Опасная ложь

Маму я не помню. По ней я не скучала. И не вспоминала даже, пока не начались проблемы в отношениях с папой. Вот тогда я могла ночи напролет реветь от обиды за то, что она бросила меня совсем маленькую, и теперь я никому не нужна.

— Ну что, Алена? Вижу, желание падать передо мной на колени у тебя пропало? — прерывает нить моих воспоминаний насмешливый вопрос, я вздрагиваю и перевожу взгляд на Костю. — Давай, иди спать. Думаю, чувство вины тебя теперь тоже больше терзать не будет.

Я молчу некоторое время, все еще переваривая услышанное. Стараюсь понять, насколько все плохо, и никак не разберусь в этом. Внутри полный сумбур.

— Я хочу знать, как все было, — мой голос звучит уверенно, даже требовательно, а глаза внимательно следят за его лицом. Но оно практически не меняется. Лишь брови слегка поднимаются вверх.

— Хочешь подробности? — бесстрастно интересуется он.

— Да.

— Зачем тебе?

— Просто хочу знать. Разве я не имею на это права?

— Имеешь, конечно.

— Тогда что тебя так удивляет?

— Твой отец в свое время не захотел ничего слушать.

— Я не мой отец.

По его лицу по-прежнему невозможно ничего прочесть. Тянется рукой к пачке сигарет, что лежит на подоконнике, вынимает одну, подкуривает, затягивается. Выдыхает дым вверх густой струей.

— Я встретил ее ночью в кабаке. Она пьяная была, с каким-то мудилой обжималась. Я не стал Диме звонить, знал, что он с тобой, скорее всего, раз она гуляет. Просто вытащил её за шкварник из бара и в тачку к себе посадил, хотел домой отвезти. Не понимал, как Дима ее терпит. Бесила она меня, тварь, и в то же время нравилась внешне. Этим ещё больше бесила. Пока ехали, она всю дорогу ревела, жаловалась на мужа. Говорила, что он ее не любит, придирается ко всему, что живет с ней только из-за ребенка, типа, если бы не залетела она тогда, то давно бы выгнал. Я ей сказал, чтобы дурью не страдала, и домой шла, ребёнку больше времени уделяла, тогда, может, и отношения наладятся. А она, сука, целоваться ко мне полезла.

Он делает небольшую паузу, снова затягивается и медленно выдыхает дым, рассеянно глядя перед собой. Я буквально кожей чувствую, насколько тяжело дается ему этот рассказ, наверное, почти так же, как мне слушать.

— Точнее, сукой в тот момент был я, потому что она хотя бы пьяная была, а я в тот вечер вообще не пил, — продолжает он, все так же глядя перед собой в одну точку. — И все равно не выкинул ее из машины. Она очень красивая была, тварь. Шептала всякую чушь, в любви признавалась. Говорила, что Диму давно не любит, что я намного лучше него, и что с первой встречи она меня хочет. А я, дебил, уши развесил. Ещё и сказал, что она мне тоже сразу понравилась, но она замужем за моим другом, а значит, пусть валит домой к нему и к дочери. И она свалила, а через неделю приперлась ко мне с вещами, вся в слезах и соплях. Сказала, что он ее ударил, синяки показывала. Умоляла разрешить ей остаться хотя бы на одну ночь. Я не смог ее выгнать.

Костя снова глубоко затягивается, выдыхает дым, и некоторое время молчит. Наверное, ждет от меня какой-то реакции, но я ничего не могу ему сказать. Мне снова становится стыдно. В подростковые годы я долгое время винила папу в том, что мама бросила его, а вместе с ним и меня. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — раз женщина долгие годы не интересуется своим ребенком, будучи при этом живой и здоровой, наверняка, она не обладает высокими моральными качествами. Каким бы ни был папа, винить его в том, что я осталась без матери, было с моей стороны кощунственно. Я была плохой дочерью.

Как же все-таки не повезло папе с близкими людьми. Плохая жена, плохой друг, плохая дочь. А самое ужасное, что уже ничего не исправишь.

— Что было дальше? — спрашиваю едва слышно, потому что терпеть нарастающую горечь внутри становится просто невыносимо.

— Дальше? — переспрашивает он, будто слегка растерянно — кажется, тоже успел погрузиться в свои мысли. — Дальше одна ночь превратилась в неделю, неделя в месяц. Я жил с ней, продолжал работать с Димой, видеться с ним почти каждый день, и молчать, как последняя мразь. Она просила ничего ему пока не говорить, да я и сам ссал. Сначала каждый день думал, сегодня же вечером выгоню ее к чертям, но возвращался домой и не мог. Потом, когда понял, что все, что никуда не выгоню уже, что, сука, жить без нее не могу, решил рассказать все Диме. Но внезапно проблема решилась сама собой — эта тварь исчезла куда-то, даже не попрощавшись. Я сначала с ума сходил, носился по городу, искал, а потом дошло, что все у неё в порядке. Надо было сразу сначала в шкафы заглянуть. Все монатки свои она забрала, а заодно и всю наличку, которую я дома хранил, прихватила. Там прилично было, год можно было жить на эти деньги и ни в чем себе не отказывать. Диме я так ничего и не сказал.

— Но потом он все-таки узнал.

— Да. Через несколько лет эта тварь снова объявилась. Вроде как материнский инстинкт проснулся, дочь захотела увидеть. Только Дима ее послал, а она ему про меня рассказала, в отместку по ходу. И когда он спросил меня об этом, правда ли, я не смог соврать. Надеялся, что он поймёт, простит, но он не понял и не простил. Слушать ничего не захотел даже, просто на хер послал. Бизнес наш был на него оформлен, и он решил меня бортануть, раз я таким падлой оказался. А то, что я въебывал несколько лет наравне с ним круглыми сутками, что первое время последние бабки туда вкладывал, все похуй ему стало.

Я задумчиво киваю — последний пазл встал на место. Вот почему он так плохо о папе отзывался. Отец в долгу не остался. Не проглотил обиду. Впрочем, это вполне в его характере.

— А где она сейчас?

— Кто?

— Моя мать.

— Ты действительно хочешь это знать?

— Не знаю. Наверное, нет.

— Я тоже думаю, что тебе это не нужно.

Какое-то время мы снова молчим. За окном начинает заниматься рассвет, наверное, время уже перевалило за четыре утра. Костя курит третью сигарету, а я отстраненно разглядываю свои руки, отмечая про себя, что пора бы обновить маникюр.

— Ты поэтому в детстве все время приносил мне подарки? Из-за чувства вины?

Он ничего не отвечает. Задумчиво смотрит на меня и продолжает курить.

— Не думаю, что ты сыграл очень большую роль в случившемся. Если бы не ты, она бы ушла к кому-то другому. Или ничего не помешало бы ей так же ограбить отца и свалить.

— Сути это не меняет, — он делает последнюю затяжку и тушит очередную сигарету в пепельнице.

— Папа был не прав, что не стал слушать тебя. Он бы смог понять, если бы выслушал.

Его губы кривятся в скептической усмешке.

— Иди спать, Алена. Хватит на сегодня впечатлений.

— Что ты гонишь меня все время? Может, я не хочу никуда уходить?

— Уже утро. Тебе надо выспаться и обо всем подумать.

— Я не хочу спать. Мы не договорили.

— Все, что хотел, я тебе сказал. И будет лучше, если ты сейчас уйдешь из моей комнаты, Алена. Потому что выдержка у меня не железная.

Его тон и настроение мне не нравится. В груди начинает невыносимо печь от обиды, и меня словно прорывает.

— Тебе до такой степени неприятно меня видеть? Я слишком похожа на нее, да? Знаю, что похожа. Папа говорил. Черт, а когда мы сексом занимались, ты о ней думал?! Да?!

— Снова тебя не туда клонит, — холодно усмехается он, склонив голову набок. — Конечно, нет. Во время нашего секса я ни разу о ней не вспомнил.

— Ты врешь, — разочарованно качаю я головой, чувствуя, как по внутренностям расползается горечь. — Снова бережешь мои чувства? Не надо. Я дура, конечно, но не до такой же степени. Ты не мог не заметить сходства. И твое отношение ко мне с самого начала было обусловлено именно этим.