Опасная ложь

— Но как можно было этого не замечать? — эмоционально воскликаю я, но тут же спохватываюсь, и стараюсь принять невозмутимый вид. — То есть, разве такой человек, как Дмитрий Черных, мог не заметить, что его дурят?

— Почему нет? — пожимает плечом Баженов. — Доверял, наверное. Вроде как, с детства знакомы, выросли вместе. Да и не афишировал Рома свои возможности до его смерти. Даже сейчас большая часть его недвижимости оформлена на подставных лиц.

— Тут написано, что он уволился из компании четыре месяца назад по неизвестной причине. Очень странно, после стольких лет работы. Это может быть связано с тем, что Дмитрий уличил его в воровстве?

— Вполне, — снисходительно кивает Баженов. — Дима говорил что-то про крысу, которая выводила нехилые суммы из оборота компании на офшорные счета, и чуть не оставила его без штанов, но имен не называл. Упоминал только, что доверял этому человеку, как самому себе.

— Ты думаешь, он говорил о Захарове?

— Других вариантов у меня нет. Деньги действительно безбожно выводились со счетов, отчетность велась липовая, но все было настолько шито-крыто, что найти концов после смерти Димы я так и не смог. Да и не искал сильно. Честно говоря, мне вообще не до этого было… Пока ты не объявилась со своим Захаровым.

Я сглатываю, напряжённо складывая в своей голове картинку. Выходит, Захаров воровал деньги со счетов компании, папа обнаружил это и уволил его. А что было после?

— Могу я ещё спросить тебя кое о чем?

— Попробуй.

— Если не секрет, как компания Черных попала в твои руки?

— Я её купил.

— Но зачем тебе это понадобилось?

— Дима попросил меня об этом.

— Почему? — изо всех сил стараюсь держать голос ровным, но он предательски дрожит.

— Компания была на грани разорения, ему нечем было платить зарплаты людям. Он сначала просил денег в долг, но я отказал. Тогда он предложил мне купить контрольный пакет акций за смешную сумму, и обещал, что уже через год выкупит у меня их обратно. А сам, гандон, застрелился в тот же вечер, когда мы подписали бумаги.

Прикрываю глаза и судорожно сглатываю. Мне слишком сложно даётся в этот момент сдерживать себя, чтобы не заорать на него и не броситься с кулаками. Чтобы не смел. Никогда в своей жизни не смел так говорить о моем отце. Он не имеет на это права. Но мне необходимо выяснить правду, отыскать все недостающие части пазла, поэтому я заставляю себя собраться, стиснуть зубы и ничем не выдавать своих эмоций.

— Почему гандон? — спрашиваю надломленным голосом, глядя на мужчину из-под бровей. Как ни стараюсь играть, но, кажется, мое состояние не может укрыться даже от не очень внимательного человека. К счастью, Баженов в этот момент совсем на меня не смотрит. Он словно о чем-то глубоко задумался, его взгляд направлен в стену, а голос, когда он начинает говорить, звучит глухо.

— Потому что знал, что я по-любому вывезу это. Компания убыточная. Мои топы вообще в ахуе, даже примерно не понимают, как он собирался за год выводить её на прибыль. А мне сейчас некогда вникать в дела лично, и без этого проблем хватает…

Я смотрю на него, очень внимательно смотрю, и не могу поверить своим глазам. Может, я сплю? Потеряла рассудок? Или не понимаю ничего в этой жизни совершенно… Но неужели ему действительно есть до этого дело? И почему он выглядит сейчас таким потерянным?

— Ты говорил, что купил акции за смешные деньги, — произношу едва слышно, напряжённо глядя в его висок. — Почему не продашь?

— Потому что этот гандон всю жизнь эту компанию создавал, — раздраженно поясняет он, все так же глядя прямо перед собой. — Болел ею, еще тогда… И сейчас так же. Даже гордостью своей поступился, ко мне за помощью приполз, чтобы ее спасти. А я, как сука последняя, злорадствовал. Старые обиды сложно забыть. Он ведь лучшим другом был мне когда-то.

Я молчу с минуту, осмысливая его слова, не обращая внимания, насколько сильно меня всю колотит. От собственной глупости. Самонадеянности. В голове стучит «Я ошиблась, ошиблась». Ошиблась…

— Что произошло между вами? Почему вы перестали дружить? — спрашиваю совсем тихо, почти шепотом, и Баженов переводит на меня хмурый взгляд.

— Не слишком ли много вопросов, Алена?

— Извини, — резко отворачиваюсь, чтобы скрыть всю гамму эмоций, которые наверняка написаны на моем лице.

— Какое отношение ты имеешь к Черных? — спрашивает резким тоном, хватает меня за предплечье и грубо дёргает на себя. — Говори. Сейчас же.

Его чёрный давящий взгляд прожигает насквозь, подавляет, принуждает подчиниться. Я прикрываю глаза на мгновение, и делаю осторожный вздох, пытаясь усмирить бешено колотящееся сердце в груди, но все тщетно. Меня колотит и сотрясает от его ударов, потому что я понимаю, что натворила. Что меня обвели вокруг пальца, как наивное дитя, и я сама позволила это сделать. А теперь… Теперь придётся ответить. За свою непроходимую глупость. Тупость. За ложь.

Но сердце истекает кровью от обиды. Смириться с тем, что он невиновен, невероятно сложно.

— Если он был твоим другом… Когда-то… Если ты не забыл об этом, если не предавал его… То почему даже не пришёл на похороны?! — слова даются мне с трудом, в глазах собираются слезы. — Где ты был?! Когда был так нужен…

Стальная хватка на моем предплечье мгновенно ослабевает, и вскоре исчезает вовсе. Взгляд Баженова меняется. Становится удивлённым, даже недоуменным.

— Милка заболела, — рассеянно произносит он, разглядывая меня так, будто видит впервые. — Пневмония, температура под сорок. Я никуда не поехал.

По моим щекам градом катятся слезы. Я смотрю на него, и вижу, понимаю, насколько ошеломлён. Такие эмоции невозможно сыграть. Да и не похож он на актёра.

— Только попробуй ещё раз назвать его гандоном или как-то еще оскорбить… — хриплю я, с ненавистью глядя в его ошарашенные глаза. — Он не сам застрелился. Его убили, ясно? Я слышала разговор в участке, им то ли заплатили, то ли запугали, а может и то и другое сразу… Поэтому они и обставили все, как суицид…

— Алена? — голос Баженова звучит глухо, в глазах неверие, отрицание.

Я сглатываю, пытаясь успокоиться, но все тщетно. Сижу перед ним, словно обнаженная. Да почти так оно и есть… Ведь я без трусов. Потому что он порвал их. Прямо на мне. В треснувшем по швам платье. Потому что он крайне неаккуратно стягивал его с меня этой ночью. С заплаканным лицом, с опухшими от его поцелуев губами. Сижу, отчаянно борясь с рвущейся наружу истерикой. Не знаю, каким чудом это мне до сих пор удается.

Сглатываю слезы и выдавливаю из себя садистскую улыбку.

— Да, дядя Костя. Я Алена. Алена Черных.

27

Он молчит и смотрит на меня. На его лице больше невозможно прочесть ни единой эмоции, только взгляд очень острый, режет меня на куски, как тонкий нож из дамасской стали. А я продолжаю с вызовом смотреть ему в глаза, с неестественно растянутыми в подобие улыбки губами. Ожидаю своей казни. Я не сомневаюсь, что она будет. Здесь и сейчас. Когда он немного отойдёт от шока. И я боюсь её. Ужасно боюсь услышать то, что он мне скажет. Ещё больше боюсь, что не скажет ничего. Что просто уйдёт.