиде хотелось отвлечься от своих невеселых дум.

– Из-за этих серег они все погибли. Сначала Мишель, потом Александра…

– Но почему?

– Никто не знает. – Богдан вздохнул. – Мне брат показывал заброшенную могилу Мишеля в Донском монастыре, говорил, что и брат его Николай погиб при странных обстоятельствах. Под особняком есть подвал, который сохранился еще с боярских времен. В него можно войти, и не выйти.

– Как это?

– Ну, не знаю. Вадим мне говорил, там много людей пропало.

– Подвал не лес, в нем не заблудишься…

– Кто его знает? Вот ты же грозилась, что если меня в лесу одного бросишь, то я уж и не выберусь.

– Я – другое дело, – улыбнулась Лида. – Я ведьма!

– Этого только не хватало!

Богдану стало почти весело. Он считал себя Протасовым, а они все были любители авантюрных приключений, захватывающих и опасных.

Луиджи смотрел, как Манфред идет по выложенной потрескавшимися каменными плитами дорожке сада. Мальчишка чертовски красив! Есть все-таки в проклятых патрициях порода , этого у них не отнимешь. Врач усмехнулся. Пока все шло по плану.

Манфред, насвистывая, вошел в красивые большие ворота палаццо Альбицци, обошел круглый фонтан, у которого три грации из римского мрамора полоскали свои каменные волосы. Тихо журчала зеленоватая вода, благоухали жасмин и гранатовые деревья. Высокие душистые пинии закрывали черный вход дворца от любопытных взглядов.

Молодой врач удивился, что его никто не встречает. Обычно или слуга, или сама молодая хозяйка поджидали его в полутемном коридоре с лампой или свечой. В каменных запутанных переходах дворца, сырых и холодных даже в самую жаркую погоду, можно было легко заблудиться. Антония говорила ему, что сама боится ходить узкими, тесными и извилистыми ходами, в темноте, которую едва рассеивает свет свечи.

Несколько раз ей казалось, что кто-то крадется за ней по каменному коридору. Маттео упорно не хотел нанять еще несколько слуг. На старости лет его скупость приобрела признаки неизлечимой болезни. Он маниакально считал каждый флорин, экономил на всем, кроме своего здоровья. Несметно богатый, он занимал только третью часть роскошного дворца, в остальных помещениях которого царили пыль и запустение. Две женщины, которые вели хозяйство, да кухарка – вот и все, кого согласился оставить в палаццо больной сеньор Альбицци.