Опасайся взгляда Царицы Змей (Зеленый омут)

– Ну вот, все улажено, – сообщил Никита. – Раз Вадик согласился, все, что можно, он сделает. Мы договорились, что он будет звонить через день.

– Неплохо, – сказал Влад, подкладывая себе еще пельменей. – Чует мое сердце, история скоро будет иметь продолжение! Надеюсь, не столь трагическое, как в случае с Корнилиным.

– Влад, прекрати! – возмутилась Людмилочка.

– Так я же не пессимист, я – реалист! – улыбнулся Влад, сияя своими чудесными ямочками на щеках. – Я считаю, что прятать голову в песок недостойно настоящих мужчин! Можно мне еще пельменей?

– Настоящие мужчины так не объедаются! – серьезно заметила Тина, не выдержала и прыснула со смеху. – Они постоянно должны находиться в полной боевой готовности!

– На голодный желудок сие абсолютно невозможно, девочки! – поддержал Влада Никита.

После ужина играли в карты, курили, говорили глупости и много смеялись. Никита украдкой целовал Валерию в темноте, когда свет таки погас, и бабушка долго не могла найти спички, чтобы зажечь лампу.

В багровых отблесках догорающего камина волосы женщин вспыхивали медью, а ночь за окном казалась еще чернее. Несмотря на позднее время, Влад решил ехать в Москву, домой: Людмилочку ждали дети и Костик, она обеспокоено ерзала и украдкой поглядывала на часы.

Сиур с Тиной тоже не захотели оставаться на ночь. Всеми ни с того, ни с сего овладела нервозность, ожидание развития событий.

Ночь была полна влаги, запаха мокрой коры и монотонного шума дождя. Шоссе блестело от воды, впереди маячила машина Влада. Вдали зеленоватым заревом вставали огни Москвы.

ГЛАВА 14

Начало и конец вечно сменяют друг друга.

Женщина, юная и прекрасная, переливает содержимое одного кувшина в другой, не теряя при этом не единой капли, символизирующей Жизнь. Это означает, что мы пребываем в Вечности, бесконечном океане, олицетворяющем богиню Изиду. Жидкость перетекает из серебряного сосуда в золотой – это развитие, двойная спираль, ведущая к совершенству. Содержанию придается новая форма.

Человеческий дух – часть потока жизни, берущая начало из объятий Богов. Путь Изиды извилист и полон магической силы, которая сопровождает странника, когда его силы кажутся исчерпанными…

В мире мысли все изменяется намного быстрее, чем в видимом и проявленном мире. Но источник того, что происходит вверху и внизу, всегда один и тот же…

Сергей проснулся от шума на кухне. Опять Алена гремит посудой, назло ему, чтобы разбудить, помешать его отдыху!

Только во сне он может чувствовать себя относительно спокойно, разговаривать с кем-то невидимым и мудрым, как змей. Иногда ему казалось, что голос таинственного собеседника – женский. Или это сама Царица Змей беседует с ним? Ее речи такие певучие и странные, воскрешающие в душе что-то томительно-горькое, давно забытое, к которому напрасно стремится безумное сердце…Сладкая боль, истома и бред смешались в его снах с образом женщин, молодой и старой. Одна из них напоминала Марфу в минуты, когда она собиралась передать Сергею свою колдовскую силу, или в его бессознательных видениях, залитых потоками золотого дождя, в которых она покидала свое мертвое тело, без сожаления, без печали…

Горский хотел смотреть свои сны, один за другим, продолжающимися до бесконечности. Там он надеялся найти разгадку своих страстей и разочарований, круто замешанных на страхе и отчаянных попытках прорваться к свету.

Шум на кухне вызвал мимолетную досаду, тут же сменившуюся дремотным оцепенением, плавно переходящим в туманный флорентийский сон. Сергей отключился от действительности, которая происходила в его квартире, на залитой осенним дождем улице, в городе, где он проводил свое детство… Потом, когда он окончательно проснется, он почти ничего не сможет вспомнить, и единственным его спасением станет визит соседки. Той самой «сплетницы», всюду сующей свой нос, которую он ненавидел и которой станет обязан жизнью и честью.

Колесо Судьбы вращается в вечности, и повороты его неожиданны, как неожиданны повороты бытия человеческого…

На Флоренцию опустилась теплая и душистая ночь, полная таинственных звуков, гаснущих огней и лунного света. Манфреду пришлось закутаться в плащ и выбирать самые темные места, чтобы оставаться незаметным для случайных прохожих. Никто не должен был знать, куда он идет. Темный и мрачный палаццо Альбицци встретил его сонной тишиной. Слепые окна его были темны, кроме одного – того, за которым ждала Антония. Нетерпеливое желание увидеть ее, прижать к своему сердцу, заставило Манфреда забыть об осторожности.

– Тебе удалось? – спросил он между поцелуями.

Они с Антонией решили, что ключи от загадочной комнаты должны храниться лично у сеньора Маттео. Он бы никому не доверил их. Старик доверял часть ключей домоправительнице, но была еще одна связка, которую он не снимал с золотой цепи на руке. Как она открывается, никто не знал, кроме самого сеньора. На случай внезапной смерти он оставил специальное распоряжение, чтобы его похоронили вместе с ключами. Такие причуды Луиджи списывал на старческое слабоумие.

Антония обещала попытаться снять цепь, так как за время болезни ее супруг сильно исхудал, и браслет стало возможно снять, не расстегивая замка. Для этого только следовало дождаться, чтобы он уснул как следует. Манфред увеличил больному дозу снотворного, позаботившись о безопасности молодой женщины. Старик не смог бы проснуться в эту ночь, даже если бы у его уха раздался гром. Врач хвалил сам себя, – он не терял времени даром и научился у Луиджи многим полезным вещам.

– Вот, возьми! – Антония протянула возлюбленному связку ключей. – Ты доволен?

– Нужно торопиться. До рассвета не так уж много времени.

Манфред взял свечу и веревку, как советовал Луиджи, и отправился в заброшенный коридор. Неподвижный и затхлый воздух щекотал горло.

– На этот раз никаких сквозняков! – подумал врач, направляясь к заветной двери, покрытой все той же пылью. – Давненько никто сюда не входил.

Ему не сразу удалось отыскать подходящий ключ. Заржавевший замок не поддавался. Манфреда почти охватило отчаяние, когда что-то в старом механизме сдвинулось, ключ со скрипом повернулся в замке, и дверь нехотя отворилась.

Молодой человек с трепетом переступил порог. Кромешная тьма окутала его, неподвижная и жуткая, как предсмертный сон. Он зажег свечу, и ее желтый язычок осветил небольшое полупустое пространство: стены со старыми потемневшими шпалерами, на которых причудливые амуры летали между пышных цветов, трубили в трубы из морских раковин и нацеливали куда-то свои отравленные любовью стрелы, – и больше ничего, кроме пары огромных древних сундуков. Окна отсутствовали, мебель тоже.