Опасная ложь

Я, может, и смогу, но он точно вряд ли простит. Казалось бы, какое мне до этого дело? Все, что меня должно сейчас волновать, это — сдержит ли он своё обещание и поможет ли улететь в Цюрих? И это волнует меня, очень волнует, потому что находиться в его доме — у меня больше нет сил. Убраться отсюда как можно дальше — вот все, о чем я сейчас мечтаю.

Скорее начать новую жизнь, скорее забыть все, как страшный сон, и никогда в жизни больше не возвращаться в Россию.

Только пойти к нему и попросить об этом — не хватает смелости. Даже просто взглянуть ему в глаза — страшно.

Не знаю, как я смогу пережить это, как справлюсь. Но сама первая к нему точно ни за что не пойду. Не смогу, не посмею.

Остается только ждать и молиться, чтобы эта пытка скорее закончилась.

Дверь в ванной починили, и я очень много времени провожу именно там. Пытаюсь отмыть от себя несуществующую грязь, которая в моем болезненном воображении въелась мне под кожу. Иногда сижу у раскрытого настежь окна. С того самого дня погода изменилась, и теперь каждый день идёт дождь. Воздух, наполненный озоном, успокаивает меня на время. Но стоит спрыгнуть с подоконника, как весь кошмар повторяется снова.

Я бы, наверное, сидела вот так у окна всю ночь, слушала, как капли дождя барабанят по листьям деревьев, но бессонница измотала меня настолько, что сил на это попросту не осталось. Приходится лечь в постель и ждать, что вселенная смилостивится надо мной, и позволит сознанию провалиться в полноценный сон хотя бы на несколько часов. Иначе я просто сойду с ума.

Но вместо того, чтобы вырубиться от сокрушительной усталости, я продолжаю лежать и глупо пялиться в потолок.

Наверное, это мое наказание за все то плохое, что я сделала в этой жизни.

Ни минуты спасительного забвения. Ни секунды.

Не знаю, сколько времени проходит в попытках уснуть, когда я вдруг слышу, как в дверь моей спальни кто-то тихонько скребется. Сначала решаю, что мне показалось, когда-то давно я где-то читала, что от продолжительной бессонницы могут начаться галлюцинации, но звук повторяется снова, и я понимаю, что он вполне реален.

А потом вдруг дверь спальни приоткрывается, и лишь каким-то чудом я не ору в голос от страха, а лишь подскакиваю на кровати.

— Алена, ты здесь? — раздаётся негромкий шёпот, в котором я узнаю Милу, и с облегчением выдыхаю.

— Здесь, — отвечаю так же, шёпотом. — Ты меня напугала.

— Прости, — чуть громче отзывается девочка, входя в комнату и прикрывая за собой дверь. — Можно к тебе? Папа куда-то уехал, а я не могу уснуть одна.

— Конечно, Мил. Заходи.

Девочка бодро шлепает через спальню босыми ногами и забирается ко мне на постель, усаживаясь рядом поверх одеяла.

— Прости, что разбудила тебя, — виновато вздыхает она. — Но я теперь совсем не могу спать одна. И не только спать… Папе пришлось уехать сегодня, и он просил Лену посидеть со мной, но мне неуютно в присутствии посторонних. Папа говорит, надо поработать с психологом, но я не хочу. Я же не псих. Просто время нужно, и это пройдет.

— Глупенькая, психологи с психами и не работают. Ты путаешь с психиатрами. А психологи как раз помогают психически здоровым людям справиться со своими страхами и переживаниями.

— А ты работала с психологом?

— Нет. Но ты подсказала мне эту идею. Думаю, мне это необходимо…

Мила вдруг меняется в лице и снова становится такой взрослой, что я в очередной раз испытываю от этой перемены неловкость.

— Ален, я ведь так и не сказала тебе спасибо, за то, что ты приехала тогда за мной, не побоялась, — с сожалением произносит она, отчего моя неловкость только усиливается.

— Ну что ты, малыш. Это я должна просить у тебя прощения за то, что тебе пришлось это все пережить по моей вине.

— Папа сказал, что ты не виновата.

Сердце в груди пропускает удар. Он говорил с дочерью обо мне?

— Правда?

— Да, он сказал, что ты так же, как и я, стала жертвой злоумышленников.

— Так и сказал?

— Да.

Меня буквально бросает в жар, и справиться с этим волнением никак не выходит.

— Значит, он не злится на меня…

— Не думаю, — серьезно отвечает девочка. — Папа никогда не злится без повода.

С моих губ непроизвольно срывается горькая усмешка. Как раз в этом случае повод у него есть. И он более, чем серьёзный.

— А ты? — пытаюсь улыбнуться Миле, но, кажется, это выходит у меня слишком жалко. — Не держишь на меня зла?

— Конечно, нет, — качает она головой, и почему-то опускает взгляд. — Наоборот. Папа сказал, что если бы не ты, ему было бы сложнее меня найти. И, может быть, он вообще не смог бы. А на самом деле, это я во всем виновата, Ален. Я ведь сама обманула охрану, и сбежала от них, чтобы погулять с друзьями в парке без надзора. Мне надоело все время быть под присмотром, как маленькой. Я думала, что папа сильно перегибает с этим…

Я печально улыбаюсь девочке и широко расставляю руки для объятий, в которые она тут же бросается, чтобы доверчиво прижаться ко мне.

— Не вини себя во всем, малыш, — тихо прошу ее, ласково поглаживая по голове. — Все мы порой совершаем ошибки. Самое главное, сделать правильные выводы и больше не наступать на те же грабли.

— Вряд ли после такого я рискну ещё раз сбежать от охраны, — невесело усмехается девочка.

— Вот и правильно, — снова непроизвольно улыбаюсь я, и впервые за эти три дня, чувствую себя невероятно легко. — А зачем ты летала в Китай? — быстро меняю тему, только чтобы не разрыдаться от этого потрясающего чувства. — Я слышала, на какую-то олимпиаду?

— Да, на международную олимпиаду по химии.

— Ого, ничего себе! Значит, любишь химию?

— Не то что бы очень сильно, но я шарю в ней. А вообще мне больше нравится физика…

— Я думала, ты ещё маленькая, чтобы изучать такие предметы.

Мила возмущённо и очень смешно закатывает глаза:

— Вообще-то мне скоро пятнадцать.

— А по тебе и не скажешь.

— Алена, я ведь и обидеться могу.

Мы оживлённо болтаем обо всем на свете, смеёмся, и на какое-то время я напрочь забываю обо всем, что разъедало меня изнутри все эти дни. Чувствую себя так, будто я тоже снова беззаботная школьница, весёлая, открытая, добрая… Умеющая радоваться жизни.

Мила смогла сотворить настоящее чудо, и меньше всего на свете мне хочется ее отпускать от себя куда бы то ни было. Я понимаю, что ее отец скоро должен вернуться домой, и, скорее всего, первым делом он заглянет к ней, а когда не обнаружит, будет искать и волноваться. Хочу напомнить Миле об этом, ведь было бы кощунством после всего, что случилось, снова заставлять его переживать, но не успеваю.

Мы лежим на спинах рядом друг с другом и громко хохочем над очередной шуткой, когда дверь спальни раскрывается, вспыхивает яркий свет люстры, и мы обе как по команде садимся, чтобы увидеть на пороге комнаты её отца.